«Корсо» находится прямо напротив Мэнли-Бич. Отец уже в ресторане, когда я прихожу. Он стоит, согнувшись, за стойкой и расставляет бутылки в холодильнике.
— Привет, — говорю я.
Он вздрагивает, потом ухмыляется.
— Я нашел жилье, — продолжаю я. — В Фэрлайте, совсем близко. Просто супер, с потрясающим видом на гавань. И очень дешево.
— Да? — он хмурится. — А в чем подстава?
Я сажусь на табурет и ставлю локти на стойку.
— Можно пива?
— Если оторвешь зад от стула и поможешь, я подумаю об этом.
Я захожу за стойку, открываю ящик пива и начинаю совать бутылки в холодильник.
— Ну, рассказывай, — требует он. — Сколько стоит и что за место?
— Сто баксов в неделю за комнату в красивом старом доме рядом с гаванью. Называется Фэрвью. Представляешь? Я буду жить в доме, у которого даже есть название.
— Звучит стильно.
— Он и правда стильный. Просто огромный, па. Уйма комнат. Из моего окна такой вид, что ты не поверишь. На море и на мыс. Я буду лежать в постели и смотреть, как ходит паром.
— И?.. — отец поднимает плечи, намекая, чтоб я не тянул.
— Хозяйку зовут Анна, у нее агорафобия, и она никуда не выходит. Ей нужна помощь по хозяйству. Ходить в магазин и так далее. Собственно, все. Ничего особенного.
Папино молчание очень красноречиво.
— Что?
— Знаешь, Тимми, — говорит он, — по-моему, ты подписался на что-то очень странное.
Я провожу пальцами по волосам и пытаюсь скрыть раздражение.
— Что значит «на что-то странное»?
— Я думал, ты уехал в Индонезию, чтобы разобраться в себе, — продолжает отец. — Чтобы понять, чего ты хочешь в жизни.
«Я уехал в Индонезию, чтобы кататься на доске, — думаю я, — а не для того чтобы искать себя».
— И вот ты возвращаешься, несколько недель торчишь у Лиллы, а теперь собираешься снимать жилье за гроши и ухаживать за какой-то психической больной только ради того, чтобы не бросать ресторан. Лишь бы не искать нормальную работу. По-моему, ты боишься жизни. Реальной жизни.
Я больше не в силах скрывать раздражение.
— У Анны панические атаки. Ничего ужасного. И я не боюсь жизни, а просто пока не понял, чего хочу. Я… блин, папа, я только…
— Только — что? — перебивает он. — У тебя есть мозги, так почему ты ими не пользуешься? Почему не пользуешься всем тем хорошим, что тебе дали? Почему не хочешь сделать хоть какое-то усилие, чтобы продвинуться?
— Продвинуться? — я смотрю на него. — Я вообще не понимаю, что это такое.
— Ладно. — Папа вздыхает и снова принимается запихивать в холодильник бутылки с пивом. — Как хочешь.
Мне нравится работать в ресторане. Нравится работать по ночам, а днем делать, что вздумается. Кому нужна работа, от которой бывает стресс. Работа, о которой невозможно забыть даже дома, даже во сне. Но не проходит и дня, чтобы папа не заговорил об усилиях, о приличной работе, о карьере, об определенном пути в жизни…
Некоторое время мы работаем молча. Опорожнив два ящика пива, я встаю и шагаю на кухню.
— Когда ты переезжаешь? — спрашивает вдогонку отец.
— Завтра.
Ресторан открывается в половине шестого, а к четырем я уже заканчиваю все дела и подхожу к отцу, который сидит в зале за столом и возится с бумагами.
— Ты забыл пиво взять, — говорит он. — Не хочешь сесть и выпить со мной?
В детстве я считал себя хранителем папиного счастья. Если он звал меня на рыбалку, я соглашался, пусть даже ненавидел скользких червяков, запах тины и мучительную необходимость наблюдать, как умирает рыба. Если отец смотрел по телевизору кино, документальный фильм или новости, я садился рядом и делал вид, что мне очень интересно. Я думал, он будет скучать, если меня не будет рядом — по крайней мере так я твердил самому себе, но однажды вечером услышал, как он разговаривал с мамой, думая, что я сплю. «Он и минутки не может побыть один, бедняжка. Вечно таскается следом как пришитый. Мальчику не хватает внимания. И любви».
Услышав это, я съежился от смущения — и с тех пор предпочитал заниматься своими делами и жить по-своему.
— Нет, — говорю я. — Я быстренько схожу окунусь, пока мы не открылись.
Отец одобрительно помахивает рукой, не отрываясь от бумаг.
Когда я возвращаюсь домой, в квартире тихо, но Лилла оставила для меня включенной лампу в гостиной. Я иду прямо на кухню, тихонько открываю холодильник и лезу в дальний угол, где держу пиво.
— Можно мне тоже? — На кухне появляется Лилла, всклокоченная со сна, в кружевной ночнушке, которая выглядит чертовски соблазнительно. Когда она закидывает руку за голову и зевает, подол задирается до неприличия высоко, и я отворачиваюсь.
— Только если оденешься, — говорю я.
Она закатывает глаза, но через несколько минут, когда она присоединяется ко мне в гостиной, на ней огромная старая футболка, которая спускается до колен. Но Лилла все равно выглядит сексуально, трудно на нее не смотреть. Лилла садится на кушетку, скрестив ноги, с пивом в руках.
— Значит, ты снял комнату? — спрашивает она. — Ну, какая она? Настоящая трущоба?
— А вот и нет, — отвечаю я. Очень хочется рассказать ей про Фэрвью, про то, какой он внушительный, но я раздумываю. Гораздо приятнее будет ошеломить Лиллу, когда она увидит дом сама. — А что? Ты думала, я ничего приличного не найду?
Она жмет плечами.
— Я сомневалась, что ты вообще попытаешься.
— Можешь порадоваться — я попытался. И мне повезло. Ты счастлива?
Лилла рассматривает бутылку.
— Патрика нет дома, — наконец говорит она.
— Да?
— Мы поругались после твоего ухода.
— Правда?
— Патрику кажется, что в твоем присутствии я себя иначе веду. Он считает, что я все еще к тебе неравнодушна.
Вопреки благим намерениям и желанию твердо признать, что наши с Лиллой отношения остались в прошлом, сердце начинает колотиться, а в сердце закрадывается небольшая надежда. Я стараюсь заглушить чувства, ничего не выказывать, сохранять бесстрастное лицо.
— Нет, мы с ним не расстались, ничего такого. Я люблю его, Тим. Господи, только не надо нелепых фантазий. Он, наверное, просто что-то почувствовал… не знаю… остаточные эмоции, аура…
— Остаточные?
— Ну да.
Я смотрю на Лиллу и выпиваю полбутылки одним глотком. Нужно прервать этот разговор, сменить тему, избавить себя от унижения. Но я не могу. Не могу. Как будто бегу вниз по крутому склону, и остановиться не удается, как бы мне того ни хотелось. И не важно, что, когда я рухну у подножия, наверняка будет больно.
— И что? — спрашиваю я, покрепче стискивая бутылку, чтобы скрыть дрожь в пальцах. — Ты даже представить не в состоянии, что мы снова можем быть вместе, да?
Она искоса глядит на меня. Не знаю, что в ее глазах — жалость или упрек.
— Не надо, Тим. Лучше не будем.
Я допиваю пиво.
— И вообще, — продолжает Лилла наигранно бодрым голосом, — давай поговорим о чем-нибудь приятном. Что это за девушка? Ну, твоя новая соседка.
— Ее зовут Анна. Она хозяйка, а не соседка, — коротко отвечаю я. — Если ты не возражаешь, я пойду в душ.
На следующее утро я встаю рано, потому что ночью в основном ворочался, метался и почти не спал. Я одеваюсь и собираю вещи, то есть скатываю спальник, засовываю одежду в рюкзак, забираю небольшую коллекцию книг и кладу лэптоп в чехол. Оставив короткую записку для Лиллы, я шагаю к автобусной остановке.
Еще достаточно прохладно, чтобы получать удовольствие, сидя на солнце, и, несмотря на гнетущий разговор, который состоялся у нас с Лиллой накануне, я уверен и исполнен оптимизма. По крайней мере теперь я знаю, чего хочу. Просто нужно об этом помнить и больше не предаваться пустым надеждам.
Придя в Фэрвью и отворив кованую калитку, я чувствую себя нарушителем границы. На мне старые шорты, футболка и дешевые резиновые шлепанцы. Несомненно, я выгляжу отнюдь не как человек, достойный жить в таком доме.
Анна открывает дверь почти сразу после звонка.
— Вот это скорость, — я смеюсь. — Вы, наверное, караулили у окна.
Я шучу, но девушка краснеет и опускает глаза.
— Я вас ждала, — говорит она.
Анна одета так же бесформенно, как вчера. Волосы собраны в хвост. Я снова замечаю, какой юной она кажется, когда застенчиво смотрит на меня, сцепив руки.
Пройти в дом нелегко. Анна стоит на пороге, загородив дорогу, так что приходится сказать:
— Извините, можно?..
Она делает шаг в сторону и протягивает руку, словно желая помочь с вещами, но так ничего и не берет.
— Да ладно, — говорю я.
Анна молча следует за мной, пока я шагаю по темному коридору. Я складываю вещи у подножия лестницы и поворачиваюсь к ней:
