Глава 20. Здравствуй, я — Никки!
1960 год, г. Бухарест, Румыния
Ренци завели в комнатку со стеклянной перегородкой. По обе ее стороны висели черные телефоны. Вера села на стул и увидела напротив себя какого-то мужчину. Тот показал знаками, чтобы она взяла трубку, Вера последовала совету незнакомца и прислонила трубку к уху…
— Алло, кто вы?
— Здравствуй, Вера. Ты не узнаешь меня? — улыбнулся неизвестный.
Узница внимательно всмотрелась в лицо мужчины… Кажется, она узнала его. И мучительная улыбка скользнула по ее бледным губам.
— Никки?.. Не может быть?! — воскликнула Вера. — Сколько лет мы не виделись! Как ты меня нашел?
Мужчина горько усмехнулся.
— Все может быть в этом мире. А не виделись мы тридцать пять лет. А найти тебя не трудно. Ты у нас знаменитость европейского уровня, что уж говорить.
— Не будем об этом.
— Конечно, не будем… А ты практически не изменилась с тех пор, только морщинки появились возле глаз.
— Скажешь тоже!
— Я бы не дал тебе твой реальный возраст, ты выглядишь лет на сорок.
— Ты тоже выглядишь моложавым. Так что тебя заставило приехать ко мне?
— Мне пришло твое письмо, вот я и приехал.
— Письмо? Я не писала тебе ничего.
— ?…
— Не писала? Но вот же оно… А где оно?..
Никола похлопал по карманам, пошарил в них, но не нашел конверта.
— Оно было при мне. Потерял что ли. Или у начальника тюрьмы оставил… Ты точно не писала мне?
— Точно.
— И лекарства тебе не нужны?
— Пока благополучно обхожусь и без лекарств. Кормежка здесь не важная, и я всегда на диете. А это очень полезно для организма. Поэтому и выгляжу хорошо. Тем более я сижу в одиночке, и меня никто не напрягает и не портит нервы.
— Ясно… Какая непонятная история с этим письмом.
Вера впервые улыбнулась.
— Черт с ним, с этим письмом! Главное, что ты приехал! Я так рада! Тридцать пять лет меня никто не посещал. После того как меня арестовала жандармерия и меня отдали под суд, все родственники — и ближние и дальние — отвернулись от меня. Мать моя не вынесла газетных нападок в мою сторону и умерла. Ее похоронили рядом с отцом. Мой особняк продали на аукционе. Вот так… Но Бог, видимо, услышал мои молитвы и привел тебя ко мне.
— И мои молитвы он услышал. Я так и не решался приехать к тебе. В первый раз, когда узнал из газет о твоих «подвигах». Но после долгих колебаний написал тебе краткое письмо.
— Письмо было какое-то лет тридцать назад, но я его порвала не читая. Мне тогда не до этого было. Я все не могла смириться с действительностью, все не верила, что буду вечно гнить в этом Централе. И досадовала на себя, что так прокололась с этим Густавом. Да и ладно… А вот то послание, что написал два года назад, я сохранила. Но не решалась ответить, а так порой хотела. Думала, что ты, как и все, меня ненавидишь. Тем более я причинила тебе столько зла.
— Забудем об этом, Вера. Прошло столько времени… Я тебя уже давно простил…
— Хорошо, забудем, — у Веры на глазах появились слезы. — Как мой сын поживает? Он женился? У него внуки есть? Какой он стал, у тебя есть фото его? Ему должно быть уже сорок один год. Как ты его назвал?
— Тони. В честь моего любимого актера Энтони Мак Куинна. В сорок третьем у него родился сын, то есть твой внук, а в сорок пятом Тони убили фашисты, он участвовал в югославском сопротивлении. Невестка погибла в концлагере Аушвиц незадолго до его освобождения союзническими войсками. А вот твой внук, Драган, учится в школе — такой сорванец! Жаль, что со мной нет его снимков, собирался тебе привезти, отложил даже пачку, но в последний момент забыл дома.
— Привези его фото в следующий раз. Или приезжай с ним.
— Обязательно.
Слезы продолжали катиться по щекам Веры.
— Теперь и умирать не страшно… Знаешь, Никки, ты приехал и на душе как-то легче стало. И счастье какое-то небывалое легло на сердце. Хоть кто-то в этом мире помнит обо мне. Это здорово. Если бы жизнь начать сначала… Я бы тогда, когда мы встретились на улице в Бухаресте, иначе поступила… Развелась бы с мужем и вышла бы за тебя замуж, и Тони бы с нами был… Но гордая я слишком была и высокомерная, богатство вскружило мне голову, вот и сошла с ума, стала преступным путем приумножать его. Теперь я только поняла, что только одного тебя я любила и больше никого. Я приезжала как-то в наш Беркерекул, на годовщину смерти моего отца, и заходила в твой бывший дом, но там жили уже другие люди… И в приют заходила… Все вспоминала потом, как мы валялись на твоей кровати, курили и пили «Мускат». Мне кажется, что вкус его до сих пор остался на моих губах…
— Да, хорошее время было… Но я не вынес нашего разрыва и вынужден был уехать с Тони в Констанцу, а после войны — в Ниш.
— Да это моя вина, что мы расстались. И моя вина в том, что отдала дитя в приют. А как вы живете с Драганом? Не бедствуете?
— Скромно… четно признаюсь… И всегда так жили. Я шоферю, но денег вечно не хватает. Вот и Драган хочет модно одеваться, девушкам нравиться, но… Недавно побил одного мажора за то, что он при одной девушке назвал его голодранцем.
— Надо же? Как мне все это напоминает. Ты отколошматил моего ухажера за то, что он обозвал тебя «бродягой». И я, восхищенная твоим буйным характером и силой, перешла к тебе в качестве поощрительного приза.
— Жалко, что только на два месяца.
Вера вытерла слезы, и сентиментальность ее умчалась прочь. Ренци стала чересчур серьезной.
— Погоди, Никки… Вот что… Мне уже это не понадобиться, я сгнию в этой тюрьме, это точно, а вам еще с Драганом жить и жить… Я сделаю так, что ты и мой внук, а там и его дети будут жить безбедно. Пора мне отдавать долги, накопленные за эти долгие годы.
Никола недоуменно посмотрел на Ренци.
— О чем ты говоришь, Вера?
Ренци приняла таинственный вид.
— Дело в том, Никки, что я безумно богата.
— Неужели?
— При аресте полиция не нашла мой тайник, а там — драгоценности, золото. В общем, там много ценного, хватит на сто лет вперед. Тебе я одному скажу… где этот тайник… — Вера повертела головой по сторонам. — Здесь, наверное, прослушивают?
Никола тоже покрутил головой то влево, то вправо.
— Не знаю, но могут, конечно.
— Смотри, что я начерчу на стекле…
Ракитич стал внимательно смотреть. Она поводила пальцем по стеклу… Прямоугольник, а над ним еще — треугольник.
— Дом? — с первого раза догадался Никола.
Она утвердительно кивнула и показала на себя пальцем.
— Твой? В Бу…
Она снова одобрительно кивнула.
— Да там, где ты и подумал. Для подсказки: в том городе, где мы встретились в последний раз и поссорились.
— Хорошо, я понял. Дальше…
Ренци снова нарисовала что-то на стекле, Ракитич пожал плечами.
— Не понимаю, Вера.
Ренци написала четыре слова и продублировала губами. Никола снова недоуменно пожал плечами.
— Не могу различить, Вера.
— Хорошо, тогда вот тебе загадка… Слово из четырех букв. Первое буква «Б». Из мебели.
Ракитич на минуту задумался, а потом обрадовано кивнул.
— Я все понял, Вера!
— Возьми «это», и никогда с Драганом не нуждайтесь в деньгах. Купи ему классную машину, самую престижную, одень его как денди. Купи ему дом с садом. Найди ему красивую невесту. Сыграй свадьбу и привези фото мне посмотреть.
— Хорошо, Вера.
В комнату зашел надзиратель.
— Свидание закончилось! — громко объявил он. — Заключенная номер три тысячи шестьсот шестьдесят три, ваше время вышло! На выход!
— Пока, Никки! — улыбнулась на прощание Ренци. — До следующей встречи! Я буду так рада тебя видеть!
— Пока, Вера! Я обязательно приеду и все расскажу!
— Приезжай!
У Веры снова появились слезы, она послала Николе воздушный поцелуй. В ответ он помахал ей рукой.
…Радостный и возбужденный, Сабо примчался к Ференцу.
— Шеф, я подслушал разговор этой маньячки Ренци с ее бывшим хахалем.
— Ну! — напрягся от великого волнения Ференц.
— Я знаю теперь, где ее тайник.
— Где?!
— В старинном бюро!
— А где это бюро?
— В особняке, где она жила раньше. Здесь в Бухаресте.
— Отлично! — возликовал Ференц и потер от удовольствия руки. — Сокровища буквально у нас под боком! Срочно переодевайся и проследи за этим… Никки. Если он попытается проникнуть в дом, то убей его. Конкуренты нам не нужны. Понял?
— Понял. Я мигом, шеф.
— Давай, действуй… Возьми оружие: пистолет там, нож… Если что, наручники…
— Само собой, шеф.
…Спустя часа три Сабо снова возник пред очами Ференца. Тот от великого волнения пил большими дозами сливовицу. Лицо его раскраснелось, а усы воинственно затопорщились вверх.
— Ну что? — с нетерпением воскликнул начальник тюрьмы. — Докладывай скорее!
