Стейплз подождал еще, приподняв бровь. Потом улыбнулся и продолжил:
— Возможно, ты был еще слишком юн, когда банда Фаррадей гремела на юго-востоке. Было это лет двадцать или двадцать пять назад. Они грабили банки. Мамаша и три ее сына. Мамаша планировала ограбления, а трое парней преданно исполняли порученное. Трое самых гнусных, хладнокровных убийц, каким когда-либо доводилось стрелять в спину кассиру. А их жены и дети — они жили все вместе неподалеку от городка, где я работал, — их жены и дети были такими же гнусными, как и они сами. Что… Да, Фрэнк?
— Н-ничего, — пробормотал я, — То есть я думал…
— Знаю-знаю. Я не сомневался, что твой интерес к нефтяному бизнесу и оклахомскому эпизоду моей биографии неслучаен. Но — нет, на фаррадеевском участке нефти не было, они жили в горах. Вдобавок сомневаюсь, что, даже будь у них на участке нефть, это хоть как-то изменило бы их образ жизни. Они были жестокими и злобными, потому что хотели такими быть. Это все, что они понимали, — мужчины, женщины и дети. В тех краях процветала клановость, и доверия закону было немного, а потому соседи покрывали Фаррадеев и мирились с ними долгие годы. Но в конце концов бандиты разозлили и соседей, и тогда те устроили налет и всех перебили. Пристрелили их как свиней… да те и были свиньи. Истребили всю семью — по крайней мере, так принято считать.
Мона. Она тоже входила в эту шайку. Немудрено, что она была готова убить собственную тетку или, возможно, бабушку. Неудивительно, что она вела себя как…
— Я сказал — так принято считать, Фрэнк. Практика уголовного расследования тогда еще только выходила из пеленок, и, конечно же, ни на мамашу, ни на сыновей никаких досье не вели. Несколько тел нашли среди тлеющих развалин; там же обнаружились и обугленные остатки некоторого количества денег. Следовательно, и за неимением доказательств обратного, полиция предположила — точнее сказать, решила, — что вся семья целиком погибла, а с ними и добро, нажитое неправедным путем. Но мы-то с тобой знаем, как все было на самом деле, да, Фрэнк? Мы единственные, кто знает.
Стейплз подмигнул мне, ухмыляясь пухлыми губами и обнажая зубы. Точно кот, который только что отлично поел. Он слегка облизал губы, выжидающе осклабившись. У меня в желудке все переворачивалось. И кольцо вокруг моей головы сжималось все теснее.
Меня начало колотить. Я открыл рот, чувствуя, как в горле нарастает вопль, и мне пришлось сильно сглотнуть, чтобы подавить его.
— Н-нет! — воскликнул я. — Все это не так, Стейп! Я…
— Боже мой, — перебил меня он. — О боже правый. Как же ты меня утомил, Фрэнк!
— Но я же тебе объясняю! Это истинная правда, Стейп. Понимаешь, девушку похитили. Она ведь из очень богатой семьи, и деньги эти — выкуп за нее и… и…
Стейплз расхохотался:
— И ты собирался выступить хранителем этих денег, верно? Ох, мой дорогой мальчик, мне просто за тебя стыдно.
— Но, черт подери, это правда!
Это должно быть правдой. Что-то должно было быть правдой, кроме того… что было правдой.
— Поэтому старуха совсем не тратила денег, понимаешь? Она узнала, что купюры меченые, и…
— Но они не меченые, Фрэнк. Я точно знаю. Ты тоже должен это знать, а иначе ты еще больший дурак, чем кажешься.
— Э-э… ну… тогда она выяснила… сообразила… что серийные номера числятся в розыске и…
— Вот как? Тогда зачем же, если деньги нельзя было потратить, она хранила их все эти годы?
Стейплз играл со мной, как кошка с мышкой, и получал дьявольское удовольствие от этой забавы.
— Да, Фрэнк? И если эти серийные номера зафиксированы у властей, почему же ты до сих пор не за решеткой?
— Ну… — Надо было продолжать. Я нес чепуху, выставляя себя полным идиотом, но надо было продолжать. — Ну, наверное, здесь что-то не так. Если все было о’кей, почему же она их не тратила? Почему же она так и жила, как чертова свинья, если…
— Да потому, что она такой и была — жадной старой хавроньей.
— Ты не знаешь, — сказал я. — Ты не можешь знать наверняка, что эти деньги не грязные. Вдруг она выяснила…
— Тогда почему, как я уже только что спрашивал, она их не уничтожила?
— Ну… э-э… ну, потому что не могла. Господи, если у тебя есть сот… кругленькая сумма, рука же просто не поднимется. У меня вот не поднялась. У нее тоже. Вот она и припрятала кубышку, надеясь, что, может быть, в один прекрасный день как-то удастся куда-нибудь подсунуть…
— Ох, Фрэнк…
— Ты не можешь знать, — не унимался я, — Проклятье, ты не можешь быть уверен, Стейп!
— Не только могу быть, но и уверен. Видишь ли, мне случалось иметь дело с Фаррадеями — в том магазине, которым я управлял. Я доставлял покупки в их горное гнездышко, с изрядной наценкой. В нашем сотрудничестве не было ничего преступного — точнее сказать, ничего такого, в чем можно было бы найти состав преступления, но фирму это настолько смутило, что меня перевели в другой город… Так или иначе, оставим детали моей биографии. Я веду к тому, что Фаррадеи грабили банки, и только.
— Но они могли однажды похитить девочку…
— Прекрати! Хватит с меня ерунды, Фрэнк… Сколько у тебя денег и где они?
Я уставился в пол. Потом поднял голову, стараясь не смотреть в тот угол, где стоял чемодан с образцами.
— У нее оказалось меньше, чем я думал. Всего десять тысяч долларов. Я могу… понимаешь, они у меня в пригороде… но утром я могу их привезти.
— Десять тысяч? Уверен, ты хотел сказать «сто тысяч». Да ты почти сказал это минуту назад.
— Ладно, — согласился я, — Да, черт подери, там и вправду сто тысяч. Поехали со мной — возьмем деньги.
Он замялся. Потом кивнул, слабо улыбнувшись:
— Очень хорошо, Фрэнк, но, пожалуй, сперва я должен тебя кое о чем предупредить. Я оставил письмо у ночного портье в моей гостинице, — между прочим, весьма надежный человек. Я велел ему отправить письмо, если я не вернусь сегодня к полуночи.
Стейплз расплылся в улыбке и снова громко рассмеялся.
Я подумал: «Так не может быть…» И наверное, произнес это вслух.
— Но это так, Фрэнк. Это действительно так. И теперь ты принесешь деньги. Сию минуту.
Я встал. Принес чемодан, положил его на кофейный столик и откинул крышку. Я стал разгребать образцы, но Стейплз отбросил мои руки и схватил портфель сам.
Отщелкнув замки, он издал смешной мурлыкающий звук:
— Мм. Чудесно… Надеюсь, ты не сочтешь меня жадиной, если я не предложу поделиться?
— Но ты должен, — возразил я. Потом повторил несколько раз: — Ты должен, Стейп. Не… несколько тысяч… э-э… одну тысячу. Сколько-нибудь! Сколько угодно! Я уби… я все сделал и…
— Извини. — Стейплз покачал головой. — Однако я с радостью дам тебе совет. Твои проблемы с помощью денег не решить.
— Сукин сын, — сказал я.
— Но это правда, Фрэнк. С деньгами ты будешь так же несчастен, как без них… Что ж, как ни жаль мне покидать такое приятное общество…
Он застегнул пальто и встал. Потом сунул портфель с деньгами себе под мышку.
— Я хочу получить обратно тот договор на столовое серебро, — потребовал я. — Уж это-то не будет надо мной висеть.
— Сереб… Ах да, конечно же. Весьма проницательно с твоей стороны. Можешь забрать его утром, вместе со своим заработком на сегодняшний день.
— Заработком, значит, — сказал я.
— Итак? Больше вопросов нет? Тебя не удивляет, почему я так долго не призывал тебя к ответу, зачем тянул до сегодняшнего вечера?
— Проваливай, — буркнул я.
— Девушка, мой дорогой мальчик. Решающее доказательство. В сущности, мне оно не требовалось, но…
— Проваливай!
— Конечно, конечно. Но тебе не кажется, что следует пригласить ее сюда, Фрэнк? Она ждет за углом… а ты кажешься таким одиноким.
Одинокий, сказал он. Я, видите ли, кажусь одиноким. А ведь кто только не составлял мне компанию. Самые разные люди. И все умерли. Все они прыгали передо мной, куда бы я ни посмотрел, все хохотали и пели у меня в голове. Все умерли. И всё понапрасну.
Всё из-за дамочки, которая родилась испорченной и с каждым днем своей жизни портилась только сильнее.
Я встретил Мону и привел в дом. Рассказал ей о Стейплзе и о том, что лишился денег. Я выложил ей все как было, надеясь отчасти, что она станет ныть или накричит на меня. Но она не издала ни звука. Она сочувствовала мне и жалела меня, но вела себя так, словно ей было все равно. Пока она могла быть со мной — а это единственное, что имело для нее значение.
Я начал думать, что, возможно, ошибался на ее счет. А если она и вправду та чудесная малышка, какой показалась мне вначале? Конечно, я не мог измениться полностью. Но я старался как мог. Удерживался от того, чтобы ее ударить. Терпел ее… до поры до времени.
Понимаете, Мона была всем, что у меня осталось. Всем, что я получил за то, что сделал. А мне нужен был кто-то рядом. Кто-то почти всегда был со мною рядом.
