Ознакомительная версия.
К обеду пришло сообщение из Мариехамна, что поисковые работы, которые начались утром с применением авиации, береговой охраны и даже подводного флота, пришлось в срочном порядке сворачивать: на Аландские острова надвигался антициклон, который нес шторм. Ориентировку отправили всем находящимся в море судам, как финским, так и иностранным. Однако надежды на то, что их капитаны будут заниматься поиском беглецов перед надвигающимся штормом, было мало.
«Попугай» шел полным ходом прямо на маяк.
Остров Лагскар похож на птицу, что парит, расправив крылья. И слева, и справа от скалистого выступа – «головы птицы» – образовывались две бухты – с береговой линией в виде полумесяца. На левом крыле был установлен маяк высотой чуть более сорока метров над уровнем моря. Четырехгранное сооружение из армированного бетона, выкрашенного в кирпичный цвет, словно русский штык, прокалывало воздушные потоки, проносящиеся над островом.
Бронислав повел сейнер в левую бухту. В ее центре он поставил судно на якорь. На берег решили сойти с помощью мотобота, которым во время лова рыбы буксируется один конец невода.
– Данила, ты остаешься на «Попугае», несешь вахту, все остальные – высаживаемся. Альберт Валерьянович, на вас общение с местным населением, а мы с Капитоновым – рабочая сила, перевозим бочки с топливом. Это наша главная задача, – распоряжался Бронислав.
Мотобот, которого правильней было бы назвать «мотоботиком», качаясь на волнах, словно скорлупа ореха в стакане, подошел к самому берегу.
Капитонов спрыгнул первым, за ним – Альберт Валерьянович. Вместе они вытянули нос мотобота на сушу. Над головой застывшим Гулливером возвышался маяк.
– А вон и поселок, – указал Бронислав.
Хотя поселком назвать это можно было лишь с очень большой натяжкой. Всего три-четыре домика лепились на безжизненной земле метрах в пятидесяти от маяка.
Сейнер уже заметили. Из ближайшего домика, стоящего в стороне от других, им навстречу вышел старик в финской морской форме с фуражкой, на которой блестел золотой якорь. Местный житель шел прямо на них бодрой походкой, широко расставляя ноги, немного покачиваясь влево и вправо. Это был старик. Он немного сутулился, но с первого взгляда можно было определить, что в молодости он был стройным и широкоплечим. Лицо у него было вытянутое, с острыми скулами и серо-голубыми глазами, которые светились внимательным взглядом из-под редких седых бровей, а на щеке темнел старый шрам в виде неровного треугольника.
Старику было примерно лет семьдесят, однако на вид он был еще довольно крепок и бодр.
– Год эфтермиттаг! – поздоровался он по-шведски.
Все трое «пришельцев» только заулыбались в ответ.
– Хиуваа илтапайваа! – на этот раз старик поприветствовал прибывших на остров по-фински.
Троица снова одарила его улыбками.
И вдруг он сказал на чистом русском языке:
– Добрый день.
– Добрый день, добрый день, – обрадовался Бронислав.
– Добрый день, – поспешили сказать Никанор и Альберт Валерьянович.
– Вы русские рыбаки? – предположил местный.
– Да… – замялся краснофлотец.
Старик окинул взглядом форму, в которую были одеты беглецы, – у него была точно такая же форма, только нашивки чуть другие, но он ничего не сказал.
– Прошу вас в дом.
Он провел гостей в свое жилище. Каменный домик с бетонными стенами, покрашенными, как и маяк, в кирпичный цвет.
В доме было хорошо натоплено, и хозяин предложил всем снять верхнюю одежду и обувь, что гости и сделали в маленькой, но довольно уютной прихожей.
– Проходите сюда.
В гостиной стоял круглый стол. Старик вышел на кухоньку, принес самовар. Он был электрическим. Поставил его на стол, вставил черную вилку в такую же черную, как смоль, розетку.
– Попьем чаю. Вы, наверное, замерзли в пути.
Бывшие военнопленные, конечно же, не отказались. Но, еще не дождавшись их ответа, хозяин ушел на кухню и принес граненые стаканы в медных подстаканниках, на которых были вычеканены боевые корабли русского флота.
– Вы граждане Финляндии? – спросил старик, когда все расселись вокруг стола.
В ответ гости лишь промолчали.
– Вы одеты, как финские служивые, – продолжал свои расспросы смотритель маяка.
– А откуда вы знаете русский язык? – спросил Альберт Валерьянович. – У вас вообще нет никакого акцента. Только вот говор похож на питерский.
– Я ведь сам русский. Бывший моряк.
– И где вы служили? – удивленно спросил Бронислав.
– В Российском императорском флоте. А это, – указательным пальцем старик показал на шрам на щеке, – осколок японского снаряда. Если у нас были в основном бронебойные, чтобы корпус пробить, то у них снаряды рассыпались на тучи осколков – поражали нашу живую силу, – хозяин хлебнул из чашки душистого чая.
– И в каком бою вы получили ранение?
– Я участвовал в Цусимском сражении, – причмокнув, сказал старый моряк.
– Ого! – воскликнул Бронислав. – А на каком корабле воевали?
– На крейсере «Аврора», – гордо ответил старик. – Звание мое кондуктор, и служил я сигнально-дальномерным кондуктором. Все двадцать пять годков отходил на кораблях. И еще годок, пока начальство решилось дозволить мне пойти на покой. Здоровье чинить, хе-хе, – не то засмеялся, не то закашлялся матерый морской волк. – А последним кораблем и был крейсер «Аврора». В Цусимском сражении в первый день мы выполнили свою задачу – защитили транспорты. В течение боя на нашем крейсере шесть раз сбивали флаг. Но мы завсегда его поднимали. Весь пробитый, но гордый, Андреевский стяг развевался над кораблем, и нам это придавало смелости и силы. Рвались осколки, лилась кровь, но кровью мы, моряки и старшие офицеры, побратались. Князя Путятина ранило, от потери крови он едва держался на ногах, но остался на своем месте, при кормовых орудиях, до самого конца, пока не окончился бой. А вот сам командир крейсера, Егорьев Евгений Романович, погиб от осколков в боевой рубке.
– А почему же великий русский флот был разбит? – спросил Бронислав.
– А почему первая Тихоокеанская эскадра оказалась зажатая в луже возле Порт-Артура? И потом ее просто прямой наводкой расстреляли? Начальство было или трусы, или дураки, – гневно сказал старый морской волк. – Но мы-то хорошо били по японцам. И они по нам. Слышу грохот – смотрю, стеньга фок-мачты болтается, и над полубаком несутся штаги, как железные змеи. Чуть башку мне не оторвало. Потом еще один снаряд японцев второй раз в эту самую стеньгу угодил, штаг опять над нами свистит, хоть ты падай и ползай. А штаг, едрить его через заднюю ногу, наконец, словно щупальце осьминога, закрутился вокруг носового орудия. Это многим нашим жизнь спасло. – Казалось, старик снова переживал мгновения того боя.
– Повезло «Авроре», – поддержал рассказ бывшего кондуктора Альберт Валерьянович.
– Да, не то что броненосцам, – согласился старик, – их почти всех потопили. Из экипажа броненосца «Александр III» не спасся никто, а из «Бородино» японцы выловили живым только одного матроса. Командующий нашим отрядом крейсеров контр-адмирал Энквист, как стемнело, решил отойти на юг, чтобы обмануть японские миноносцы, – продолжал рассказывать бывший кондуктор. – Оскар Адольфович родом не то из шведов, не то из финнов, ему уже тогда за пятьдесят было… Он пытался снова развернуть нас и направить во Владивосток, но мы все время натыкались на японцев. А нас осталось в колонне только три корабля – крейсеры «Олег», «Жемчуг» и «Аврора». Ну и пришлось отойти далеко, в Манилу.
Никанор сидел, глотал чай и почти ничего не понимал из того, о чем рассказывал старик. Капитонов был несведущ в истории.
– Сражение в Цусимском проливе произошло во время Русско-японской войны, в тысяча девятьсот пятом году, – шепнул Никанору Альберт Валерьянович, – японцы разбили вторую Тихоокеанскую эскадру.
– Как же так! – воскликнул Капитонов. – Разбили нашу эскадру!
– Разбили, потому что шла колонной в проливе. Японцы отхватили голову колонны, с помощью маневров обстреляли со всех бортов, застопорили – и все… Нельзя было соваться в Цусиму.
– Именно таким образом уничтожают танковые колонны, – сказал Капитонов, – подорвут переднюю машину, она застопорит всю колонну, затем подорвут заднюю и все, танки – легкая мишень.
– Ну, когда я служил, еще танков не придумали. А тогда много наших моряков попало в плен – некоторые сами сдались. А командиров сдавшихся кораблей приговорили к расстрелу, но потом император их помиловал… И японцы спасали из воды наших моряков и в плену, надо сказать, неплохо к ним относились…
Альберт Валерьянович решил, что теперь пора открывать карты:
– Мы, отец, тоже пленные. Вот пробуем к своим прорваться.
– Значит, вы красные? – спросил бывший кондуктор.
– Выходит так, – согласился Бронислав.
– Мы попали в плен к финнам, как когда-то наши моряки к японцам, – дипломатично произнес Шпильковский.
Ознакомительная версия.
