Задрав топорщившуюся юбку, она показала широкий операционный шрам чуть выше белых кроссовок «Рибок» и белых спортивных носков.
— Еще в колледже попала в тяжелую аварию на мотоцикле. Знаю, ты не поверишь: я вышла замуж за дантиста, больше не хожу на вечеринки и принялась рожать детей. Теперь я миссис Гражданский Долг Чайна-Лейк… Ха-ха… И подбери с пола челюсть.
Прежние чувства наконец вернулись ко мне: больше я не могла на нее сердиться. Хотя прожитые годы драматически отразились на внешности, придав телу подруги вагнеровские очертания, я сказала:
— Эбби, ты ни капли не изменилась.
— Конечно, черт побери… И ты тоже, подруга. А как у тебя на жизненном фронте? Замужем? Дети есть? Это что, твоя семья?
Брайан хотел удалиться, но обернулся и, поняв, что его представили даме, отвесил улыбку.
— Эй, да я тебя помню, — сказала Эбби. Посмотрев на Люка, она добавила: — Он просто чудо. Твоя жена — наверное, она прелесть.
Улыбка Брайана тут же потускнела.
— Мы развелись.
— Ах… прости.
— Ладно, ничего.
Брайан стал словно картонный. Помести брата в диораму — он точно сошел бы за кролика.
К счастью, в этот момент зазвонил телефон. Эбби пошла ответить, а Брайан процедил сквозь зубы:
— Уходим.
— Но, папа…
Не обращая внимания на возражения сына, Брайан взял Люка за руку и поволок к двери. Я последовала за ним, помахав Эбби на прощание.
Она положила ладонь на телефонную трубку:
— Сегодня вечером. На бульваре есть бар, называется «Лобо». Сегодня пятница, так что приходи, как стемнеет.
Неопределенно кивнув, я последовала за Брайаном. Люк еще раз переспросил:
— Почему мы уходим?
Брайан посоветовал сыну занять свое место в машине. Люк с плачем обернулся:
— Но я хочу остаться…
Брайан отрицательно покачал головой:
— В машину. Прямо сейчас.
Он вывел «мустанг» со стоянки.
— Да уж, — хмыкнул Брайан, — это довольно смешно.
Он обернулся, улыбнулся, и сердце мое зашлось болью. Неимоверно знакомая улыбка: жутковатый, во весь рот оскал и неприятный взгляд, сказавший мне правду о чувствах брата. Опустошение и обида.
Возвращаясь на базу за моим «эксплорером», мы проехали мимо школы. На спортплощадке за желтой лентой полицейского ограждения стояло несколько пожарных машин. Рядом с машинами два десятка людей, с головы до ног завернутых в костюмы химической защиты, с кислородными приборами за спиной.
Озадаченная, я спросила:
— Это что, очаг поражения?
— Тренаж по перевозке опасных грузов.
— Почему в школе? Ради всего святого, что такое они подают на завтрак?
— Здесь испытывают системы вооружения. Хочешь знать, с каким опасным грузом я обычно отрываю от полосы свой самолет? — Он возмущенно фыркнул. — Должен напомнить, вооружение делается, чтобы нести смерть.
На ум пришли слова Пэкстона об испытаниях боеголовок — от плутониевых до несущих возбудители сибирской язвы. И его утверждение, что военные специально подвергают христиан действию изотопов и микробов.
— Ты прививался от сибирской язвы?
— Шесть раз за восемнадцать месяцев. И не переживай, пожалуйста. Наш мир — опасное место. Проснись и пой, сестренка.
Я пристально, без всяких эмоций посмотрела на Брайана. Мы медленно ехали вдоль школьного забора. Один из одетых в химзащиту людей смотрел в нашу сторону, лицо его было скрыто за пластиком.
— Раз уж нить натянута до предела, почему не отступить, сделав передышку?
— По-твоему, готов сломаться именно я?
— Брайан…
— Эван, все просто. — Он хлопнул по приборной панели ладонью. — Здесь плохие парни. А здесь — хорошие. Моя работа в том, чтобы увидеть: в дымящейся воронке противник, а вовсе не я.
Последнее слово осталось за ним.
Я не испытываю к оружию особой ненависти. Как обычно случается в семьях военных, мы с братом выросли рядом с огнестрельным оружием. Отец держал дома свой служебный «сорок пятый», а его друзья время от времени привозили из-за океана такие сувениры, не то втихаря ими купленные, не то взятые «на шпагу».
Иногда, попав на стрельбище, нам удавалось пострелять из этого добра. Я знаю, как наводить на мишень ружейный ствол и как удержать руки при стрельбе из полуавтоматического пистолета. Нажимать на спусковой крючок — этот процесс на самом деле возбуждает. Но держать в доме оружие мне никогда не хотелось. Пистолета я не имела и даже не думала на эту тему.
В тот вечер тема возникла за ужином, начавшимся ссорой по поводу Джесси. Джесси позвонил, когда мы с Брайаном готовили Люку еду, стараясь успеть к началу сеанса диснеевских мультиков. Чувствуя потребность услышать его голос, я подробно рассказала Джесси о случившемся, добавив насчет иска об изоляции «Оставшихся» от общества.
По словам Джесси, он тоже выкопал нечто интересное. Возможно, удастся поговорить с одной семьей, порвавшей с этой организацией.
В конце, передав телефонную трубку Люку, я пришла на помощь брату, который загружал посудомоечную машину. Вместе мы слушали, как Люк заканчивал разговор при помощи одних междометий, понятных только ему и Джесси. Сидя ко мне спиной, Брайан скоблил сковородку с ручкой.
— Я не хочу, чтобы Джесси составлял этот иск.
— Пожалуйста, не отбрасывай саму идею. Иск обеспечит тебе защиту со стороны закона и даст преимущество в зале суда.
— Речь шла о Джесси. Я не нуждаюсь в юристе из Санта-Барбары. Найду подходящего человека здесь.
— Я просто хотела…
— Это мой вопрос, и я в состоянии его решить.
— Джесси — хороший юрист.
— Джесси не отец Люка. Я отец.
Я встала. С мокрых, в хлопьях пены, рук стекала вода.
— Брайан, я не забывала об этом ни на секунду.
Из гостиной донесся голос Люка. Он хихикнул в телефонную трубку:
— Вот здорово!
Лицо Брайана перекосилось от гнева, а во мне зашевелилось нехорошее предчувствие.
Брайан и Джесси с самого начала невзлюбили друг друга. Проводку замкнуло в ту самую минуту, когда они впервые пожали друг другу руки. Тогда Брайан и Табита зашли ко мне в гости, и мы решили пообедать вместе с Джесси в «Гриль-паласе», где всегда отлично кормили. Заведение славилось своеобразной кухней французских первопоселенцев — «кахун», приятной оживленной обстановкой, и здесь постоянно крутили Луи Армстронга.
Угощая брата лакомыми кусочками, Табита чувствовала себя победительницей, приговаривая:
— Малыш, тебе это понравится.
Надпись на стене, сделанная по-французски, гласила: «Пусть время пройдет со вкусом».
Времени идти позволительно, но Джесси не имел такой возможности. Как только он въехал в зал и поздоровался, уверенная манера Брайана сменилась неловко-капризной, с характерными для него симптомами: заторможенный взгляд, осторожный выбор слов и покровительственный тон. «Так вы юрист? Неплохо, неплохо… Есть собственный дом, да? Прекрасно…»
Должна признать, Джесси отвечал взаимностью, и не менее резко. Он отменно владел оружием сарказма.
Просматривая карту вин, Брайан вполголоса спросил:
— Джесси пьет?
Услышав вопрос, Джесси ответил:
— Нет, сегодня он за рулем. Но Джесси способен разговаривать. И даже самостоятельно кормится. — Он помахал вилкой.
Несколько минут спустя, будучи пойманным за разглядыванием инвалидного кресла, Брайан неуклюже похвалил конструкцию:
— Выглядит спортивным… Наверное, вы много играете в баскетбол?
— В жизни не играл.
Тут встряла я:
— Джесси — отличный пловец. Он был чемпионом Национальной студенческой спортивной ассоциации.
— Ничего себе, — сказала Табита. Брайан озадаченно посмотрел на Джесси, как бы сомневаясь, случилось ли это до травмы или после нее.
Джесси не стал молчать:
— Да, приходится быть осторожным, иначе кресло сразу утянет тебя на дно. — Он сделал паузу, наслаждаясь замешательством Брайана, затем добавил: — Вы не поверите, как тяжело приходится на соревнованиях по дайвингу на креслах.
На стене висело чучело аллигатора. Мне захотелось сунуть голову в его пасть и попросить официанта крепче сжать челюсти.
После Брайан устроил настоящую сцену, попеняв на мою собственную несдержанность.
— Знаешь ли, это было вполне резонное предположение.
— Это же стереотип. Боже, баскетбол на инвалидных креслах… С чего ты взял?
— У парня был значок величиной со штат Небраска.
— Может, ты его обидел?
— Да уж, конечно. Уезжая из ресторана, он сказал: «Со мной вы будете получать лучшие места для парковки».
Я с трудом выдавила смешок. Брайан добавил:
— Это возмутитель спокойствия. Напалм с человеческим лицом. Остерегись: не стал бы он вымешать на тебе свое недовольство.
Теперь брат стоял над раковиной с красными от горячей воды руками, шлифуя давно отчищенную посудину.
