Потом меня представили Джо Мику. Будучи официальным патроном молодого артиста, он, естественно, захотел узнать, что я думаю о Хайнце.
Я заколебался.
– Мне нравится цвет его волос, – выдавил я наконец.
– Очень эффектно, правда? – Джо говорил с визгливым акцентом уроженца западных районов страны. – Я позаимствовал идею из фильма «Деревня проклятых». Ты помнишь этих жутких парней – пришельцев из космоса?
Джо был почти таким же высоким и крепко сбитым, как Гарри, но его жесты были нервными, отрывистыми, из-за чего он казался более изящным и артистичным. Его крупные, как у фермера, руки также пребывали в непрерывном движении. Короче говоря, мне не хватило смелости признаться, что, по моему мнению, Хайнцу вряд ли светит высоко подняться. Крашеные волосы, пиджак с блестками и серебряным кантом… Все это выглядело на редкость манерно и удивительно старомодно. Между тем большой мир не стоял на месте. Говорили о расцвете бита. О рок-н-ролле. (Впрочем, этот последний был популярен пока только среди одетых в кожанки фанатов, на которых Хайнц ни при каких обстоятельствах не мог бы произвести впечатления. Неудивительно, что, кажется, в Бирмингеме рокеры забросали его консервными банками.) Животрепещущей новостью был ритм-энд-блюз. Увы, и к нему Хайнц не имел никакого отношения.
В конце концов Хайнц закончил под вежливые аплодисменты и, неловко улыбаясь, подошел к столу. Джо, вскочив, бросился ему навстречу, усадил, затем, возбужденно вытаращив глаза, быстро-быстро заговорил о чем-то с Гарри. Его зрачки напоминали остро отточенные кончики карандашей. Никаких сомнений – Джо закинулся амфетамином или чем-то еще. Ширнулся, короче. Судя по всему, речь шла о каких-то деловых вопросах. О бизнесе. О том, как лучше обделывать дела. Хайнц сидел между ними, и оба, не прерывая разговора, исподтишка бросали на него алчные взгляды, словно на какой-то лакомый кусочек. Насколько я понял, Гарри был не прочь попасть на «улицу дребезжащих жестянок»[2] и пытался отыскать способ проникнуть в легальный шоу-бизнес. Не исключено, что он мечтал стать еще одним Ларри Парнсом или Брайаном Эпштейном. А почему нет? Ведь, как и они, он был гомосексуалистом-евреем и изрядным проходимцем. Может быть, даже слишком проходимцем. Настолько проходимцем, что это порой мешало ему втискиваться в самые узкие щели. Я почему-то никак не мог представить его себе в верблюжьем пальто – оно ему как-то не шло. Быть может, все дело было в том, что Гарри сам был слишком артист, чтобы стать хорошим импресарио. Порой казалось, что он просто физически не способен держаться в тени. Свойственная ему игра, блестящая импровизация слишком бросались в глаза. Впрочем, не только Гарри, но и большинство его «коллег» держались намного увереннее и свободней, чем представители шоу-бизнеса. Именно гангстеры были настоящими звездами в «Звездной пыли».
В конце концов я здорово напился. Просто не привык к вину. Шатаясь, я ввалился в мужской туалет, плеснул на лицо несколько пригоршней холодной воды и высушил под теплым воздухом электрополотенца. Подняв голову, я увидел, как Джек Шляпа протягивает стиляге здоровенный пакет с таблетками.
– Хочешь закинуться, приятель? – спросил он меня.
Когда я вернулся в зал, на языке у меня таяло «пурпурное сердце» из пакета Джека. За главным столом шел обмен новостями. Закулисные сплетни и секреты из мира шоу-бизнеса чередовались с историями о договорных боксерских поединках и «обколотых» бойцовых собаках. Звучали ссылки на случаи жульничества, шантажа, подтасовок, а также на дела более серьезные, поскольку обсуждались, что называется, все секреты ремесла. Мне эти люди напоминали иллюзионистов, которые, пользуясь отсутствием легковерных идиотов из публики, спокойно разбирают по косточкам тот или иной трюк.
Потом одна из женщин, спутница кого-то из гангстеров, поднялась на эстраду и запела под одобрительные выкрики собравшихся. У нее оказался чистый, но очень печальный голос. Было видно, что когда-то она была замечательно красива, но теперь выглядела усталой и потрепанной. Пока она исполняла (без аккомпанемента) «Наполни реку своими слезами», я думал, какой непростой должна быть жизнь у подруг этих мужчин с каменными лицами.
Когда она закончила, раздались аплодисменты, и кто-то в восторге забарабанил по столу. К этому времени вся компания успела основательно надраться. Заиграла музыка, Джек Шляпа влез на стол и стал танцевать. Джо Мик рядом со мной во все горло жаловался стиляге на волчьи законы, царящие в музыкальной индустрии.
– Они все время пытаются украсть мой звук!.. – орал он. – Подлые свиньи! Ну ничего, я им еще покажу! Они увидят, что я все еще звезда!
Джек Шляпа начал раздеваться под музыку. Двое боксеров пытались уговорить его слезть со стола. Ко мне подошел Гарри и, обняв за плечи, спросил:
– Ну, ты как? Доволен?
Я кивнул. Мне действительно здесь нравилось. Правда, «Звездную пыль» нельзя было назвать модным кабаком, но в здешней атмосфере определенно было что-то загадочное и захватывающее. Мне, во всяком случае, постоянно вспоминался эпизод из «Пиноккио», когда мальчишки-сорванцы сбегают из школы в Страну Развлечений, где не нужно работать и учиться, а можно целый день ничего не делать. В детстве подобная примитивная утопия была и моей мечтой. Каждый раз, когда раз в год ярмарка с балаганом приезжала в наш поселок, я всей душой устремлялся к дешевым удовольствиям, который дарили мне параболоид и электромобильчики с бампером. Довольно много времени я проводил, просто глазея на цыганских парней, которые, небрежно лавируя между своей крутящейся, раскачивающейся и рассыпающей электрические искры аппаратурой, собирали деньги с зевак. Меня привлекал риск и золотой блеск мишуры. Мне нравились потные красотки в париках и мускулистые, покрытые татуировками и испачканные в машинном масле руки атлетов. Я обожал грубых парней, управлявших скачками на ярмарочной площади, и «Звездная пыль» представлялась мне теперь разновидностью утопической Страны Развлечений, о которой я грезил в детстве, мечтая однажды оказаться в ней. Разумеется, я предпочитал не думать о том, что в сказке лентяи в конце концов превратились в ослов. А ведь это могло бы послужить мне предостережением.
Как бы там ни было, от «калика» я немного протрезвел. Наркотик придал мне уверенности. Поэтому, когда вечеринка закончилась и шатающиеся гости начали расходиться, я сразу принял приглашение Гарри поехать к нему. Уже на выходе из клуба нам навстречу попался какой-то парень в теплом пальто. Наклонившись к Гарри, он шепнул ему что-то на ухо. Некоторое время они переговаривались хриплым шепотом, потом Гарри сказал:
– О'кей, я разберусь. Терри, – добавил он, поворачиваясь ко мне, – Джимми отвезет тебя ко мне на квартиру. Подожди меня там, хорошо? Я не долго.
И он кивнул мужчине с соломенного цвета волосами, который ждал нас за дверьми. Этого мужчину я узнал – это был водитель Гарри, который вез нас в ту ночь, когда мы встретились в «Касбахе». Сейчас Гарри сказал ему несколько слов, потом подмигнул мне, повернулся и исчез в темноте.
Сидя на заднем сиденье «даймлера», я поймал взгляд Джимми, отразившийся в узком зеркальце в салоне.
– Все в порядке, сынок? – спросил он, чуть заметно кивнув головой. В его голосе звучали усталые нотки.
– Да, – ответил я. – Наверное, да…
Когда мы подъехали, Джимми отпер и придержал дверь квартиры, пропуская меня вперед. Его нос сморщился в любезной улыбке.
– Располагайся, чувствуй себя как дома, – сказал он. – Гарри может немного задержаться.
Потом он ушел, а я остался в квартире один.
Чтобы скоротать время, я налил себе большой бокал бренди из бара Гарри и стал разглядывать его коллекцию пластинок. Джуди Гарленд, Дороти Сквайрс, несколько опер и подборка речей Черчилля времен Второй мировой. На кофейном столике лежала «История западной философской мысли» Бертрана Рассела и замусоленный «Физик пикториаль».[3] Бросившись на кожаный диван-честерфилд, я принялся листать журнал. Действие амфетамина почти закончилось, а после второго бокала бренди меня разморило и я задремал прямо на диване.
Открыв глаза, я увидел Гарри, склонившегося надо мною в пальто, и вздрогнул от неожиданности. Гарри легонько толкнул меня ногой.
– Все в порядке? – шепотом спросил он.
В его облике было что-то безумное. В лице Гарри мне чудилась какая-то рассеянная игривость, какую, наверное, испытывает кот, готовясь прикончить пойманную мышь.
– Где ты был? – спросил я, растирая лицо, чтобы прогнать остатки сна.
– Ш-ш!.. – Гарри прижал палец к губам. – Тебя это не касается.
Я сел на диване, и он улыбнулся.
– Идем, – сказал он негромко и, взяв за руку, повел в спальню.
Когда я проснулся в следующий раз, было одиннадцать утра.
