Он почувствовал, как крепкая рука сжала его плечо.
Увидев человека в форме, Абдул Хади занервничал. Почти запаниковал. Он обвел взглядом остальных пассажиров, и только когда сидящая рядом с ним женщина достала свой билет, до него дошло, в чем дело.
— Sorry,[35] — промямлил он.
Кондуктор пробил его билет и пошел дальше по вагону, но при этом дважды обернулся — и оба раза поймал нервный взгляд Абдула Хади. Хади поднялся, взял свою сумку и направился к туалету. Такие мелочи могли все испортить.
Он подергал дверь туалета. Занято. Пожалуй, лучше бы ему остаться на месте, скорее всего любые его передвижения будут выглядеть подозрительно. Кондуктор вернулся. Он не смотрел на Абдула Хади, когда шел мимо, но, дойдя до конца вагона и вступив в разговор с коллегой, бросил на него быстрый взгляд. После этого и коллега посмотрел на Абдула Хади. Он разоблачен, тут нет никаких сомнений. Но в чем именно заключается его вина, они знать не могли. Они видели только, что он нервничает и ведет себя подозрительно. Черт! И все из-за того, что его застали врасплох, что кондуктор хлопнул его по плечу. И из-за того, что он араб. Теперь кондуктор позвонит в полицию, это очевидно. Сам он на месте кондуктора поступил бы именно так.
Поезд замедлил ход, диктор сообщил, что они подъезжают к Линчепингу. Абдул Хади вспомнил, что это единственная остановка до Мальмё. Желтоватые вокзальные огни напомнили ему о базаре в Дамаске. Хотя о старых ближневосточных торговых улицах напоминал здесь только этот резкий неприятный свет. На станции было практически безлюдно, чисто и холодно. Множество указателей. Он попытался найти взглядом кондуктора, понимая, что сейчас предстоит принять быстрое решение. Несколько новых пассажиров вошло в поезд. Если он останется и они вызовут полицию, у него нет никаких шансов.
Нужно выходить. Он выпрыгнул из вагона, сжимая в руках сумку. Черт побери! Рюкзак с фотографиями церкви и взрывчаткой так и остался лежать в вагоне рядом с его креслом. Он собрался было вернуться в поезд, но тут увидел кондуктора. Тот говорил по телефону и искал его взглядом. На секунду они остановились друг напротив друга, между ними было не больше двух метров. Бездумный пособник закона. Форма. Фуражка. Он не дает себе труда задуматься, что же это за общество, ради защиты которого он готов лечь костьми. Общество, построенное на стопроцентном подавлении других, на расистских предубеждениях и ненависти.
Абдул Хади пустился бежать. Кондуктор что-то кричал ему вслед. Абдул Хади прибавил скорости. Он сбежал по лестнице, ведущей в тоннель под путями, и выбежал на площадь перед зданием вокзала. Поезд еще не отъехал от перрона. Ему нужно вернуться. Фотографии церкви. Взрывчатка. План будет раскрыт.
Он пустился обратно, надеясь запрыгнуть в последний вагон, схватить рюкзак, сорвать стоп-кран и снова сбежать.
Слишком поздно. Когда Абдул Хади вернулся на перрон, поезд уже уехал.
Тяжелые минуты. Тягостные секунды. Стыд. Все пропало. Он все испортил. Абдул Хади открыл сумку, чтобы достать блокнот с телефоном двоюродного брата. Он быстро прошел через весь город и сидел теперь на его противоположном конце, потому что знал, что его будут искать. Порылся в сумке. Вытащил какие-то бумаги. Фотографии церкви. Он не помнил, когда переложил их сюда. Прошло несколько секунд, прежде чем до него дошло, что еще не все потеряно. Он оставил взрывчатку, но снимки-то у него! Они не узнают, что он задумал, они не смогут раскрыть его план.
Силосная башня Карлсберг, Копенгаген
Когда Нильс не мог заснуть, он обычно брал почитать книжку поскучнее или вчерашнюю газету. Вино тоже помогало, но крепкий алкоголь только усиливал сердцебиение. Коньяк, который Анни подарила ему на сорокалетие, оставался почти нетронутым.
Этой ночью Нильс просто лежал без дела. Сон не шел, и он таращился в темноту. Чемодан был собран и стоял наготове. Паспорт и билет на самолет лежали на столе. Он выгладил рубашку и повесил ее на вешалку. Все было готово, и теперь оставалось только глазеть на ровный бетонный потолок и ждать, когда наступит шесть утра и пора будет ехать. Он закрыл глаза, пытаясь представить лицо Катрине. Глаза. Восхищенные глаза Катрине, рассказывающей о работе. Ее немного детские ямочки на щеках, которые она изо всех сил пыталась скрыть и потому часто смеялась, прикрыв рот рукой. Взрывной темперамент. Изгиб ее скул. Ровный нос. Но ему никак это не удавалось, он не мог собрать ее черты воедино; разрозненные детали, соперничая, застили друг друга и отказывались складываться в целое.
Звонок телефона прозвучал как спасение.
— Привет, любимая, я как раз лежал и думал о тебе.
— Ты принял таблетки?
У Катрине был лихорадочный голос. Взволнованный, уставший, нервный — но и полный предвкушения.
— Да, несколько. Сейчас еще приму.
— Включи компьютер, — скомандовала она.
— Никак ты хочешь проконтролировать, что я действительно их выпью?
— Да.
— Ну смотри.
У Нильса ушла пара минут на то, чтобы включить компьютер, в течение этих минут они оба молчали.
— Привет, — сказала она, увидев его у себя на экране. Она сидела на своем обычном месте. Нильсу порой казалось, что эту комнату в восьми тысячах километров отсюда он знает лучше, чем любую из комнат в их квартире.
Нильс проглотил две таблетки. Не исключено, что это уже передозировка, он невнимательно читал инструкцию.
— Ну что? Довольна? — Голос звучал немного угрюмо.
— Ты же сам в это не веришь, — слова вылетели у нее изо рта, как выстрел.
— Что?!
— То, Нильс! Я же все прекрасно вижу! Ты в это не веришь. Объясни мне, что тут сложного? Сколько людей страдают какими-нибудь странными фобиями — и что? Все они просто съедают нужные таблетки — и вперед, они снова на коне!
— Я так и делаю. Я стараюсь.
— Но достаточно ли ты усерден, Нильс?
Молчание. Он колебался. Ему только почудилась угроза в ее голосе? Намек на то, что это его последний шанс? Это действовало ему на нервы. Многие чувства были ему неведомы, но с паранойей, к сожалению, он знакомство свести успел.
— Это было чуть ли не первое, что я сказал, когда мы с тобой встретились. У меня проблемы с тем, чтобы летать на самолетах.
— С тех пор уже сто лет прошло!
— Ты помнишь, что ты тогда ответила? Что ничего страшного, потому что я и есть весь твой мир.
— Тысяча лет!
— Ты сама так сказала.
— И теперь у нас нет детей, Нильс. И мы никуда не ездили вместе дальше Берлина.
Нильс не стал реагировать. У него всегда плохо получалось ссориться. Особенно с Катрине.
— Посмотри сюда, Нильс. — Она оттянула свитер, демонстрируя ему часть своей груди. — Ты подумал, каково мне? Мне тоже нужна близость. Это биология. Я чувствую, что вот-вот засохну.
— Катрине… — Нильс не знал, что сказать. Иногда хватало просто правильного тона, но это был не тот случай.
— Завтра ты должен стоять здесь, Нильс. Ты… — У нее дрогнул голос. — Если завтра тебя здесь не будет…
— То что?
— То я больше ничего не могу обещать, Нильс.
— Что ты имеешь в виду?
— Ты прекрасно знаешь.
— Нет, я не знаю! О чем ты говоришь?
— Ты слышал, что я сказала: или завтра ты стоишь здесь, или я ничего тебе не обещаю. Спокойной ночи, Нильс.
Они уставились друг на друга. Она готова была расплакаться, но изо всех сил пыталась скрыть это.
Потом она выключила компьютер.
— Твою мать! — Нильсу ужасно хотелось впечатать винный бокал в экран, но он сдержался. Как всегда.
На него навалилось одиночество, как будто из комнаты и из него выкачали кислород. Снова зазвонил телефон. Он выждал несколько звонков, пытаясь взять себя в руки. Сделал глубокий вдох, чтобы голос прозвучал как можно более жизнерадостно.
— Да, любимая!
— Давненько меня так не называли.
Нильсу понадобилось несколько секунд, чтобы узнать голос. Ханна Лунд. Астрофизик.
— Простите, я думал, это моя жена.
— Я сама виновата, не стоило звонить так поздно. Это старая привычка, еще с тех времен, когда я занималась наукой. Тогда разницы между днем и ночью не существовало. Вам, наверное, тоже такое знакомо?
— Может быть. — Нильс сам услышал, каким усталым вдруг стал его голос.
— Ваши убийства не дают мне уснуть.
— Мои убийства?
— Я много о них думала. Давайте встретимся?
Нильс взглянул на часы. Начало третьего, меньше чем через четыре часа зазвонит будильник.
— Я уезжаю в отпуск. В Южную Африку. Улетаю завтра рано утром.
— Если в этом есть какая-то система, — сказала Ханна, — ну, я имею в виду, если в этом замешаны цифры и расстояния между городами, которые складываются в определенную закономерность..
Нильс нерешительно попытался ее перебить:
— Но мы же не имеем никакого отношения к расследованию.
