Начиналась буря, объявленная брестскими метеорологами.
Кристиану удалось догнать Мари у самого берега и буквально сбить ее с ног, чтобы заставить остановиться. Когда он, откинув волосы с ее лица, увидел покрасневшие, заплаканные глаза, то стал просить прощения за свою жестокость.
— Попробуй понять, любовь моя, — нежно шептал Кристиан, не отрывая взгляда от невесты, — я не хочу прожить всю жизнь, сходя с ума от страха за тебя.
— Думаешь, я не схожу с ума от страха, когда ты в море? — возразила она. — Но я с этим мирюсь, поскольку не вправе требовать, чтобы ты отказался от своего призвания, в котором вся твоя жизнь! Я согласилась на время оставить работу только из любви к тебе, но обстоятельства вынуждают меня поступить иначе. — Мари умоляюще посмотрела на жениха: — Дай мне время до конца недели, как мы договаривались раньше.
— Чего ты добьешься за такой короткий срок?
— Узнаю что-нибудь о Никола. — Она вздохнула. — По крайней мере я надеюсь.
Он задумался, прежде чем ответить:
— Обещай, что когда ты перестанешь волноваться за судьбу племянника, мы сразу уедем?
Мари поспешно согласилась.
Сила ветра достигла семи баллов. На мачтах яростно дребезжали ванты. Стоявшие на якоре парусники, хотя и надежно укрытые в бухте, были словно охвачены чудовищной пляской святого Витта. В опустевшем порту несколько забытых вершей, сдутые ветром, прокатились по площади и завалились под бытовку, с которой сорвало навес. Волны подбирались к набережной. Теперь Ланды были окончательно отрезаны от континента.
В непогоду море нередко обрушивалось на террасу отеля, продвигаясь далеко в глубь острова во время прилива и затопляя участки, расположенные чуть выше уровня моря. Однажды оно начисто смыло садовый инвентарь, который никто не подумал убрать.
Лойк, уже в наручниках, с угрюмым видом наблюдал за Ферсеном, сидя на корточках в углу прачечной. Надев резиновые перчатки, тот запихнул в целлофановый пакет полусгоревшую одежду и протянул его Леру — одному из помощников Морино, мужчине лет сорока с пышными усами.
— Мне нужны результаты анализов, срочно!
— Попросите об этом небеса, начальник!
— Насколько я знаю, на острове есть лаборатории!
— Там изучают водоросли и планктон.
— Что ж, им придется изменить профиль! Полученные данные по факсу перешлете в Брест, пусть сравнят их с кровью Перека! Как только закончите здесь, отправляйтесь на виллу доктора, будете мне помогать.
Буря подвергла нервы Ферсена серьезному испытанию, тем более что из-за разгулявшейся стихии не могла прибыть группа поддержки, необходимая для прочесывания острова, на случай если Никола скрывался в Ландах. На вопрос, когда все-таки наладят сообщение с континентом, ему порекомендовали обращаться прямиком к Господу Богу.
С раннего утра Люка пребывал в отвратительном настроении, и Морино, принимая на себя основной удар, изнемогал под градом вопросов:
— Кабинет Перека опечатали? Объявлены в розыск Никола Кермер и Шанталь Перек? Предупредили управление, что ни одно судно не должно покинуть порт?
Последний вопрос поверг Стефана в изумление.
— В такую бурю нужно быть полным идиотом, чтобы выйти в море!
— Вот и отлично, Морино. Действуйте так, словно убийца — «полный идиот», — передразнил Люка подчиненного. Потом показал на Лойка: — Почему не ведете его в участок? Ждете, когда он признается?
Гвен буквально внесло в здание отеля на миг опередившим ее сильным порывом ветра, который усеял листьями весь пол. Она сделала машинальный жест, чтобы поправить прическу, когда Морино вывел из прачечной Лойка. При виде наручников сердце ее сжалось: значит, слухи имели основание.
— Вы что, совсем обезумели, Стефан? — вперила она ледяной взгляд в полицейского. — Немедленно снимите с него наручники!
— Не могу, мадам Гвен, — признался тот и качнул головой в сторону прачечной: — Приказ начальства!
Обезоруженный ее шармом, Морино разрешил Гвен поболтать минутку с Лойком, хотя и в его присутствии. Удалившись на несколько метров и не зная, кого больше опасаться — Гвен или Ферсена, Стефан занял позицию, позволявшую ему одновременно наблюдать и за парочкой, и за дверью прачечной.
— Адвоката я найду и вытащу тебя отсюда, — шепнула Гвен, — не беспокойся.
— Поздно, — прохрипел Лойк. — Уезжай с острова, не дожидайся, когда он станет твоей могилой.
— Без тебя? Никогда!
— Боже, Гвен! — застонал тот. — Неужели ты еще не поняла, что мы обречены?
— Остальные стараются держаться, держись и ты.
— А что, если кто-нибудь из нас занес остальных в список вымирающих видов? Как думаешь? После получения Жильдасом письма это не выходит у меня из головы. Никто не мог знать — ни одна душа!
— Глупости говоришь, — возразила она не очень уверенно. — Выдать тайну для каждого — значит все потерять.
— Так ли уж потерять? А если наоборот — все заполучить? Раскинь мозгами, Гвен! Кому из нас выгодна смерть остальных?
Гвен увидела, что Стефан, нервозность которого возрастала с каждой минутой, двинулся к ним. Свидание закончилось. Она коснулась губами уха Лойка:
— Нико я отыщу, обещаю, любимый! — Быстро поцеловав друга в щеку, она просверлила Морино убийственным взглядом: — Если бы у вас хватило смелости вести расследование самостоятельно, такого бы не случилось!
И дочь Ивонны, раздираемая сомнениями, которые посеял в ней Лойк, направилась к выходу.
Не успел слух об аресте Лойка Кермера облететь остров, как у отеля, несмотря на непогоду, собралась толпа. Возмущенные, бессильные ему помочь люди провожали глазами полицейскую машину, увозившую брата Мари в жандармерию. Появление Ферсена было встречено мертвой тишиной, нарушаемой лишь завыванием бури. Несколько секунд он стоял перед плотной стеной враждебных взглядов, пока не раздался властный голос:
— Что? Гордишься собой, птица несчастья?
И только увидев на пороге Мари, майор понял, что эпитет относился не к нему.
— Убедилась теперь, что сеешь на острове зло с той самой минуты, как вернулась сюда? — вещала Ивонна Ле Биан, вцепившись в Мари, которая пыталась освободить себе проход.
— Ну хватит! — прогремел Люка, отталкивая мать Гвенаэль. — Отправляйтесь по домам! Все! — Положив руку на плечо Мари, он тихим голосом посоветовал ей сделать то же самое. — Я не смогу всегда быть рядом, чтобы вас защищать.
— Не заблуждайтесь! — резко произнесла она. — Нуждаетесь во мне вы, а не наоборот.
Будто в подтверждение этих слов к толпе присоединился старик из местных, сообщив по-бретонски новость, узнав которую многие перекрестились. Прошелестела волна: «Камни заговорили… Анку[9] рассердился… Кровь береговых разбойников…»
При других обстоятельствах Мари насладилась бы сполна вопросительным взглядом Ферсена, сейчас же она ограничилась сухим объяснением, что кровь показалась еще на одном менгире.
Когда Люка, согнувшись в три погибели — скорость ветра на берегу превышала сотню километров в час, — добрался до менгиров, Риан уже стоял перед каменной глыбой, с которой сползали красные змейки.
Работая в Отделе ритуальных преступлений, Ферсен часто имел дело со странными явлениями, но кровоточивший менгир видел впервые. Он вынужден был признать, что это производило впечатление.
— Книжка о говорящих камнях — ваше детище? — спросил он, разглядывая писателя и размышляя, что вряд ли такой холеный и хорошо одетый тип может оказаться сбежавшим преступником из местных.
Риан кивнул и представился, протягивая руку.
— А вы, наверное, майор Ферсен?
Скорее утверждение, чем вопрос. Люка ответил на рукопожатие, переключив внимание на менгир и, в частности, на знак, глубоко вырезанный на камне, откуда сочилась кровь. Это был овал, из верхней точки которого расходились в стороны две короткие черточки.
— После чайки — краб, — проговорил Риан, — как и следовало ожидать.
— Прослеживаете логику?
— В некотором роде, — согласился писатель. — Накануне смерти Жильдаса Мари Кермер нашла в фате труп чайки. На следующий день — тело брата, обезображенное чайками. — Он показал на камень, отгороженный полицейскими: — И на менгире с символическим изображением птицы выступила кровь.
— Ну… а что Мари обнаружила вчера вечером? Краба под майонезом в своей тарелке?
Писатель улыбнулся:
— Не совсем так.
И он вкратце передал Ферсену эпизод с крабами, который чуть не стоил Мари жизни.
— Даже если не верить в предзнаменования, согласитесь, это наводит на размышления.
Люка собирался ответить, но тут он заметил Пьеррика с тряпичным свертком в руках, который неслышно приблизился и, остановившись в нескольких метрах, не сводил с них странных, слегка навыкате, глаз. От пристального взгляда немого Ферсену стало не по себе, даже после уверений писателя, что, несмотря на пугающую наружность, тот абсолютно безобиден.
