А теперь, когда все соседи предупреждены, какой будет толк с того, что они узнают детали происходящего? Не похоже, чтобы этот парень бегал средь бела дня, размахивая мачете. «А если все же ты увидишь мачете, — думал Фрэн, — тебя уже все равно ничто не сможет спасти».
7
Льюис вышел из Большого дома в черной шапке, которую надел на перевязанную голову, в черных джинсах, черной нейлоновой куртке на молнии, надетой поверх футболки, в перчатках для гольфа и ботинках, от которых собирался избавиться вместе с остальной одеждой, когда дело будет сделано.
Сначала он заглянул в дом надсмотрщика. Льюис вошел туда без проблем — у него были ключи от всех домов, которые он сдавал внаем, по крайней мере от тех, в которых были замки. Как и было обещано, мачете лежало в нише каменной кладки, где он раньше прятал порножурналы. Тогда здесь была только одна спальня, где они жили с Хоки вместе после свадьбы. Льюис ожидал увидеть что-нибудь необычное, возможно, индонезийское, но это было простое мачете со стальным лезвием и деревянной рукояткой — рабочий инструмент, который на Карибах носил с собой каждый гарот.[7]
Льюис нашел также дубинку с короткой ручкой, которой Бенни ударил его прошлой ночью, и шахтерскую каску с фонариком, имеющим два режима свечения: лазером и белой диодной лампой. Он надел шлем на шапку, сунул дубинку в карман, заткнул мачете за пояс и отправился через пастбище для овец к поместью Тамаринд, находящемуся в крайней юго-восточной части джунглей.
Когда Льюис добрался до деревянного забора, окружавшего пастбище, луна скрылась за горной грядой. Он перелез на другую сторону по узкой лестнице. Дорога сразу же круто пошла вверх; Льюис включил белый фонарик — кроны сильно пахнувших скипидарных деревьев полностью закрывали небо.
Лесная дорога была расчищена еще в 1700-е годы для проезда фургонов, которые везли сахарный тростник Апгардов на мельницу, находящуюся на вершине возвышенности. В детстве Льюис играл здесь, воображая, как он погоняет хлыстом своего прадеда фургоны, запряженные рабами, мулами или быками. Став взрослым, он ходил этим путем в Кор, чтобы подглядывать за его жителями.
Луна только что зашла, когда Льюис достиг каменных руин на вершине. Крылья мельницы давно исчезли, но каменная башня все еще стояла. Можно было сколько угодно критиковать датчан-рабовладельцев, но они знали толк в строительстве.
Льюис выключил диодную лампу и при свете лазера и звезд перебрался на другую сторону горной гряды. Затем, когда впереди между деревьями замигали огни Кора, он выключил и лазер.
8
Хижина Холли была размером в два передвижных трейлера. Она представляла собой домик с дощатым настилом вместо пола, фанерными перегородками, не доходящими до потолка и создающими возможность для вентиляции, и с крышей из гофрированной жести. Спальни находились по обе стороны от комнаты, служащей одновременно кухней, столовой и гостиной. Один, ныне покойный, плотник из Корпуса мира оснастил ее складными кухонным и обеденным столами.
В хижине не было ни водопровода, ни электричества. Холли обычно готовила на большой общественной кухне. Чтобы до нее добраться, нужно было спуститься по дороге. Здесь были вода, электричество, а также большая плита, огромный холодильник (все продукты помечались именами владельца, и горе было тому, кто решит ограбить соседа), две большие раковины и два длинных разделочных стола.
Как правило, Голды обедали всей семьей у себя дома, поэтому трапезе предшествовала небольшая прогулка от кухни до хижины. Дон всегда несла самый большой поднос с едой. Иногда она делала это с радостью, иногда с недовольством, сердито встряхивая своими косичками и всеми силами демонстрируя усталость. Обязанностью Марли было мытье посуды. Новоселы Кора часто вздрагивали, когда видели, как он сидит на высоком стуле с губкой для мытья в одной ноге и тарелкой — в другой, но постепенно все привыкали к этому зрелищу.
После обеда Холли пришлось ехать на работу. В выходные дни ночные сеансы в «Проворных ручках» хорошо оплачивались, и это было солидным пополнением семейного бюджета. Обычно она разрешала детям оставаться в доме одним и просила либо Доусон, либо еще кого-то из соседей уложить их спать и помочь в случае экстренной необходимости. Но только не сейчас, когда поблизости рыщет Человек с мачете. Сегодня Доусон останется с детьми и будет спать в кровати Холли. Это было оптимальным решением проблемы. Доусон под пыткой не созналась бы, что и сама не в восторге от перспективы провести ночь в своем доме, который находился ближе всего к лесу.
Ночь с пятницы на субботу была самой напряженной в «Проворных ручках». Шесть сеансов массажа. В прихожей толпились мужчины с нижней части острова. Хотя экономика Сент-Люка находилась в упадке, на Карибах были острова, пребывавшие в куда более печальном состоянии, и многие мужчины перебрались оттуда на Сент-Люк. Те, кто не нашел здесь работу, уехали обратно. Те, кому удалось устроиться, каждую пятницу ходили на почту, чтобы отправить денежные переводы своим семьям на Антигуа, Сент-Винсент или Сент-Лусиа. После этого они отправлялись в бары Фредериксхавна, а потом те из них, кто из религиозных чувств или соображений личной гигиены не хотел снимать проститутку на Варф-стрит, рано или поздно оказывались в «Проворных ручках».
Холли, разумеется, почти ничего не знала о мужчинах, которые искали удовольствия на Варф-стрит, но те, кто приходил в салон, были на удивление вежливыми, даже застенчивыми, когда ложились на стол голышом. Они все называли ее мисс Холли, были признательны за обычный массаж, и, хотя большинство из них (но далеко не все) просили о дополнительных услугах, они никогда не распускали руки, и даже самые пьяные не позволяли себе говорить с ней в таком тоне, как тот придурок из «Синей долины».
Существовал ли маньяк на самом деле или нет, но салон «Проворные ручки» был, пожалуй, самым безопасным местом на острове — каждую ночь у миссис Ишигава дежурил вооруженный вышибала, а в выходные на дежурство заступали двое охранников. Но когда ночью Холли возвращалась с работы, она вдруг заметила, что заперла все двери Маргаритки, чего никогда раньше не делала, а мистериальная молитва, в которой она просила Маргаритку поскорее завестись, была произнесена ею с особым замиранием сердца.
Холли добралась до дома без происшествий. Припарковав Маргаритку прямо за воротами, которые никто не потрудился закрыть на замок — вряд ли убийца проникнет в поселок на машине, — она взобралась на холм и вошла в темный дом. Сначала она проверила детей, постояла несколько секунд у двери, слушая, как они дышат во сне. Дони немного сопела: Холли опасалась, не простудилась ли она.
Затем она на цыпочках пошла в свою комнату. Доусон спала, накрывшись покрывалом и повернувшись лицом к стене. Холли тихо разделась, чтобы не разбудить подругу, и переоделась в банный халат, который висел на спинке стула, стоявшего между кроватью и столом.
Выходя из комнаты, она взяла тряпичную банную сумку, в которой лежали паста, зубная щетка, полотенце, мочалка, бутылка с жидким мылом, шампунь, кондиционер, коробка со спиралями для отпугивания москитов фирмы «Кобра», зажигалка и старая коробка из-под пилюль «Сукретс», где она хранила травку — последний раз она курила два дня назад.
Но не успела она сделать несколько шагов, как поняла, что неразумно разгуливать вот так среди ночи, когда поблизости может скрываться маньяк. Она поспешила в домик, зашла на цыпочках в комнату детей и стала рыться в коробке от обуви, где Марли хранил свои сокровища: шарики, иностранные монеты, камешки, раковины и прочую дребедень, пока не нашла серебристый судейский свисток, который сунула в карман халата.
Крапауд был неказистым гулким строением из шлакобетонных блоков, с жестяной крышей и покатым цементным полом для слива. С одной стороны здесь находились раковины и душевые кабины, с другой — ряды унитазов за зелеными, открывающимися в обе стороны дверями.
Войдя, Холли сразу же захлопнула дверь, чтобы не впускать москитов. Она посветила фонариком — крапауд был пустым. Она устроилась в своей любимой кабинке, сделала глубокую затяжку и стала светить фонариком на старый «Роллинг стоунз» (в каждой кабинке была полка для журналов), восседая на своем троне. Никакого слива — унитазы были установлены над глубокой, черной и вонючей выгребной ямой, в которую время от времени бросали лайм.
Холли привыкла к такому туалету, но не могла привыкнуть к холодному душу. Она вошла в душевую кабинку, повесила халат на крючок, поставила фонарик на подоконник, повернула кран и стала энергично пританцовывать под струями холодной воды, когда вдруг услышала, как заскрипела входная дверь.
— Помогите, — прошептал едва различимый мужской голос.
