— Погоди. — Мы поворачиваемся к Гусю, который, может, больше всех удивлен тем, что подал голос. — Ты что, уходишь от нас?
— Нет. Это вы даете мне отставку.
— Черта с два! — Теперь уже встает Таракан, он побагровел, родимое пятно винного цвета набухло, вены на шее вздулись. — С чего ты взял?
— Спроси лучше El Jefe[15], — поворачиваюсь я к Одинокому Волку, который глядит на меня так, будто съесть готов, — у него на все есть ответ.
— Черт бы тебя побрал, Александер!
— Кишка тонка, господин!
Игра пошла начистоту. В отличие от меня, крыть им нечем.
— Скажете, я не прав? Или я чего-то недопонял? — Я сыт по горло всей этой трепотней, которой не видно ни конца ни края, вроде взрослые мужики, а ведут себя, словно малые дети! Пусть их вожак зарубит себе на носу, что я сматываюсь, а если не зарубит, то до суда дело просто не дойдет!
Он улыбается мне, обаятельно улыбается, мерзавец, ничего не скажешь!
— Все о'кей. Просто нам нужны лучшие из лучших.
— Вы их и получили. — Охранник, распахнувший дверь, просовывает голову в проем. Я качаю головой, он исчезает из виду, закрывая дверь и снова запирая ее на ключ. — Для предстоящего суда, для таких, как вы, с учетом того, кто вы есть и сколько готовы заплатить, — сколько, сказать не могу, все мы смертны, — вам достались самые лучшие адвокаты!
— Без дураков? — Вид у него серьезный.
— Без дураков.
— А среди них евреи есть? — спрашивает Гусь.
— Нет. — Боже, да что творится с этими ребятами, они что, ненавидят все меньшинства, какие только есть на свете? — А в чем дело? Вы евреев тоже не жалуете?
— Нет, нет, — быстро отвечает он, — адвокаты из них хорошие. Лучший адвокат, который меня защищал, был евреем. Я хочу сказать, пусть у меня адвокат будет еврей, если можно, — жалобно договаривает он.
— И у меня тоже, — рокочет Голландец. — У них тут кое-что есть, — легонько похлопывает он себя по виску, — соображаешь, к чему клоню?
— Извините, — смеюсь я, — времени было в обрез, потому я не привел ни одного, но те, которых я подобрал, ничем не хуже. Можете поверить на слово.
— Выбора у нас нет. — Теперь уже Одинокий Волк серьезен. — Так ведь?
— Пока это дело веду я, то нет.
— Тогда ладно.
— Они за дверью, сейчас их позову. И вот еще что…
Я делаю паузу. Первым не выдерживает Голландец.
— Что такое?
— Отныне шутки в сторону! Никакого самовосхваления, никакой лапши на уши! У меня никаких секретов от вас, у вас — от меня. Я спрашиваю, что и когда произошло. Вы отвечаете: да или нет. Это дело — крепкий орешек, джентльмены! И мне нужна свобода действий! Договорились?
Они переглядываются, все трое смотрят на Одинокого Волка.
— Договорились, — отвечает он.
Я стучу кулаком по двери и говорю охраннику, чтобы он привел моих коллег. Затем оборачиваюсь к рокерам:
— Все будет в ажуре.
— Мы верим тебе, не забывай! — Это Одинокий Волк.
— Стараюсь, — искренне отвечаю я. — Хотя с вами непросто.
Дверь распахивается. Первой входит Мэри-Лу, глаза у них лезут на лоб от удивления, Таракан открывает рот, чтобы что-то вякнуть (насчет ее груди, киски, ног или всего вместе), но Одинокий Волк пригвождает его к месту взглядом, который говорит: «На первом месте — дело, а о своем члене пока что забудь!» Таракан отворачивается, заливаясь краской, словно его мысли кто-то взял и написал на доске. Лицо у него становится таким же, как родимое пятно. У Мэри-Лу деловой вид, она ничего не замечает или просто делает вид, что не замечает, и не поймешь, так это или нет.
Следом за ней входят Томми и Пол и усаживаются рядом с нами. Стороны смотрят одна на другую, прикидывая, чего ждать. Несколько месяцев мы будем друг другу как родные, даже больше, чем родные.
Сначала я знакомлю коллег с рокерами, кратко представляя каждого, заметив, что на всех у меня есть досье. Цель сегодняшней встречи не в этом — мы собрались, чтобы посмотреть друг на друга, воплотить бездушные имена в конкретные образы, разобраться в людях, а не в абстрактных цифрах и статьях расходов, расписанных вдоль и поперек.
Затем я знакомлю рокеров с адвокатами, делая упор на факты их биографий, не хвастаясь, но факты говорят сами за себя; они прекрасные специалисты, рокеры сразу усекают, что попали в хорошие руки, мне пришлось немало передумать, кого привлекать к этому делу, где нужно — давить, чтобы в итоге собрать такой ансамбль. Преуспевающие адвокаты не будут жертвовать своей карьерой и репутацией ради более чем сомнительного дела, это не Перри Мейсон и прочие герои телесериалов. Нет, преуспевающие адвокаты, выступая на стороне защиты, хотят выигрывать процессы, во всяком случае, большинство из них, принимаясь за дело, хотят знать, что у них неплохие шансы его выиграть. Поэтому они и имеют такую репутацию, создавая при этом видимость, что риск им нипочем. Даже готовые на все типы из Американского союза борьбы за гражданские свободы, и те, оказывается, в душе консерваторы, иначе они не были бы адвокатами. А если учесть, с кем и с чем мы нынче имеем дело, то понятие «неплохие шансы» применительно к нему звучит слишком сильно.
Я решил, что один член команды будет из государственных защитников, — не только для того, чтобы снизить издержки, но и потому, что ребята оттуда собаку съели на подобных делах. Третьим станет какой-нибудь многообещающий адвокат из солидной компании, который не прочь пуститься в авантюру, чтобы снискать себе репутацию надежного партнера, выигравшего дело, которое не сулило никаких шансов на успех. Что касается четвертого, то скорее нужен адвокат, работающий по договорам, из числа тех же государственных защитников, который, если повезет, окажется не забулдыгой или бабником. Я понимал, что в этом плане могу во многом положиться на суд, — власти штата слишком в деле заинтересованы, чтобы позволить себе опротестовать его из-за некомпетентности или совершения неправомерного действия.
Томми Родригес — государственный защитник. Ему это далось непросто, он — живая иллюстрация к одной из тех людских историй, о которых читаешь в художественной литературе. Начать с того, что появился на свет он на бахче, в семье мексиканцев, вкалывавших там на сельскохозяйственных работах по найму. То, что ему вообще удалось поступить в американскую школу, — само по себе маленькое чудо, а то, как он колесил из одной школы в другую по всему югу, пока семья год за годом приезжала сюда с мексиканских гор на эти работы, вообще уму непостижимо. Одна старая дева, учительница английского из Таллахасси (штат Флорида), в восьмом классе взяла его под свое крылышко и стала учить азам юриспруденции, и с тех пор он начал преуспевать: лучший ученик класса в средней школе, полный курс обучения в университете Дьюка, юридический факультет Виргинского университета (упоминание фамилии на страницах юридического «Ло ревью», а это большая честь, звание адвоката высшего ранга, словом, все, что полагается). Уйдя на пенсию, старушка переехала в Нью-Мексико ради его сухого климата, и он, как самый послушный из сыновей, последовал за ней, став государственным защитником в Нью-Мексико, вместо того чтобы работать в какой-нибудь фирме на Уолл-стрит за жалованье, измеряющееся шестизначной цифрой. Когда-нибудь и это придет, ведь ему всего двадцать шесть. Он говорил мне, что в прошлом году получил приглашения на работу от фирм в Лос-Анджелесе и Нью-Йорке. Пока в ожидании благоприятного момента он отдает кое-какие долги, а к отъезду у него уже должно быть имя. Крупное дело об убийстве типа нынешнего — как раз то, что ему нужно.
Восходящая звезда в крупной фирме, такой, как «Симпсон энд Уоллес», одной из трех самых известных в нашем штате, где работает свыше шестидесяти адвокатов, что по меркам Нью-Мексико довольно много, — это Мэри-Лу Белл. Как сказал бы мой приятель Трэвис из Остина, штат Техас, у этой женщины все при ней. Она молода (меньше тридцати), себе на уме, не боится борьбы, прилежна и к тому же красавица, каких мало. При иных обстоятельствах я бы стал за ней увиваться, закинул бы удочку, чтобы показать — вот он я, словно пес, всюду сующий свой нос. Но у меня хватило выдержки (продолжаю заверять себя я), чтобы не гадить там, где я ем, к тому же что-то в ее манере держаться подсказывает мне, что в любом случае с моей стороны это было бы свинством, ей нужны товары отборного качества. Поэтому мы с ней — добрые приятели. Просто у меня появился еще один друг, который по чистой случайности носит юбки и туфли на высоких каблуках. Насколько я могу судить, львиная доля ее гонораров достается «Симпсон энд Уоллес». Мне даже не пришлось давить на них, они на седьмом небе от счастья оттого, что она выходит в люди. Им это только на руку.
И наконец, Пол Марлор — наше секретное оружие. Он нам в отцы годится, ему лет шестьдесят или около того, точно не знаю. Он преуспевал на Восточном побережье, то ли в Филадельфии, негласном центре юриспруденции, то ли где-то еще (в подробности он никогда не вдавался), в 60-х годах его ушли, он бросил жену с детьми, объявился в здешних краях лет десять назад с молодой женой и ребенком и обзавелся частной практикой. Блестящий адвокат, он вникает в суть дела с точностью ювелира и делает работы ровно столько, сколько требует дело. Предпочитает держаться в тени — как говорится, береженого Бог бережет. Его сын и моя дочь учатся в одной школе, мы познакомились через ассоциацию, объединяющую родителей и учителей. Хороший мужик, виски может выпить столько, сколько влезет, всегда рад помочь. В нем чувствуется основательность — может, это приходит с возрастом, как больная печень или глухота. Пол придает нашей группе солидность. Остальные будут считаться с его мнением по процедурным вопросам. Он будет считаться со мной — это ведь мое дело. К тому же он недорого взял, что немаловажно.
