Выйдя из исповедальни, Ллойд сел на скамью и взглянул на листок, полученный от священника. Псалом 50. «Помилуй меня, Боже, по великой милости Твоей, и по множеству щедрот Твоих изгладь беззакония мои. Многократно омой меня от беззакония моего, и от греха моего очисти меня…»
Ллойд поспешно прочитал псалом, чувствуя воздушную легкость. Однако, когда он закончил, облегчение схлынуло. Все получилось слишком легко. Три дня, проведенных с Катериной, — и после каких-то считаных минут раскаяния все осталось позади? Теперь, исповедовавшись, Кайзер хотел искупить содеянное каким-нибудь драматичным, более тяжелым способом. Когда-то кающиеся отправлялись в дальние паломничества, к святыням… Ллойд подумал о Лурде[2], о Фатиме.[3] Затем его взгляд упал на образ над боковым алтарем, и он принял решение. Мадонна Гваделупская.
III
Кающиеся сидели на скамьях
Мехико был накрыт покрывалом смога, в котором все казалось нереальным. Ллойд устроился в гостинице, поднялся к себе в номер и тотчас же спустился обратно в фойе, где спросил у дежурной, как найти храм Мадонны Гваделупской. Та вручила ему брошюру; судя по всему, с подобной просьбой к ней обращались довольно часто. Через несколько минут Ллойд уже сидел в такси и ехал по оживленным улицам, не замечая ничего вокруг.
Он постоял на площади перед храмом, разглядывая фасад. Это было большое здание круглой формы, чем-то напоминающее футбольный стадион в Новом Орлеане. Так, просто рассеянная мысль. Ллойд приехал сюда не как легкомысленный турист. Справа возвышалась большая бронзовая статуя папы Иоанна Павла II, установленная в память о его визите. Ллойд пересек площадь и вошел в церковь. Его взгляд сразу же упал на образ Богородицы над алтарем. Вот в чем был смысл круглой формы здания: в какой бы точке церкви ни находился человек, его взгляд неудержимо притягивался к чудодейственному изображению Девы Марии. Ллойд поспешил к нему.
Несколько столетий назад простой крестьянин Хуан Диего повстречал красивую женщину, которая попросила его поговорить с епископом. Реакция епископа на слова неграмотного крестьянина была очевидной. Ему были нужны доказательства. Женщина снова явилась к Хуану Диего и попросила его наполнить свой плащ прекрасными розами, росшими в изобилии, несмотря на неподходящее время года. Цветы должны были стать тем доказательством, которое просил епископ, однако когда Хуан развернул свой плащ и высыпал его содержимое, на ткани плаща осталось изображение женщины, являвшейся к нему. И вот сейчас Ллойд и другие паломники прибыли сюда, чтобы почтить этот образ. Мадонну Гваделупскую.
Под изображением проходила движущаяся лента, чтобы паломники не скапливались. Многие вздыхали, один мужчина плакал. Ллойд встал в очередь, не отрывая взор от портрета, чудодейственно запечатленного на плаще Хуана Диего. Движущаяся лента протянула его мимо слишком быстро. Вернувшись, Ллойд снова встал в очередь. Он еще трижды проехал перед образом, беззвучно шепча молитвы — здесь можно было не скрывать свою благодарность, — и наконец прошел в дальнюю часть храма. Там находились исповедальни, к которым выстроились очереди кающихся. Ллойд присоединился к ним. Ему захотелось исповедоваться в этом священном месте. Еще раз сказать Богу, что он сожалеет о содеянном и больше никогда его не оскорбит. Как ни старался Ллойд, ему не удавалось воскресить в памяти отчетливый образ Катерины.
Кающиеся сидели на скамьях в ожидании своей очереди, постепенно сдвигаясь к исповедальням. Ллойд подсел к ним и закрыл глаза, желая превратиться просто в еще одного паломника, еще одного грешника, одного из великой армии верующих, сквозь века возносивших свои сердца в радости и печали к тому, кто сотворил их из праха.
У входа в церковь произошло какое-то смятение. Послышались громкие крики. Затем выстрелы. Ллойд застыл на скамье. Во имя всего святого, что здесь происходит? Паломники разбегались от алтаря в разные стороны, затем поднялась лестница, загремели новые выстрелы, и — невероятно — образ исчез. Появились охранники, и частые выстрелы слились в сплошную дробь. Происходило какое-то чудовищное святотатство. Вскочив на ноги, Ллойд бросился к алтарю. Необходимо любой ценой остановить происходящее.
Он уже почти добежал до места, когда появился боевик с лицом, закрытым платком. За ним следовали другие, у них в руках что-то было. Первый боевик бросился к Ллойду. Тот попытался спрятаться в боковом проходе. Человек направил на него пистолет.
Первая пуля пролетела мимо, и сзади кто-то вскрикнул. Вторая пуля ударила Ллойду в грудь. Он упал, и убийца выстрелил в него еще раз, затем еще. Однако к этому времени Ллойд уже ничего не чувствовал.
I
«А это самая настоящая война, дамы и господа»
Жители Латинской Америки, как верующие, так и атеисты, были потрясены сообщением о том, что из храма в Мехико похищен образ Мадонны Гваделупской. Границы между государствами там восходят к временам колониального владычества, однако испанцы и португальцы уже давно смешались с местным индейским населением. После кощунственного ограбления вся Латинская Америка испытала чуть ли не мистическое чувство единения. Богородица, явившаяся Хуану Диего, принадлежала всем. Ее образ можно было встретить и во дворцах, и в лачугах. Богоматерь украдкой упоминалась даже неверующими; каждый, кто сталкивался с природной катастрофой или попадал в зону турбулентности на большой высоте, хотя бы в сердце своем произносил знакомые слова: «Santa Maria, Madre de Dios, ruega por nosostros pecadores, ahora y en la hora de nuestra morte».[4] После неслыханного осквернения в Мехико людям стало казаться, что у них отняли их самую могущественную заступницу перед Ее сыном. Во имя всего святого, кто повинен в подобном святотатстве?
В первые дни после ограбления — и случайной гибели полудюжины паломников, оказавшихся под перекрестным огнем бандитов, и охранников, не сумевших предотвратить преступление, — последовали решительные отрицания причастности со стороны различных группировок, которые вполне оправданно могли оказаться под подозрением.
Похоже, политическая подоплека полностью исключалась. Представители всех партий приезжали к храму и на коленях ползли к нему через площадь, причем многие из них сжимали в ухоженных руках непривычные четки.
Группировки нативистов, стремящихся восстановить исчезнувшие цивилизации майя и инков? Они громогласно отпирались от случившегося и клялись расправиться с преступниками согласно древним обычаям.
В молчании первых дней всем не давал покоя один вопрос: зачем? Зачем кому-то понадобилось совершить такое кощунственное злодеяние?
Миссионеры с севера всегда старались своими истовыми проповедями оторвать людей от их религии, смешанной с суеверными предрассудками. И это получалось у них на удивление успешно, не в последнюю очередь потому, что они пытались объединить евангелический протестантизм с простыми верованиями местных жителей. Многие часовни были названы в честь святых, и среди них особенно часто встречалось имя Мадонны Гваделупской. Эти миссионеры-евангелисты сразу же оказались в центре подозрений. Положение несколько улучшилось, когда они вместе со своей паствой присоединились к многолюдным процессиям, собиравшимся в городах юга. В тех городах, где был епископ, он лично возглавлял шествие; впереди несли дароносицу с причастием, над головами трепетали стяги с ликом Мадонны Гваделупской, а оркестры исполняли музыку, которую даже с натяжкой нельзя было назвать литургической. Все это было публичное покаяние Деве Марии за ужасное злодеяние.
Не так давно в Мехико священников травили и убивали в попытке искоренить религию и заменить ее марксизмом. И даже после того, как гонения завершились, священникам было запрещено появляться в церковном облачении в общественных местах. Но теперь, в трудную годину, они, облаченные в торжественные наряды, возглавляли запрудившие улицы шествия, и казалось, будто весь Мехико превратился в один огромный собор.
* * *
На четвертый день наконец пришло страшное, жуткое откровение, и оскорбленное благочестие сменилось яростью. «Мужественные всадники», военизированная группировка, которая вместе с «Минитменами» и другими подобными занималась на южной границе Соединенных Штатов тем, что не хотела или не могла выполнять пограничная служба — ставить преграду на пути нелегальной иммиграции с юга, — объявила о том, что священный образ находится у нее в руках.
Теофилус Грейди, предводитель «Мужественных всадников», созвал пресс-конференцию в Эль-Пасо, где и сделал это громкое заявление. В брюках-галифе, сверкающих сапогах до колен и широком ремне с револьверами на бедрах, в черном галстуке под воротником коричневой рубашки, с огромными усами под мясистым носом, Грейди обвел собравшихся журналистов взглядом сквозь очки в стальной оправе:
