Они молчали.
Я откинулся на спинку сиденья и принялся ждать.
Истон, Мэриленд.
Суббота, 27 июня, 11.58
Они завели меня в комнату. Стол, два стула, большое панорамное окно, закрытое шторами. Помещение для допроса, хотя табличка снаружи гласила: «Архивное хранилище Бейлора». Мы находились где-то в Истоне, поскольку съехали с пятидесятого шоссе более чем в семидесяти милях от того места, где они меня подхватили. Ведроголовый велел мне садиться.
— Можно мне водички попить?
Он проигнорировал мой вопрос и вышел, заперев дверь.
Прошло почти два часа, прежде чем кто-то появился.
Я нисколько не разозлился. Обычное дело. Запри кого-нибудь в пустой комнате, и пусть он варится в собственном соку. Сомнения и нечистая совесть могут многое сделать, когда человек остается наедине с собой. Меня не мучили ни угрызения совести, ни какие-либо сомнения. Мне просто не хватало информации, поэтому, произведя визуальный осмотр комнаты, я погрузился в свои мысли и принялся ждать, припоминая и подсчитывая, сколько бикини сегодня увидел. Я был уверен, что не меньше двадцати двух, и из них по меньшей мере восемнадцать имели законное и моральное право носить такие веревочки. День на пляже выдался удачный.
В конце концов, дверь открылась, и вошел крупный, очень хорошо одетый человек лет шестидесяти, однако я не заметил в нем ни следа рыхлости, присущей преклонному возрасту. Не то чтобы он выглядел каким-то особенно мускулистым, как качок или тренер. Просто сразу становилось ясно, что он настоящий, крепкий профессионал. На таких людей всегда обращаешь внимание.
Он сел напротив меня. На нем были темно-синий костюм, красный галстук, белая рубашка и затемненные очки, прятавшие глаза. Должно быть, он надел их не просто так. Я обратил внимание на коротко остриженные волосы, крупные кисти рук и лицо, начисто лишенное всякого выражения.
Затем Ведроголовый притащил на пробковом ресторанном подносе кувшин с водой, два стакана, две салфетки и блюдо с печеньем, что привело меня в сильное замешательство. Обычно в подобной ситуации не угощают печеньем, и, должно быть, это был какой-то особенный трюк.
Когда Ведроголовый удалился, человек в костюме произнес:
— Меня зовут мистер Черч.
— Угу, — отозвался я.
— Вы детектив Джозеф Эдвин Леджер, полиция Балтимора, тридцать два года, не женаты.
— Хотите познакомить меня со своей дочкой?
— Вы отслужили в армии сорок пять месяцев, уволены с положительной характеристикой. За время службы вы не принимали участия ни в каких значительных военных событиях или операциях.
— А ничего не происходило за время моей службы, во всяком случае, в той части света, где я находился.
— И все же ваши командиры, и в особенности ваш сержант, отзываются о вас с восторгом. Почему так?
Он не читал по бумажке. У него вообще не было с собой никаких бумаг. Его прикрытые тонированными стеклами глаза были устремлены на меня, пока он разливал по стаканам воду.
— Может, я классный подхалим.
— Нет, — сказал он, — не подхалим. Возьмите печенье, — и пододвинул ко мне блюдо. — В вашем деле имеется несколько записей, позволяющих предположить, что вы умник мирового класса.
— Неужели? Вы хотите сказать, я обставил своих соотечественников?
— И вы определенно считаете себя весельчаком.
— А вы хотите сказать, что это не так?
— Присяжные еще не пришли к определенному выводу. — Он взял печенье — точнее, ванильную вафлю — и откусил краешек. — Ваш отец уволился с поста комиссара полиции, чтобы баллотироваться в мэры.
— Уверен, мы можем рассчитывать на ваш голос.
— Ваш брат тоже служит в полиции Балтимора, второй человек в убойном отделе. Он на год младше, однако, выше вас по званию. Он оставался дома, пока вы играли в солдата.
— Почему я здесь, мистер Черч?
— Вы здесь, потому что я хотел поговорить с вами с глазу на глаз.
— Мы могли бы сделать это в понедельник в участке.
— Нет, не могли.
— Вы могли бы позвонить мне и попросить встретиться с вами где-нибудь на нейтральной территории. В «Старбаксе», знаете ли, тоже подают печенье.
— Слишком толстое и слишком мягкое. — Он откусил еще кусочек вафли. — Кроме того, здесь гораздо удобнее.
— Для чего?..
Вместо ответа он сказал:
— После увольнения из армии вы поступили в полицейскую академию, которую закончили третьим в своем потоке. Не первым?
— Поток был большой.
— Насколько я понимаю, вы могли бы стать первым, если бы захотели.
Я взял печеньице, выбрав «Орео»,[6] и оторвал верхнюю половинку.
Он произнес:
— Вы провели несколько вечеров в последние недели перед выпускными экзаменами, помогая трем другим слушателям. В результате двое из них сдали лучше вас, а вы не показали себя так хорошо, как могли бы.
Я сунул печенье в рот. Люблю есть его слоями. Печенье, крем, печенье.
— И что с того?
— Ничего особенного. Вы дослужились до сыщика в штатском, а еще раньше — до детектива. Исключительные отзывы и рекомендации.
— Ага, я настоящее чудо. Толпы ликуют, когда я прохожу мимо.
— О том, что вы невоздержанны на язык, мне также известно.
К моим зубам прилип сладкий крем, но это не помешало мне улыбнуться.
— Вас завербовали в ФБР, и через три недели вы должны приступить к занятиям.
— А размер моих ботинок вы знаете?
Он прикончил свою ванильную вафлю и взял еще одну. Не знаю, могу ли я доверять человеку, который предпочитает ванильные вафли «Орео». Это явно признак характера с изъяном, вероятно даже отмеченного печатью порока.
— Ваше начальство из полиции Балтимора утверждает, что сожалеет о вашем уходе, а ФБР возлагает на вас большие надежды.
— И снова спрошу, почему вы не позвонили мне, вместо того чтобы посылать этих головорезов?
— Чтобы продемонстрировать.
— Что?
Мистер Черч секунду изучал меня.
— То, чего не должно случиться. Каково ваше мнение об агентах, с которыми вы сегодня познакомились?
Я пожал плечами.
— Несколько зажатые, никакого чувства юмора. Однако взяли они меня очень грамотно. Подошли прекрасно, никакой истерики, хорошие манеры.
— Могли бы вы сбежать?
— Не без труда. У них были пушки, у меня — нет.
— Могли бы вы сбежать? — На этот раз он повторил медленнее.
— Возможно.
— Мистер Леджер…
— Хорошо-хорошо, да. Я мог бы сбежать, если бы захотел.
— Каким образом?
— Не знаю, до этого дело не дошло.
Он, кажется, был удовлетворен ответом.
— Ваше похищение с пляжа планировалось как программа на будущее. Агенты Симчек, Эндрюс и Макнилл лучшие из лучших, они не допускают ошибок. Лучшие из тех, кого может предложить бюро.
— То есть… предполагается, что я должен быть поражен. Если бы я не считал, что ФБР — хороший шаг по карьерной лестнице, я не принял бы вашего предложения.
— Не моего предложения, мистер Леджер. Я не из бюро.
— Дайте-ка угадаю… Из ЦРУ?
Он продемонстрировал зубы. Должно быть, это обозначало улыбку.
— Следующая попытка.
— Внутренняя безопасность?
— Лига та, но другая команда.
— В таком случае нет смысла угадывать дальше. Это что, одно из формирований «мы такие секретные, что у нас даже нет названия»?
Черч вздохнул.
— Название у нас есть, просто оно функциональное и скучное.
— Можете мне сказать?
— Что, если я отвечу: «Да, но в таком случае я буду вынужден вас убить»?
— Я бы сказал тогда, чтобы меня отвезли обратно к моей машине, — когда он не шелохнулся, я прибавил: — Слушайте, я отслужил в армии четыре года, восемь в полиции Балтимора, последние полтора из которых просидел дурак дураком в вагончике шифровальщиков. Я знаю, что есть уровни и подуровни степени посвященности.
— И знаете, что я вам скажу, приятель: я не желаю быть посвященным. Если вам есть что сказать, выкладывайте, если нет — поцелуйте меня в зад.
— ОВН, — произнес он.
Я ждал.
— Отдел военных наук.
Я проглотил последний кусочек печенья.
— Никогда о таком не слышал.
— Разумеется, нет. — Насмешки в его тоне не прозвучало.
— Значит… все сводится к каким-нибудь пошлым «людям в черном»? Тонкие галстуки, черные костюмы и маленькая сверкающая штучка, которая сотрет из моей памяти эту ерунду?
Он едва заметно улыбнулся.
— Никаких «людей в черном», никаких разбившихся летающих тарелок и лучевых ружей. Название, как я сказал, функциональное. Отдел военных наук.
— Толпа чокнутых ученых, играющих в той же лиге, что и служба внутренней безопасности?
— Более или менее.
— Никаких инопланетян?
