Когда Фрэнсис рано утром в субботу явилась в посольство, к стойке подошла Саба.
— Есть новости из Хартума?
— Боюсь, что нет, — сказала Саба. — Может быть, вы должны связаться с его родителями, Фрэнсис, и узнать, не звонил ли он им?
— У меня нет их номера телефона. Они в Австралии.
— Мы их обязательно разыщем.
— А может, их не стоит пока беспокоить? А то они начнут волноваться.
— Посол Дойл решит, что делать. Он скоро придет.
Фрэнсис погрузилась в одно из кресел и закрыла глаза. Здесь она чувствовала себя не так одиноко, и пропадало ощущение, что она напрасно теряет время. Как будто она пряталась в маленьком уголке Ирландии, далеко от суеты и безумия Каира, которому дела не было до ее злосчастий. Вот и ее охватило смутное чувство принадлежности к родной стране. Для нее никогда не имело значения то, что она ирландка, — это была просто характеристика, сопровождающая тебя с рождения. Но здесь, в Египте, подданство приобрело новое значение: она больше не одинока, не брошена на волю обстоятельств. Она всегда может прийти в этот офис, и ей помогут и, пока она здесь сидит, о ней не забудут. И Ричард в таком же положении…
Посол влетел, как легкий бриз.
— О, все еще никаких известий?
Фрэнсис покачала головой.
— Боже мой, боже мой. Просто загадка какая-то. В хартумских отелях не сказали ничего нового — а у него ведь была уйма времени, чтобы добраться до Каира. Вы звонили в гостиницу в Асуане?
— Да, и пытаюсь дозвониться в Вади-Хальфу.
— Гм-м. Пройдемте в мой офис.
Как только они расселись, он сказал:
— Дело принимает странный оборот. По-хорошему, мы должны заслать несколько более подробных запросов. На этом этапе посольство в Хартуме должно сделать гораздо больше того, о чем мы их просили ранее.
Фрэнсис боялась и рта раскрыть. Если она хоть заикнется, что Ричард мог попасть в беду, сообщат его родителям — и начнется сущий ад. Журналисты могут заинтересоваться подобной новостью: «Ирландский турист пропал в Судане». Разве этого с на добивалась? Готова ли она была привлечь внимание британских и ирландских дипломатов, до смерти напугать его родителей и друзей только для того, чтобы испытать унижение, когда объявится Ричард и скажет, что он всего-навсего сбежал от своей девушки?
— Я точно так же сбит с толку, как и вы, — продолжал посол, не получив от нее ответа. — Поразительно, что человек, привыкший путешествовать по миру с рюкзаком за плечами, не успел на поезд и сам себя поставил в затруднительное положение. А тот факт, что он нигде не объявился, сам по себе очень любопытен. Если он совершил что-либо противозаконное, полиция Судана немедленно поставила бы посольство Великобритании в известность, а если у него возникли какие-то другие сложности, то он бы искал помощи. Проблема всегда всплывает на поверхность, как вы знаете. Так что вполне можно предполагать, что с ним все в порядке, и это радует, конечно, но остается один вопрос: куда, черт возьми, он подевался?
Фрэнсис теребила пояс-кошелек.
— Раз уж на то пошло, я склоняюсь к тому, чтобы связаться с его родителями.
— Нет, только не это!
— Почему?
— Потому что, ну, он мог вылететь домой, в Лондон.
— В Лондон? Но, вне всякого сомнения, первым делом он стал бы искать вас?
У Фрэнсис пересохло во рту. У нее не осталось доводов. Посол плавно приподнял завесу, за которой она скрывала конкретные факты.
Посол откинулся на спинку стула и покачался. Потом он наклонился вперед.
— Фрэнсис, может ли быть так, что в данном случае мы имеем дело с чем-то… более личным, возможно, чем с пропущенным поездом?
— Конечно же нет. Мы были очень близки.
— Но он забрал с собой вещи.
Вот и все, он догадался. Когда он ее раскусил? Когда понял, что дело не просто в том, что, мол, два растяпы разминулись?
— Он отстал от поезда, — продолжала настаивать она. — Мы возвращались домой. Мы решили жить вместе. С бродячей жизнью было покончено. Я со всем этим порвала. Почему же он ушел, если получил все, что хотел? И с какой стати ему сходить с поезда именно так, бросив меня, пока я спала в купе, не зная, что с ним? Он бы не смог так поступить. Только не Ричард! Он не поступил бы со мной так жестоко. Если бы я знала, где он, я бы вам сказала. Но я не знаю!
Посол обошел вокруг своего стола и сел рядом с ней. Помедлив, он сказал:
— То есть я полагаю, что мы не можем исключать возможности, что он сошел с поезда по собственному желанию?
Она покачала головой, но тут же та сама собой закивала.
— Понятно. Любопытный поворот.
Фрэнсис уставилась в стену, моргнула и закусила губу.
— В ваших же интересах рассказать в точности, как было дело.
И тут она выложила всю правду. Он подошел к окну.
— Теперь понятно ваше замешательство. Но даже если принять в расчет то, что вы рассказали, легче не намного. Не слишком адекватная реакция на ссору — взять и сгинуть в Нубийской пустыне. А в обычной жизни он не впадает в крайности?
— Нет, он очень здравомыслящий человек с устойчивой психикой. Но я всю неделю была невыносима. Как знать, до чего я его довела?
— А вы пытались звонить ему в Лондон?
— Некуда звонить. Месяц назад он съехал с квартиры, которую снимал с другом. Мы собирались снять другое жилье по возвращении.
— А где вы планировали жить, пока не найдете подходящее место?
— У его друзей, но у меня нет их номера телефона. Мы даже не знакомы.
— Когда он должен выйти на работу?
— Послезавтра. Наш самолет завтра утром.
— Тогда я предлагаю подождать еще пару дней. Мы позвоним ему на работу, прежде чем разыскивать его родителей. Пока нет надобности их тревожить, тем более что они находятся так далеко и…
«И, скорее всего, беспокоиться попросту не о чем».
— У меня есть номер телекса его офиса, — сказала Фрэнсис.
— Отлично. Дайте его Сабе.
— Господин посол, а как по-вашему, наихудшее, что могло с ним произойти, это…
— Гоните от себя подобные мысли прочь. Если нам повезет, очень скоро он объявится.
Фрэнсис вернулась на свой диван в приемной и все утро не двинулась с места. Но посол уже «откупорил бутылку», и, как только Саба принесла Фрэнсис чашку чая, на нее вылилась вся история — стремительно, как спущенная вода из бачка.
Сабу захватил рассказ.
— Вы действительно думаете, что он остался в Абу-Хамеде, потому что решил, что вы больше его не любите?
— Вроде того. И потому что вышел из себя. Могу поспорить, что он сошел с поезда назло мне, а теперь сидит в Абу-Хамеде, спрашивая себя, что же он, черт возьми, наделал.
— Если все и вправду так, как вы рассказываете, почему же вы до сих пор в Каире?
— Потому что он мог передумать. Он может приехать или позвонить. Как бы он ни сердился на меня, он же должен удостовериться, что со мной все в порядке.
— Но вы уехали из Судана, потому что подумали, что все между вами кончено, а теперь не хотите уезжать из Египта, потому что думаете — еще не все кончено. Вы сбили меня с толку.
— Саба, когда я уехала из Вади-Хальфы, у меня был выбор, куда отправиться, была какая-то надежда его найти, но если я уеду из Каира, куда тогда я поеду?
В своем номере Фрэнсис легла на кровать и уставилась в потолок. Она думала, думала, пока ей не стало казаться, что голова сейчас открутится и улетит в окно. Чтобы не доводить до этого, она поднялась в ресторан, где принялась водить чайной ложечкой по красной скатерти, пока Люси ее не обнаружила.
— А-а, вот ты где!
— Привет. Как прошел день?
— Как в сказке.
Люси присела рядом.
— Мы обошли музей вдоль и поперек. Потрясающее место, вот только ноги теперь болят. Сэм уснул. А ты чем занималась?
— Ай, всякой ерундой.
— Ясно.
Люси прищурила глаза.
— И что, «всякая ерунда» интереснее музея?
— Думаю, нет.
— Фрэнсис, могу я задать тебе вопрос?
— Давай.
— Что ты здесь делаешь?
— То же, что и вы. Осматриваю достопримечательности.
— Но ведь это не так. Ты уже везде побывала. Tы уже была и в верхней, и в нижней части города — почему же ты все еще здесь околачиваешься?
Фрэнсис вздохнула:
— Это долгая история, и незачем тебе ее выслушивать в свой медовый месяц.
— Я так и знала! Я сказала Сэму, что ты что-то скрываешь. Давай выкладывай!
Что ж, раз ее уже разоблачили в посольстве, не было смысла увиливать от ответа, но если она рассчитывала на сочувствие со стороны Люси, то сильно ошиблась.
— Бог ты мой, — сказала та, — просто невероятно. Потерять любимого человека в Судане! А потом ждать, когда он разыщет тебя в Каире!
— Так смешно, что аж плакать хочется, да?
Люси несмело на нее взглянула:
— Но так романтично! Намного романтичнее, чем мое замужество в городке Хенлей-на-Темзе.
