– Нет, сэр Джон. – Гримстер улыбнулся. – Я, честно говоря, уже сказал себе, что вы решили избавиться от меня. После выполнения этого задания, например.
Сэр Джон постучал пальцем по горлышку графина.
– Гримстер, такого отличного работника, как вы, нельзя терять из-за одних подозрений, поэтому я хочу поставить все точки над "i". Мисс Тринберг погибла случайно. Ведомство к ее смерти руку не приложило, могу вам поклясться. Другого способа убедить вас, кроме собственного честного слова, у меня нет. Я прошу вас поверить мне, но не только потому, что это правда, а еще и потому, что высоко ценю вас как специалиста и вообще человека. И не желаю, чтобы досадное недоразумение повредило вашей карьере в Ведомстве. К гибели мисс Тринберг Ведомство не имеет никакого отношения. Я не спрашиваю, верите вы мне или нет. Я сказал вам правду, пытаясь защитить вас. Если вы поверите, я это сразу увижу. Если нет… ну что ж, Джонни, это будет прискорбно до глупости. – Сэр Джон встал. Послышался шум подъезжавшего к дому автомобиля.
– Спасибо за все, что вы сказали, сэр Джон, – откликнулся Гримстер. – Могу я заверить вас, что всегда считал гибель Вальды случайной. Хотя сомнения, естественно, возникали. Теперь они рассеялись. Вашего слова мне более чем достаточно.
– Тогда все прекрасно, Джонни. Да, еще одно, и только между нами. Я отменяю приказ насчет Лили Стивенс. Продолжай любые опыты над ней, какие посчитаешь целесообразными, пока мы сами что-нибудь не организуем. Как только мы подключимся, для тебя найдется более интересная работа.
Позже, оставшись в своей комнате один, Гримстер задумался, почему сэр Джон пошел ва-банк, воззвал к его чувствам, дал ему слово, которое могло быть как честным, так и лживым? Гримстер, конечно, понимал: в Ведомстве он человек конченый. Какой же смысл в поступке сэра Джона, каковы мотивы этого поступка?… Вот если допустить, что и в самом деле Вальда погибла нечаянно… Возможно, работа приучила Гримстера ничего не принимать на веру. Ничто катастрофическое уже не казалось ему случайным. Чудес не бывает. Все происходит умышленно. Однако бывают и случайности, но с ними так трудно свыкнуться… Гримстер еще долго сидел, размышляя о Вальде и сэре Джоне.
Копплстоун привез досье на Билли. Гримстер прочел его после ужина у себя в гостиной. Уильям Прингл, тридцати трех лет от роду, владел в Хай-Вайкомбе небольшим магазином по продаже птиц и тропических рыбок. Его отец, в прошлом священник, жил в Линкольншире. Прингл учился в Аундле, потом в колледже Клэр в Кембридже. Ни определенных занятий, ни каких-либо других, кроме магазина, источников дохода у него не было. А хозяином зоомагазина он стал менее полугода назад. До этого перепробовал множество профессий, строил дома и дороги, немного работал младшим преподавателем подготовительной школы в Эссексе. Женат не был, под судом и следствием не состоял.
Гримстер сразу раскусил Прингла. Зоомагазин был для него лишь отдушиной. Отец Уильяма, видимо, сделал все, чтобы дать сыну образование, но Прингл-младший вышел из Кембриджа, не имея ни малейшего желания заниматься тем, чего ждали от него родители. Переходил с работы на работу. Таких сотни, выходцев из обеспеченных и респектабельных семей, опустившихся до положения полубродяг. Лишь один интересный момент был в биографии Прингла. Пять лет назад, когда умерла мать, он унаследовал все ее сбережения. Они составляли семь тысяч фунтов. Большую часть этих денег он вложил в компанию Диллинга по производству электронных приборов и после ее банкротства стал главным кредитором Гарри. В досье не указывалось, где и когда они познакомились. «Любопытно, – подумал Гримстер, – Диллинг выплачивал Билли в счет долга лишь по двадцать фунтов в месяц». Диллинг умер, оставив пять тысяч фунтов наличными, но завещал их Лили все до пенса. Было бы вполне естественно оставить Принглу хоть что-нибудь. Хотя, конечно, Прингл мог занять у Диллинга крупную сумму еще до получения наследства, и они могли прийти к соглашению, что потеря капиталовложения Прингла сводит этот долг на нет. И все же в их дружбе было что-то непонятное. Может быть, дело в том, что составлявшие досье лично не встречались с Принглом. Если его расспросить, возможно, выяснится немало интересного. Однако Гримстер сомневался, что Билли ему поможет. Прингл явно был лишь приятелем Диллинга, а не деловым партнером. И денежные расчеты они, наверняка, давно уладили.
Хотя было поздно, Гримстер, взяв досье, пошел посоветоваться с Копплстоуном. Сэр Джон уже уехал. Утром и Копплстоун вернется в Лондон. А сейчас он был пьян и говорить о Прингле отказался.
На столе рядом с ним стояли две бутылки виски – одна полная, другая почти пустая. Копплстоун развалился в кресле, положив ноги на скамеечку. Он пил и до ужина, и за столом, и после, у себя в номере. Его лицо отекло, покраснело от выпитого, но речь оставалась связной, хотя и замедлилась. Он приветствовал Гримстера, взмахом руки предложил присоединяться. Гримстер пить отказался, но сел напротив и стал раскуривать сигару.
– Наш маленький Наполеон, – проговорил Копплстоун, – отправился дальше на запад разворачивать свои войска. Говорят – но только говорят, слышишь? – он любит жену и двух сыновей до безумия. Если увижу это воочию, потом не жаль и умереть. – Он потянулся к рюмке, хлебнул неразбавленного виски, подержал во рту и, поморщившись, проглотил.
– Успокаивает? – спросил Гримстер.
Копплстоун взглянул на него из-под густых бровей и криво улыбнулся.
– У каждого своя боль. Даже у твердого, как гранит, Гримстера. – Подражая хмельно голосу сэра Джона, Копплстоун продолжил: – «Приведите мою машину, Копплстоун. Экспериментируя с мисс Стивенс, вы, Гримстер, кажется, только спутали карты специалисту. Отвяжитесь от нее. И никаких инородцев-гипнотизеров. С ними слишком много возни. К тому же они ненадежны». Бог предполагает, а сэр Джон располагает. Тебе следовало бы знать то, что знаю я, и видеть то, что я видел. – Внезапно он расплылся в улыбке и спросил: – Не правда ли?
– Сегодня ты не в себе, Коппи. Отчего? – осведомился Гримстер.
– Вечно ты играешь в сыщика. Нет, сегодня я не просто не в себе. Сегодня я хуже, чем не в себе, и это длится уже много дней и ночей. Но мои ночи – спасибо разумному графику моей работы – принадлежат мне, слава Богу, целиком… Расскажи-ка, в чем суть гипноза. В сексуальном превосходстве, в преимуществе сильной личности?… Вперишься в жертву чарующим взглядом, и ни в чем тебе отказа нет? – кроме как в сведениях о той дурацкой пятнице. А теперь тебе запрещают работать. Шеф приказал не путать карты.
– Коппи, почему бы тебе не завязать на сегодня? Ложись спать.
– А что мне это даст, кроме снов, которые я не хочу видеть? Определенные области коры головного мозга не затормаживаются. Или все дело в спинном мозге?
– Ты, я вижу, кое-что читал.
Копплстоун кивнул:
– Да, когда стали поступать твои отчеты. Это и есть тот перстень? – Он показал на руку Гримстера.
– Он самый.
– Дай-ка посмотреть.
Гримстер поднес руку к глазам Копплстоуна. Это движение, внезапный блеск перстня и застывшее от выпитого лицо Копплстоуна подсказывали ему фантастическую идею. Конечно, Гримстер был далеко не уверен, что Копплстоуна удастся загипнотизировать. Хотя, получив власть над Лили, он иногда тешил себя этой мыслью. Ведь думал и действовал он с одной целью – подтвердить собственные иссушенные временем и пока беспочвенные подозрения. А сейчас Копплстоун предоставил ему возможность сделать это.
Непринужденно Гримстер объяснял:
– Лили смотрит на перстень, а я поднимаю его над ее глазами, приказываю следовать за ним только взглядом и потом потихоньку опускаю.
Между тем Гримстер плавно опустил руку на несколько дюймов ниже переносицы Копплстоуна, который не оторвал от перстня взгляд и так же, как Лили, опустил глаза.
– И все? – Копплстоун, не вставая, протянул руку за рюмкой.
– Все. И хотя подопечный сначала обычно сопротивляется гипнозу – из гордости или с непривычки, – каждый, в сущности, хочет погрузиться в транс. Хочет покоя, избавления от суеты… В этом все дело. – Гримстер ничуть не волновался, просто надеялся, что пьяный Копплстоун поддастся внушению, и тогда он, Гримстер, по счастливой случайности получит сведения, которых от Копплстоуна не добиться никакой хитростью. Гримстер продолжал:
– Надо следить за перстнем. Одним взглядом. Вверх и понемногу вниз, и ты чувствуешь, как веки становятся тяжелее и тяжелее, как возникает желание уснуть… отдохнуть… забыться. Глубоко-глубоко уснуть, как никогда не спал раньше…
Копплстоун пошевелился и вдруг сказал:
– Совершенная чушь… совершенная… – Но слова замерли у него на устах, когда глаза, прикованные к перстню, опустились вновь, потянув за собой и веки, а голова немного свесилась.
Спокойным, дружеским голосом Гримстер продолжил:
