— Вы не верите, что он приготовил себе ту еду?
— Яичницу-болтунью? — спросила Мария. — Он ее терпеть не мог. Ел или глазунью, или крутые яйца.
Она расплакалась, прибавила шаг, почти побежала. Петра нагнала ее. Мэрфи всплеснула руками и сжала губы, стараясь сдержать рыдания.
— Мэм…
— Мозги, — всхлипнула Мэрфи. — Они лежали на тарелке. Вместе с яйцами. Лежали поверх яиц. Словно кто-то посыпал сверху тертым сыром. Серым, розовым… может, повернем назад? Мне пора на работу.
Вернувшись в больницу, Петра спросила, не вспомнит ли Мария чего-нибудь еще.
— Нет, — сказала Мэрфи и повернулась, чтобы идти. Петра дотронулась до ее руки. Рука была крепкой и мускулистой. Мария напряглась.
Посмотрела на пальцы Петры на своем рукаве. Петра поспешно ее отпустила.
— Еще один вопрос, мэм. Вашего отца убили 28 июня. Имеет ли это число какое-нибудь значение для вас или для членов вашей семьи?
— Почему вы спрашиваете?
— Просто проверка.
— 28 июня, — тихо повторила Мэрфи. — Единственное значение — убийство папы. — Она опустила плечи. — Этот день скоро наступит. Годовщина. Думаю, надо сходить на кладбище. Я не часто туда хожу, надо бы почаще.
Интересная женщина. В день убийства отца она испытала сильнейший стресс. Старик не проявлял к ней теплых чувств, напротив. С отцом у нее никогда не было близости. Дочь нарушила жизненные принципы бывшего моряка, оскорбила его в лучших чувствах.
Обстановка в доме, должно быть, была напряженная.
Судя по твердой, словно железо, руке, Мэрфи была сильной женщиной. Ей ничего не стоило схватить кусок трубы и ударить по старому черепу.
В доме пропала еда Мэрфи. Здоровая пища, над которой смеялся старик.
Вероятно, последнее время отец сильно над ней издевался. Выбрасывал на глазах дочери-лесбиянки ее вегетарианские припасы, вот она и не удержалась.
Петре приходилось встречать людей, убивавших за гораздо меньшие прегрешения.
Она въехала на стоянку возле участка, посидела, пытаясь выстроить связную картину.
Мэрфи приходит домой после тяжелых — по ее словам — дней, после метаний между мужем и любовницей. Звонит отцу, по его просьбе, но он ругает ее последними словами. Она вешает трубку, идет обедать в клуб, напивается. Возвращается домой в час ночи, хочет перекусить и видит, что отец ждет ее.
Они начинают ругаться. Он осуждает ее образ жизни. Смеется над ее кроличьей едой.
Отец сгребает ее здоровую, полезную еду, выбрасывает в ведро и говорит все, что он о ней думает.
Мэрфи — диетолог. Такой жест выводит ее из себя. Начинается ссора.
Он кричит, она кричит. Она хватает то, что ей попало под руку — возможно, трубу… кто знает? Бьет старика по голове, усаживает его за стол. Готовит жирную, калорийную дрянь, которую он называет едой.
Тычет его лицом в тарелку. «На, ешь это!»
Затем придумывает фальшивую историю о ремонте кабеля и обманывает доверчивого Джека Хастада.
Вот такая мелодрама. И никаких свидетелей.
Но если старика убила Мария Мэрфи, то что же можно сказать о Марте Добблер и других пяти жертвах 28 июня?
Чтобы продолжить расследование дела Солиса, надо поговорить с бывшим мужем Мэрфи, многострадальным Дей-вом. Впрочем, в глубине души она понимала, что это будет пустой тратой времени.
Курт Добблер убил жену, Мария Мэрфи — отца.
Получается, между этими делами нет никакой связи.
Нет, что-то здесь не так. Если Айзек прав — а ей все больше казалось, что он прав, — то убийство произошло вовсе не на почве семейных неурядиц.
Женщину выманивают из театра. Мужчину-проститутку убивают в темном переулке, а девочку — в парке. Моряк на побывке…
Яйца и мозги на тарелке.
Обдуманная манипуляция.
Извращение. Патология.
Петра пришла на рабочее место. В комнате было шумно: говорили по телефону, стучали по клавишам. Айзек сидел в своем углу, что-то писал, подперев щеку.
Коротко махнул ей и снова уткнулся в работу.
«Не хочет мне мешать?»
Неужели на него так подействовали стейк и бургундское? Вчера она предложила довезти его до дома, но он настоял на том, чтоб она высадила его у автобусной остановки.
Петра догадалась, что он стыдится своих трущоб. Спорить не стала и, когда он со своим кейсом направился к дому, подумала, что мальчик похож на усталого старика.
Она тоже не станет ему мешать. Петра налила кофе, посмотрела почту. Ничего особенного — служебные записки разного рода. На компьютер по электронной почте пришли шесть писем: четыре объявления от компаний, занимающихся консервированием, они предлагали колбасный фарш. Еще одно — спам. И еще письмо от Мака Дилбека, он сообщил, что ко вторнику, если ничто не помешает, убойный отдел займется делом «Парадизо».
Она уже собиралась сбросить почту в корзину, когда зазвонил телефон.
В ухо заверещало записанное на пленку сообщение от городской полицейской футбольной команды: «Большая игра с лос-анджелесскими шерифами в следующем месяце. Крепкие, атлетически сложенные офицеры намерены…»
Она нажала на кнопку «Enter» и открыла спам.
Дорогая Петра,
Это сделано по причинам безопасности. Все нормально. Надеюсь, у тебя так же. Скучаю по тебе. Л. Эрик.
Она улыбнулась. «Я тоже посылаю тебе свою Л.» Она сохранила письмо и начала разыскивать Дэвида Мэрфи.
Имя распространенное, но нашлось легко. Выйти на сорокадвухлетнего Дэвида Колвина Мэрфи помогло его пятилетнее проживание по одному и тому же адресу в Ковине. Он переехал в Map-Висту, на западной стороне. Три года назад зарегистрировал «додж неон», через двадцать месяцев после этого приобрел «шевроле».
Никаких дел с полицией, даже штрафов за парковку нет.
Она нашла номер его телефона. Ответила женщина.
— Будьте добры, Дэвида Мэрфи.
— Он на работе. С кем я говорю?
Петра назвалась, и женщина сказала:
— Полиция? А в чем дело?
— Я навожу справки о старом деле. Вы знали Джеральдо Солиса, мэм?
— Бывший тесть Дейва. Он был… Я жена Дейва.
— Где работает ваш муж, миссис Мэрфи?
— «Хелсрайт фармаси». Он фармацевт. Она произнесла это с гордостью.
— Какое отделение, мэм?
— Санта-Моника. Уилшир, возле Двадцать пятой улицы. Но я не знаю, что он сможет вам сказать. Ведь с тех пор прошло несколько лет.
«Да не растравляй ты рану».
Петра поблагодарила, повесила трубку. Нашла номер телефона аптеки. Глянула в сторону Айзека. Парень по-прежнему смотрел в бумаги, но рука была опущена, и Петра заметила на левой щеке, между скулой и ухом, красно-лиловый синяк.
Спохватившись, Айзек снова прикрыл ладонью скулу.
Что-то случилось вчера вечером.
Криминальный район. Поздно возвращался домой.
Или того хуже — случилось что-то дома?
Она вдруг поняла, как мало знает о его частной жизни. Решила выяснить насчет синяка. Но сейчас он явно не хочет с кем-либо общаться.
Петра позвонила в «Хелсрайт фармаси», отделение в Санта-Монике.
По телефону голос Дэвида Мэрфи звучал приятно. Ее звонку он не удивился. Жена, должно быть, предупредила.
— Джерри был чудесным стариком. Не могу представить, чтобы кто-то мог поднять на него руку, — сказал он.
Мария говорила, что при разводе ее отец был на стороне мужа.
— И все же такой человек нашелся, — возразила Петра.
— Ужасно, — воскликнул Мэрфи. — Итак… что я могу для вас сделать?
— Не припомните ли чего-нибудь необычного в день убийства мистера Солиса? Может, при первом расследовании дела что-то было упущено?
— Извините, ничего такого не помню, — сказал Мэрфи.
— А что вы вообще помните?
— День был ужасный. Мы с Марией были на пике бракоразводного процесса. Она моталась взад и вперед между нашим домом… между мной и ею… Беллой Кандински. Белла сейчас ее сожительница.
— Эмоциональный день, — заметила Петра.
— Еще бы. Она приходила домой, объяснялась со мной, расстраивалась, бежала к Белле, затем — снова ко мне. Уверен, Мария чувствовала себя канатом, который тянут в разные стороны. Меня тогда словно оглушили.
— Оглушили?
— Ну как же! Брак вдруг распался. Из-за другой женщины. — Мэрфи рассмеялся. — Слава богу, это было давно. С тех пор много воды утекло.
— Во время убийства Мария жила в доме отца?
— Она то приезжала, то уезжала, — сказал Мэрфи.
— Из-за семейных проблем.
— Мы ссорились. В то время я не понимал, в чем дело.
— Вы навещали мистера Солиса?
— Я был там почти все время. До того как брак дал трещину. Мы ладили с Джерри. Должно быть, Мария чувствовала себя обиженной.
— Почему?
— Джерри всегда был на моей стороне. Он был очень консервативен. Выбор Марии не укладывался в его голове.
— Должно быть, это вызвало между ними конфликт.
— Конечно.
— Не на жизнь, а на смерть? Мэрфи снова рассмеялся.
— Вы, наверное, шутите. Нет, нет, ничего подобного. Даже и не думайте.
