«Залезай», — сказал он и показал мне, как управлять рычагами и педалями. Когда я немного приноровилась, он спрыгнул и принялся наблюдать, как неловко я дергаю за ручки и стучу ковшом об землю. Он смеялся и показывал жестами, как надо действовать, а потом сказал, что у него дела, и ушел. Некоторое время я в одиночестве орудовала экскаватором и чувствовала, что впервые за долгое время действительно контролирую происходящее. У меня по лицу катились слезы. Я обернулась и увидела, как издалека за мной наблюдает брат. Когда я закончила, руки мои не гнулись от холода, и он показал, как греть руки над выхлопной трубой. Мы ни слова не сказали ни о Поле, ни о других событиях, но домой я ехала, впервые за несколько месяцев испытывая умиротворение.
Робби отремонтировал дом — здесь появились новая алюминиевая крыша, новая веранда и кедровая дранка на стенах. Не застав его дома, я отправилась в мастерскую. Немецкая овчарка с лаем бросилась в мою сторону. Я протянула руку, чтобы пес мог меня обнюхать.
— Привет, дружок, — поздоровалась я, и он ткнулся холодным носом мне в ладонь.
Робби вышел мне навстречу — на нем была зеленая клетчатая рубаха, которую на острове носили все с лесопилки, и черная бейсболка.
— Привет, что-то случилось?
Мой приезд не разозлил, но удивил его.
— У меня тут были дела по соседству. А это кто? — Я указала на собаку.
— Хмель.
Он стащил кепку и убрал со лба влажные от пота волосы. Они у него поседели, как и у меня, но, в отличие от большинства его ровесников, оставались густыми. Поджарый и широкоплечий, он все еще был привлекательным мужчиной, даже несмотря на морщины. Раньше я надеялась, что он встретит кого-нибудь и остепенится, но мой брат оказался убежденным холостяком.
— Когда ты его завел?
— В прошлом году. Кто-то его выбросил.
Мне стало грустно — мы с братом общались так редко, что я даже не знала, что он завел собаку.
— Мне надо с тобой поговорить. Есть время?
— Да. Пойдем в мастерскую, там теплее.
Пока я разглядывала календарь с изображениями полуголых девушек, Робби вынул из старого холодильника банку пива и предложил мне. Я отказалась. Он вскрыл ее, сделал глоток и плеснул немного в миску у верстака. Хмель тут же принялся лакать.
— То есть имя ему дали не зря, — рассмеялась я.
— Он обижается, если с ним не поделиться, — сообщил Робби, вытащил упаковку жвачки и взял одну пластинку.
Я увидела знакомый зеленый логотип — это была никотиновая жвачка.
— Ты бросил курить?
Я была изумлена. После того как умер наш отец, я так боялась потерять последнего своего родственника, что постоянно приставала к Робби с просьбами бросить курить и доканывала его медицинскими фактами, пока он не замыкался в себе.
— У Хмеля от дыма было раздражение, — с некоторым вызовом сказал он.
Я сдержала улыбку, а Хмель посмотрел на меня так, словно хотел сказать: вот именно, теперь я тут главный.
— Так о чем ты хотела поговорить? — спросил Робби.
Мне не хотелось продолжать.
— Помнишь, я несколько лет назад ходила к гипнотизеру, чтобы вспомнить, что случилось в коммуне?
— И что?
Голос его звучал настороженно, шея напряглась. Он отхлебнул пива.
— Недавно ко мне поступила пациентка. Она жила в коммуне у реки Джордан, ее возглавляет Аарон Куинн. Сейчас она называется «Река жизни». Теперь это крупная организация.
— Мать говорила, что они туда переехали.
Его не удивило мое сообщение, и я подумала, а не следил ли он за ними все эти годы.
— Да, мне она тоже об этом говорила, но больше ни о чем.
— Ей не нравилось, когда ты начинала расспрашивать обо всей этой херне.
Они меня обсуждали? Хотя прошло уже много лет, меня по-прежнему задевала мысль, что он знал мать лучше, был с ней ближе, чем я.
— Когда она тебе об этом сказала?
Он пожал плечами.
— Когда ты приезжала, то вечно начинала выведывать о чем-нибудь или указывать, что ей делать с отцом или с домом.
Я попыталась оправдаться.
— Я спрашивала только для того, чтобы разобраться в себе, а советы давала, чтобы помочь.
Помню, как тяжело было вывести мать на серьезный разговор. Она вечно повторяла, что прошлое надо оставить в прошлом. Но самой ей это вряд ли удавалось.
Он нетерпеливо тряхнул головой.
— Дело не в этом, просто ты все время давила на нее, и она расстраивалась.
Мне вспомнился последний наш разговор перед ее смертью, и меня охватило чувство вины. Неужели я так ее расстроила? Что она говорила Робби? Он на это намекает?
— Я на нее не давила! — воскликнула я. Это было очень знакомое чувство — попытка оправдаться перед братом.
Он снова хлебнул пива.
— Очень даже давила, просто сама этого не видишь. Мы-то не тупые. Мы видели, чего ты добиваешься.
Он облокотился на скамью.
Я почувствовала раздражение и обиду. В моем мире было принято делиться своими чувствами, но выросла я в среде, где это считалось проявлением слабости. В семье у нас держали все в себе.
Но я приехала не для того, чтобы спорить с братом. До этого мгновения я не осознавала, что приехала за поддержкой, — хотя сложно было ожидать поддержки от брата, с которым мы вот уже несколько десятилетий были чужими людьми. Мысленно я сделала шаг назад и сосредоточилась на своей цели.
— Ты прав, извини. Я иногда начинаю давить на людей. Мне надо тебе кое-что рассказать насчет Аарона…
Следующий шаг был нелегким. Я умирала от смущения при одной мысли о необходимости поделиться подобным с братом. Мучительная перспектива, но вся эта история была мучительной — и сам поступок Аарона, и необходимость говорить об этом. Гнев помог мне наконец произнести:
— Он насиловал меня.
Робби глядел на меня с ошеломленным видом. Рука с банкой пива замерла на полпути ко рту. У меня все внутри пересохло, и мне захотелось вырвать у него эту банку. Затем его лицо стала заливать красная волна, он выпрямился и расправил плечи, словно готовясь к драке.
— Вот тварь! Когда это было?
Я была готова к недоверию или гневу с его стороны, поэтому его реакция стала неожиданной. Меня охватило облегчение — оказывается, все это время я подозревала, что он знал о происходящем. Что именно из-за этого он и стал избегать моего взгляда.
— Когда он учил меня плавать. И еще несколько раз. Я только недавно об этом вспомнила. Поэтому я к тебе и приехала. Я заявила в полицию.
— Думаешь, это хорошая идея? — спросил он. — Прошло столько времени, эта история может выйти тебе боком. Всю жизнь сломать.
На лице его было написано беспокойство.
— Это было необходимо, — твердо заявила я, и пусть только попробует сказать, что я не права. — Еще я собираюсь поискать другие его жертвы. Ты не помнишь, как он вел себя с другими девочками?
Я вспомнила девочку, с которой мы играли в прятки. Где она теперь, что Аарон с ней сделал?
— Нет. — Он по-прежнему выглядел напряженным. — Он перетрахал всех в округе, но с детьми я его не видел.
Голос его звучал резко, обрывисто.
— Ты не замечал, что он странно ведет себя со мной?
Робби покатал банку пива между ладонями.
— Я часто видел тебя с ним, но думал, что он тебе нравится.
Меня бросило в жар. Все, кто жил тогда в коммуне, могли бы сказать то же самое: они думали, что он мне нравится.
— Когда мы познакомились, он мне понравился, но потом он перешел все рамки. А ты не знаешь, кто-нибудь из коммуны еще живет в Шонигане?
Робби покачал головой и отхлебнул пива.
— Вряд ли. Тут большинство городских, они сбегают сюда на выходные.
Его слова напомнили мне о другом побеге.
— Я рассказала полицейским об Иве. Они проверят, не объявляли ли ее в розыск.
— А с чего ты взяла, что она пропала? — удивленно спросил он.
— Мне кажется странным, что она уехала, не попрощавшись, поэтому они пообещали, что поищут ее.
Я не знала, стоит ли делиться своими подозрениями: а вдруг я спешу с выводами? Поэтому я просто добавила:
— Здорово было бы поговорить с ней, расспросить, что она помнит.
— Я считаю, не надо расспрашивать всех об Аароне, — встревоженно заявил Робби. — Они хрен знает чем промышляли и, возможно, по-прежнему промышляют. Держись от них подальше.
Хмель заскулил, и Робби потрепал его по холке. Он явно нервничал.
— Поэтому таким хищникам все и сходит с рук: все боятся сказать лишнее, боятся, что им не поверят. Я тоже этого боюсь, но все равно: могут быть и другие жертвы, и его надо остановить.
— Если теперь это большая организация, у тебя могут быть проблемы.
Я начала сердиться. От своего брата я ждала поддержки, а не увещеваний.
— Спасибо за заботу, но я прекрасно понимаю возможные последствия. Свой выбор я сделала. Мне просто надо было узнать, что ты помнишь.
— Ничего, и я не собираюсь разговаривать с копами. И нечего их на меня наводить!
