– Ученых изображать легче всего, Калеб, – уверил его Стоун. Калебу это замечание показалось оскорбительным, но Стоун проигнорировал раздражение друга и добавил: – Я буду в библиотеке к одиннадцати. – Он написал что-то на клочке бумаги и протянул его Калебу: – Вот кем я представлюсь.
Калеб взглянул на листок и поднял удивленные глаза.
На этом заседание «Верблюжьего клуба» было закончено. Стоун отвел Милтона в сторону и стал что-то тихо ему объяснять.
Через несколько часов, уже в библиотеке, Калеб выдавал книгу Норману Дженклоу, пожилому читателю, регулярному посетителю читального зала.
– Держите, Норман. – Он протянул ему книгу Эрнеста Хемингуэя «Прощай, оружие!». Дженклоу был большим почитателем Хемингуэя. Книга, которую он сейчас держал в руках, являлась первым изданием, с автографом самого автора.
– Я готов умереть, лишь бы заполучить такую книгу! – с чувством воскликнул Дженклоу.
– Знаю, Норман, знаю. – Первое издание книги, да еще с автографом автора, как было известно Калебу, могло потянуть на тридцать пять тысяч долларов. Это было за гранью его собственных финансовых возможностей, да и Дженклоу тоже. – Но по крайней мере вы можете подержать ее в руках.
– Я уже начал работать над биографией Эрнеста.
– Здорово!
Дженклоу на самом деле последние два года все пытался начать работать над собственным вариантом биографии Хемингуэя. Поэтому такой «сценарий» ему весьма нравился, и Калеб подыгрывал ему с большой охотой.
Дженклоу осторожно взял томик.
– А обложку-то чинили, – раздраженно заметил он.
– Точно. Многие из первых американских изданий раньше хранились в условиях, далеких от идеальных, прежде чем за дело взялся отдел редких книг. Столько подобной работы накопилось, что мы последние годы только этим и занимаемся. Экземпляр, который вы держите в руках, давно уже ждал реставрации. Видимо, администрация о нем забыла. Такое иногда случается, когда под одной крышей собирается больше миллиона томов.
– Хотелось бы, чтобы книги сохраняли оригинальный вид.
– Ну, наша главная цель – их сохранность. Поэтому вы и можете сейчас наслаждаться этим изданием – мы его сохранили.
– Я однажды встречался с Хемингуэем.
– Да, я помню, вы говорили. – «Раз сто уже говорил!» – подумал Калеб.
– Он был тот еще мужик! Мы с ним здорово надрались в одном кафе, на Кубе.
– Точно. Я хорошо помню эту историю. Ну ладно, можете приниматься за свои исследования.
Дженклоу опустил на глаза очки для чтения, забрал свои листы с заметками и карандаш, после чего с головой ушел в мир приключений, созданный богатым воображением Эрнеста Хемингуэя.
Точно в одиннадцать в читальный зал отдела редких книг прибыл, опираясь на трость, Оливер Стоун, одетый в помятую твидовую тройку. Его седые волосы были тщательно причесаны, и он гордо демонстрировал всем весьма ухоженную бородку, а также большие темные очки, отчего казалось, что у него глаза навыкате. Вместе с шаркающей походкой и сгорбленной спиной все это делало его лет на двадцать старше. Калеб поднялся из-за своего стола в дальнем конце зала, едва узнавая своего друга.
Одна из сотрудниц, сидевшая ближе ко входу, направилась к Стоуну, но Калеб поспешил ее опередить.
– Я сам им займусь, Дороти. Я… я знаю этого джентльмена.
Стоун устроил настоящее шоу, предъявив белоснежную визитную карточку:
– Как я и обещал, герр Шоу, я явился сюда, чтобы посмотреть ваши книги. – Он говорил с сильным немецким акцентом, очень хорошо его имитируя.
Дороти, сидевшая за библиотечной стойкой, с любопытством смотрела на него. Калеб сказал:
– Это доктор Ауст. Мы встречались несколько лет назад на конферендии библиотечных работников в… во Франкфурте, да?
– Нет, в Майнце, – поправил его Стоун. – Я очень хорошо помню, потому что тогда был сезон белой спаржи, а я всегда езжу на конференции в Майнц, чтобы заодно полакомиться белой спаржей. – Он одарил Дороти сияющей улыбкой, она тоже улыбнулась ему и вернулась к своей работе.
В зал вошел еще один человек и остановился на пороге:
– Калеб, мне надо с тобой поговорить. Можно тебя на минутку?
Калеб чуть побледнел.
– О, привет, Кевин. Кстати, это… э-э… доктор Ауст из Германии. Доктор Ауст, познакомьтесь с Кевином Филипсом. Он исполняет обязанности заведующего отделом редких книг. После того как Джонатан…
– О да, герр де Хейвн! Весьма неожиданная смерть, – сказал Стоун. – Очень прискорбно. Очень прискорбно.
– Вы знали Джонатана? – спросил Филипс.
– Только заочно. По моему убеждению, его доклад о переводе Джеймса Логана «Нравственных двустиший» Катона метрическим стихом явился окончательным решением данной проблемы, как вам кажется?
– Должен признаться, я его не читал. – Филипс выглядел огорченным.
– Анализ первого перевода Логаном классической поэзии, опубликованный в Северной Америке, весьма заслуживает изучения, – доброжелательно заметил Стоун.
– Да, конечно, я непременно включу его в свой список, – ответил Филипс. – По иронии судьбы, библиотекарям часто не хватает времени для чтения.
– Тогда я не стану обременять вас лишними экземплярами моих книг, – с улыбкой заявил Стоун. – Тем более что они остались в Германии. – Он захохотал.
– Я пригласил доктора Ауста посетить хранилище, когда он окажется в нашем городе, – пояснил Калеб. – В некотором роде это было спонтанное решение.
– Что ж, отлично, – ответил Филипс. – Это большая честь для нас. – И добавил, понизив голос: – Калеб, тебе уже сообщили о заключении патологоанатома?
– Да, сообщили.
– Стало быть, у него просто случился инфаркт?
Калеб глянул на Стоуна, который незаметно для Филипса чуть кивнул.
– Да, полагаю, именно так оно и было.
Филипс покачал головой:
– Господи, он же был моложе меня! Ладно, давайте сделаем перерыв. – Он взглянул на Стоуна: – Герр Ауст, не желаете ли, чтобы я провел вас по хранилищу и прочел небольшую лекцию, центов на пятьдесят?
Стоун улыбнулся и тяжело налег на свою трость:
– Нет, герр Филипс. Я предпочел бы, чтобы вы использовали это время для ознакомления с докладом вашего друга о «Нравственных двустишиях».
Филипс рассмеялся.
– Отрадно видеть, что у выдающихся ученых сохраняется еще чувство юмора.
– Я прилагаю к этому все усилия, – поклонившись, отвечал Стоун.
После того как Филипс ушел, Калеб и Стоун направились в хранилище.
– Откуда ты узнал об исследованиях Джонатана? – спросил Калеб, когда они остались одни.
– Попросил Милтона разузнать. Он обнаружил этот доклад в Интернете и притащил мне распечатку. И я просмотрел его на случай, если появится кто-нибудь вроде Филипса, – чтоб подтвердить свой научный авторитет. – Калеб выглядел обескураженным. – В чем дело? – осведомился Стоун.
– Знаешь, это несколько выбивает из колеи, когда видишь, как легко можно выдать себя за настоящего ученого.
– Уверен, что главную роль здесь сыграло то, что ты подтвердил мой статус перед своим боссом.
Калеб слегка оживился.
– Да, думаю, это внесло свой вклад в успех нашего предприятия, – скромно заметил он.
– Ну ладно, а теперь расскажи мне подробно обо всех своих передвижениях в тот день.
Калеб рассказал, закончив повествование на верхнем этаже.
– Вот здесь лежало тело. – Он передернулся. – Господи, это было ужасно!
Стоун осмотрелся, потом указал на нечто, торчавшее из стены:
– Что это такое?
Калеб посмотрел туда.
– А-а, это наконечник распылителя системы пожаротушения.
– Вы разве используете здесь воду? Где столько книг?
– О нет. Это «Халон-1301».
– «Халон-1301»? – переспросил Стоун.
– Газ, вернее, он сжиженный, но когда выходит из распылителя, то превращается в газ. И гасит огонь, лишая его кислорода, но не повреждая при этом книги.
Стоун вдруг заволновался:
– Гасит, лишая кислорода! Господи! – Калеб удивленно воззрился на него. – Калеб, ты что, ничего не понимаешь?
Тут до Калеба внезапно дошло, что имел в виду Стоун.
– Да нет, Оливер, не может быть! Это не могло стать причиной смерти Джонатана!
– Почему не могло?
– Потому что у человека есть в распоряжении несколько минут, чтобы убраться из этой зоны, прежде чем подействует газ. Там, где работают люди и используется именно такой газ, перед его подачей раздается сигнал тревоги. Мы сейчас меняем эту систему, но вовсе не потому, что она опасна.
– А почему тогда?
– «Халон» значительно снижает содержание в воздухе озона. По сути дела, его еще можно использовать у нас в стране и даже повторно заряжать им новые изделия, но новое производство «халона» в США запрещено еще с середины девяностых. Хотя федеральное правительство до сих пор остается самым крупным его потребителем.
