зайти в зимовье, проверить, не приходил ли кто туда.
Хруст снега под ногами эхом отражался от черных стволов деревьев. Они шли молча, пробираться сквозь высокий снег было и без того утомительно, разговоры отнимали бы силы.
Небольшую круглую поляну со всех сторон черной стеной окружал лес. Казалось, что деревья здесь были выше и стояли друг в другу плотнее, чем вокруг деревни. На их вершинах лежало низкое хмурое небо, пространство напоминало колодец. В центре находилось несколько камней разных форм и размеров, но поляна вовсе не была похожа на какое-то ритуальное место.
– Я ожидал увидеть здесь что-то вроде Стоунхенджа, – немного разочаровано протянул Никита.
– Эти камни постарше Стоунхенджа будут, – отозвалась Александра, – по крайней мере, ритуалов они точно больше видели.
Она стала очищать камни от снега, а Никита принялся помогать. Под снегом на камнях обнаружились узоры. Прямо в глыбах были выточены волнистые линии, круги, квадраты, какие-то смутно знакомые символы.
– Что означают эти рисунки? – обернулся к женщине Никита.
– Имена предков, – не прекращая работы, ответила Александра. – В основном имена шаманов, но есть тут и наши старейшины, и преступники, и воины – все самые отличившиеся. Вот, например, – она смахнула рукавицей снег, и под ним Никита увидел рисунок, похожий на изображение лука и стрелы, окруженных волнистыми линиями, – это Бэрелту, имя стрелка, который убил из своего лука медведя и тем спас еще, не рожденного шамана Янго. Мать с Янго в утробе пошла в тайгу, на нее напал медведь. Лучник каким-то чудом оказался поблизости, услышал крик женщины, примчался и стал выпускать в зверя стрелу за стрелой. Весь колчан выпустил, а медведю хоть бы что. Когда осталась последняя стрела, Бэрелту услышал детский голос, сказавший окропить наконечник стрелы своей кровью. Он проткнул стрелой себе руку, а потом всадил ее прямо медведю в глаз, спас беременную. Потом говорили, что Бэрелту услышал голос самого Янго из материнского чрева. Через много лет Янго спас несколько деревень от мора. Его имя тут тоже где-то есть. В каждом имени заключена части души предков. Во время ритуалов они помогают шаману.
Никита слушал как завороженный. Он впервые был так близок к чему-то мистическому. Еще месяц назад он бы фыркнул, услышав эту историю. И шаманов, и ритуалы он считал шарлатанством. Но сейчас он воспринимал это со всей серьезностью.
Он слышал много историй о том, как отчаявшиеся люди, испробовав все возможные методы лечения, но, не достигнув исцеления, бежали за помощью к шаманам, бабкам, экстрасенсам, и те им помогали. Никита всегда списывал это на самовнушение. Но теперь он сам был в таком положении, что ничего из традиционного ему помочь не могло, и оставалось уповать только на мистику и силу его предков.
Когда все камни были очищены от снега, Александра достала из своей неизменной торбы небольшую банку белой краски, вручила ее Никите и сказала прокрасить все рисунки на камнях.
– Это для духов, – пояснила она, – чтобы они увидели на камнях свои имена, поняли, что их призывают и явились к ритуалу. Чем больше будет духов, тем лучше все пройдет.
Сама, тем временем, она развела костер, разложила рядом небольшой прямоугольный кусок материи. Ей оказалась выделанная медвежья шкура. Тут же из торбы показались чашки, ножи, баночки, мешочки. Последними из сумки было извлечено шаманское облачение: накидка и головной убор, названия которого Никита не знал. Оба предмета были сделаны из полосок кожи, на концах которых позвякивали металлические кругляшки. При движении они издавали тихий мелодичный звон. Накидка была вполне обычная, в отличие от головного убора. Он чем-то напоминал повязки, которые носят спортсмены, чтобы пот не попадал в глаза, но от кожаного ободка вниз свисали такие же кожаные полоски с побрякушками. Они свисали до груди и полностью закрывали лицо.
При виде женщины, в один миг превратившейся в тунгусскую шаманку, у Никиты по телу пробежали мурашки. От нее исходила такая сила и власть, что он невольно отвел от нее взгляд, будто не был достоин смотреть на нее. Весь ее нынешний образ никак не сочетался с хрупким обнаженным женским телом, которым он любовался последние два дня. Он попытался вспомнить это тело во всех самых мельчайших деталях, но не смог. Не получилось воспроизвести в памяти ни поцелуи, ни объятия, ни близость. Единственное, что представало перед внутренним взором Никиты, когда он думал об Александре, была женская фигура в кожаной накидке и кожаном венце, закрывавшем ее лицо. Весь ее облик будто блокировал все, что не было связано с ее образом шаманки.
Женщина сняла облачение, отложила его в сторону. Никиту тут же словно отпустило, вспомнились и поцелуи, и тело, и от этих воспоминаний его бросило в жар.
Глава 25. Ритуал
К вечеру на небе не осталось ни облачка, ветер совсем стих. Пламя трех разожженных на капище костров, горело равномерно, таежную тишину нарушал только их треск.
Все приготовления к ритуалу были завершены, дело оставалось за малым – дождаться, когда взойдет луна.
Пока шли приготовления, Александра рассказала Никите о ритуале. Теперь он хотя бы знал, к чему ему нужно быть готовым. Когда взойдет луна, Александра, уже облаченная в шаманскую одежду, бросит в пламя каждого костра по связке трав, начнет читать древние тексты и заговоры. Когда прочтет все, разрежет ладонь и прикоснется к каждому камню, оставив на нем отпечаток, так она задобрит духов и покажет им, что готова пожертвовать собой, чтобы уничтожить древних паразитов. Если после жертвоприношения погаснет хотя бы один их костров, это будет означать, что духи явились и поддерживают шаманку. Если же нет, придется снова резать руки и окроплять кровью камни.
Никита спросил, были ли случаи, когда ни один из костров так и не гас. Оказалось, что это не редкость.
– Я знаю о троих шаманах, которые так и не вызвали духов и умерли прямо здесь от кровопотери, – она говорила об этом так спокойно, что Никите стало не по себе.
Когда и, если духи все-таки прибудут, шаманке нужно будет выпить настой из крапивы, чабреца и душицы, так она сможет защитить себя. Ни одно из этих растений в тайге вокруг Горома не найдешь, но, к счастью, у Александры оказался запас еще с детских лет, когда тетка Аяна учила ее врачеванию.
Следующий этап будет завершающим и самым болезненным. Никита будет стоять в окружении пяти больших чаш, в которых будут куриться травы, будет неотрывно смотреть на шаманку. Это вгонит его в транс, постепенно он начнет утрачивать свое человеческое сознание и приближаться к состоянию, похожему на смерть. Паразит, почувствует, что его носитель больше не в состоянии добывать ему пропитание, захочет покинуть бесполезное тело. Тут-то шаманка должна
