— Труд Томаса — фарс! — возразил Мараньон, повышая голос. — Посредственный композитор не может создать столь возвышенную музыку на основе жалкой горстки черновиков.
Вместо того чтобы осторожно опустить гантели, Мараньон с грохотом швырнул их на пол, словно им внезапно овладел неудержимый приступ гнева. Затем уселся на скамейку для накачки пресса.
— На том концерте Томас исполнял настоящую первую часть Десятой симфонии Бетховена.
— Он сам об этом сказал?
— Конечно нет. Он до конца утверждал, что большую часть музыки сочинил сам. И дело не только в том, что провалы Томаса в качестве композитора наделали не меньше шума, чем его успехи в качестве музыковеда и дирижера. Чутье редко меня подводит: вся музыка принадлежит Бетховену. Меня нелегко взволновать, но тот концерт был волшебным. Он всех заворожил. Ты не согласен?
— Полностью согласен. И по правде говоря, относительно авторства пьесы я пришел к тому же выводу.
— Но ты только что назвал ее блестящей реконструкцией!
— Потому что не посмел открыто выразить подозрения, которых не могу доказать. Для этого мне нужна партитура или запись концерта.
— Мы с тобой сошлись во мнениях, приятель. А что убедило тебя в том, что это музыка Бетховена?
— Маэстро Леонард Бернстайн говорил, что музыку Бетховена отличает «чувство неизбежности». То есть у слушателя возникает ощущение, что после каждой музыкальной фразы должна следовать именно эта и никакая другая, что каждый диссонанс должен разрешиться именно этим конкретным аккордом и никаким другим. Бетховен всегда был композитором, который как никто заботился об экономии средств, он был одержим стремлением убрать из своих сочинений поверхностные пассажи. И это, несомненно, рождает чувство «неизбежности» его музыки, ощущение, что каждый из элементов композиции является обязательным. Так вот, симфония, которую мы слышали, относится к этой категории.
— Молодец маэстро Бернстайн! Но вернемся к Томасу и его татуировке. Я не считаю, что это зашифрованное сообщение.
— Что вы имеете в виду?
— Случай, с которым мы имеем дело, не похож на рассказанный Геродотом. Тогда Гистией послал гонца Аристагору, чтобы тот взбунтовался против персов. Хотя Томас позаимствовал у Геродота идею спрятать сообщение под волосами, я думаю, что в данном случае татуировка служит скорее напоминанием.
— Напоминанием? О чем?
— О месте, где спрятана рукопись Десятой.
— Как карта острова сокровищ?
— Может быть. Возможно, эти ноты указывают путь к партитуре. Томас мог позволить себе роскошь носить эту карту на голове, потому что она была спрятана и зашифрована.
— Не слишком ли мы увлеклись догадками?
— Ты только что процитировал Бернстайна. Позволь и мне процитировать другого музыканта, хоть я и не профессионал. Шерлок Холмс не только играл на скрипке в свободное время, он часто говорил Ватсону: «Отбросьте все невозможное, то, что останется, и будет ответом, каким бы невероятным он ни казался».
— Да, но он также говорил, что опасно выдвигать гипотезы, не располагая достаточным количеством фактов.
— Томас был очень рассеян. В день концерта он забыл у меня дирижерскую палочку. С другой стороны, прописная истина гласит, что если ты не хочешь забыть что-то очень важное, надо это записать. И иметь под рукой. Знаешь, где я храню бумажку с кодом от сейфа? В книге, которая стоит на полке в библиотеке, где и находится сейф!
— А теперь скажите мне название книги, — пошутил Даниэль.
— Боюсь, что я его забыл, — ответил Мараньон. — Из-за этого немца!
— Какого немца?
— Альцгеймера.
Закончив тренировку, Мараньон пригласил Даниэля подняться с ним наверх, чтобы выпить кофе. Последнего удивило, что для подъема всего на один этаж они воспользовались самым современным лифтом.
— Это на случай, если я подверну ногу на беговой дорожке, — смущенно объяснил Мараньон.
Даниэль посмотрел на часы, и Мараньон решил, что тот торопится.
— Если у тебя дела, можем продолжить разговор завтра.
— Нет, я попросил коллегу меня заменить. Но так как в это время начинаются занятия, то у меня уже выработалась привычка смотреть на часы.
Они прошли в небольшую, очень уютную гостиную, где Мараньон ненадолго оставил своего гостя.
— Я быстро приму душ и через три минуты вернусь. Попроси Жизелу что-нибудь тебе принести.
Горничная-бразильянка появилась словно по волшебству, едва господин произнес ее имя, и спросила, что он хочет выпить. Как раз в тот момент, когда Даниэль собирался попросить ее принести легкую кока-колу, зазвонил его мобильный.
— Даниэль? Это Бланка. Не знаю, что ты натворил, но здесь какой-то сеньор из полиции хочет с тобой поговорить.
В то утро Оливье Делорм не явился на встречу с помощником инспектора Агиларом. Когда тот пришел в гостиницу, портье вручил ему записку, в которой француз объяснял, что вынужден срочно отправиться в Париж по делу и свяжется с ним по возвращении — вероятно, сутки спустя.
Агилар воспользовался случаем, чтобы еще раз поговорить с Софи Лучани, которая, хотя и отказалась от затворнической жизни, по-прежнему проводила много времени в своем номере, поглощая транквилизаторы. Найдя ее в столь плачевном состоянии, помощник инспектора решил не тревожить ее понапрасну и сообщил, что по судебному решению останки Томаса, вопреки его воле, не будут кремированы. Их предадут земле на случай, если понадобится новая экспертиза. Полицейский показал ей копию татуировки с головы ее отца — в день, когда Софи Лучани посетила лабораторию, этот вопрос не затрагивался из-за случившегося с ней обморока, — и она сказала, что ничего не знала ни о ее существовании, ни о том, как ее расшифровать.
Попрощавшись с полицейским, Софи Лучани сразу же отправилась в номер князя и княгини Бонапарт, чтобы рассказать им о таинственной татуировке.
— Я предполагаю, — сказал князь, внимательно выслушав Софи, — что полицейский не только показал тебе нотную запись, но и оставил ее копию на случай, если тебе придет в голову, как ее можно расшифровать.
Софи открыла сумочку, вынула оттуда лист бумаги с нотами и вручила собеседнику, который взял его с опаской, словно речь шла о компрометирующем документе. Бегло его просмотрев, он сказал:
— К сожалению, ни я, ни Жанна ничего не понимаем в нотах, хотя очень любим слушать музыку. Но я хотел бы рассмотреть подробнее этот диск Альберти, который ты нам показала в прошлый раз.
Софи дала диск Альберти князю, и тот некоторое время внимательно разглядывал его, вращая круги в ту и другую сторону, и даже несколько раз попытался отделить их от корпуса, чтобы посмотреть, нет ли внутри тайника.
— Кажется, внутри ничего нет, — заключил князь. — Твой отец не говорил тебе, что у него есть другой диск?
— У него их было несколько, одни он сделал сам, другие приобрел у коллекционеров и антикваров. Как вам известно, он обожал шифры и зашифрованные послания. Он потратил годы, пытаясь раскрыть тайну вариаций «Энигма».
— Извини, Софи, но ни Жанна, ни я не понимаем, о чем ты говоришь.
— Вариации «Энигма» — одно из самый известных произведений английского композитора Эдуарда Элгара, автора «Торжественных и церемониальных маршей». Они построены на двух темах, одна из которых так и не возникает в партитуре. Речь идет о чем-то вроде мелодии-призрака, которую никому не удалось определить. Отец совсем недавно говорил, что очень близок к разгадке темы. Это открытие принесло бы ему всемирную славу.
— Ты когда-нибудь обменивалась со своим отцом посланиями, зашифрованными с помощью диска Альберти?
— Нет, никогда. Зато я обменивалась ими с Оливье. Забавы ради. Вы знаете, как он любит играть. Но это были совершенно обычные сообщения.
— Откуда у Оливье диск Альберти? Тоже подарок твоего отца?
— Нет, его сделала я по образцу своего. Мне хотелось опробовать шифр.
— Что ты подразумеваешь под обычными сообщениями, которыми ты обменивалась с Оливье? — спросила княгиня.
— Так, пустяки. В последний раз я послала ему шифрованное сообщение в день концерта, после того как вы сказали, что не сможете пойти. Я просто написала: «Зайди за мной».
— А тебе не кажется странным, что твой отец подарил тебе диск Альберти, хотя тебе некому было посылать шифровки? — спросил князь.
Взяв из рук собеседника диск Альберти, Софи погладила деревянную поверхность:
— Думаю, отец подарил мне его просто потому, что это очень красивая старинная вещь. Посмотрите, как искусно обработано дерево.
— Возможно, ты права, — признался Бонапарт. — Но если учесть, что твоего отца убили и у него на голове имелось зашифрованное послание, вполне разумно было бы предположить, что он хотел, чтобы у тебя был диск Альберти на случай, если ему понадобится передать тебе сообщение.
