- Замечательно. У нас есть то, что ему нужно.
Чарльз остановил машину в конце улицы. С этого места уже виднелись башни Риджфилд-Хауса. Добротный дом построили почти сто лет назад. Чарльз ценил качественную работу архитекторов, так как ему довелось жить в таких местах, которые даже крысы не назвали бы «домом». Бобби использовала Риджфилд для «хранения товара», для этой цели дом оказался просто идеальным. Он стоял в таком уединенном месте, что многие окрестные жители просто позабыли о нем. Рядом протекала река, в случае чего, ею можно и воспользоваться. Но находилась она не слишком близко, поэтому затопления можно не опасаться. Само строение не слишком большое, не очень красивое и недостаточно старое, чтобы заинтересовать потенциального покупателя. Просто идеальный вариант.
Много лет Бобби не интересовалась этим старым и уродливым зданием, но с возрастом пришло понимание тому, чему Чарльз научился давным-давно. Блестящие упаковки привлекали внимание. Отличительная черта настоящего успеха – это незаметность. Прячась на публике, можно очень хорошо манипулировать этими расфранченными зазнайками. Это мои марионетки. И танцуют они под мою дудку.
Большинство людей реагировали с гневом или беспомощностью, но они понятия не имели, что означает настоящая беспомощность. Они боялись потерять накопленные богатства, они так боялись этого, что мгновенно теряли гордость, достоинство и даже моральный облик. Хотя последний ни что иное, как фарс. Некоторых сбивал с ног даже малейший толчок, таких людей Чарльз искренне презирал. Они и знать не знали, что такое потерять все. Что значит отсутствие ощущения довольства, надежды на спасение или облегчение, когда отказывают многие из основных человеческих потребностей.
Слабаки боялись лишиться своего имущества. Но Чарльз не боялся. Не боялся с тех пор, как побывал на самом дне, где чуть не лишился своего человеческого достоинства. Чарльз не испугался и тогда. Но сейчас у него имелись планы, а для их осуществления ему требовались Бобби и Сюзанна.
Бобби поумнее остальных. Чарльз взял ее в обработку, когда та была еще молода и полна гнева. Эдакий комок ненависти и вопросов. Чарльз убедил свою протеже, что у нее когда-нибудь появится шанс отомстить, восстановить прирожденное право, которого Бобби лишилась благодаря обстоятельствам и некоторым людям. Но Бобби по-прежнему танцевала под его дудку. Чарльз оказался мастером убеждения, чтобы заставить других поверить, что все наоборот. Он раскрыл шкатулку из слоновой кости, вынул даму из ячейки и нажал на скрытую пружину. Открылся потайной ящичек. Дневник лежал сверху. Эти записи относились к тем вещам, без которых Чарльз не выходил из дома. Задумчиво пролистав до первой чистой страницы, он начал писать.
Для моей протеже настало время мести. Потому что этого хочу я. То, что я посеял много лет назад, сейчас нужно только полить. Когда Бобби сядет за компьютер и начнет работать, образ Сюзанны Вартанян будет неотступно следовать за ней.
Бобби ненавидит Сюзанну, потому что этого хочу я. Но Бобби, по крайней мере, дала очень правильную оценку одному человеку: Тоби Гренвилль год от года становится все не надежнее. Порой абсолютная власть развращает, вернее, иллюзия таковой. Если Тоби станет для нас головной болью, я разрешу его убить, как он когда-то убивал для меня. Завершить чью-то жизнь – вот это истинная власть. Всадить кому-то нож в живот и смотреть, как жизнь капля за каплей покидает его… да, это власть.
Но заставить кого-то другого убить человека - это власть в чистом виде. Убейте для меня. Я играю в Бога.
Чарльз улыбнулся. Мне будет очень весело.
Да, Тоби вскоре придется умереть. Но вместо него придут другие Тоби Гренвилли. Когда-нибудь заменят и Бобби. Лишь я один буду двигаться дальше. Он захлопнул дневник, уложил его в потайное отверстие, сверху поставил фигурку. Эти действия совершались бессчетное количество раз.
Даттон, Джорджия
Пятница, 2 февраля, 14 часов 00 минут
У Моники болело все тело. На сей раз ее специально били по голове и по ребрам. Но она выдержала. Моника стиснула зубы в мрачном удовлетворении. Она выдержит и дальше или умрет. Она бы заставила их убить ее прежде, чем позволить использовать себя в следующий раз. И тогда им придется списать ее, как «штучный товар большой выгоды».
Моника прижалась к стене, прислушиваясь к тому, как они ее так называли.
Если вы, свиньи, сможете меня списать. Сейчас все, даже смерть, лучше той жизни, которую она вела с тех пор… Как долго? Она понятия не имела, сколько месяцев прошло. Пять, а может, и все шесть. Моника никогда не верила в ад. Но все изменилось.
Вскоре после прибытия в ад Моника потеряла волю к жизни, но благодаря Бекки вернула ее. Бекки много раз пыталась бежать. Они пробовали ее задержать, сломить ее волю, но им это не удалось. Бекки вскоре умерла. Моника могла лишь шептаться с Бекки через стену, и эти короткие мгновения придавали ей сил. А смерть девушки, которую она никогда не видела, вновь пробудили в ней волю к жизни. Или мне удастся сбежать, или я умру. Моника попыталась сделать глубокий вдох, но ее тут же пронзила резкая боль. Кажется, сломано ребро. Мысли вновь вернулись к Бекки. Ей до сих пор слышался глухой стук, хруст костей, девичьи стоны. Именно этого они и хотели. Они распахнули все двери, чтобы каждая из девушек могла их услышать. И испугаться. И усвоить урок. Каждая из девушек, которые находились здесь. Их не меньше десяти, и каждая на разной стадии «списания». Некоторые еще только осваивались, другие уже профессионалы в самом древнейшем бизнесе в мире. Как и я. Я хочу домой.
Моника слабо дернула за цепь, приковавшую ее руку к стене. Я никогда не убегу. Я умру. Пожалуйста, Боже, пусть это произойдет поскорее.
- Давайте, поторапливайтесь, идиоты. У нас нет времени на глупости.
Снаружи кто-то был. В коридоре рядом с камерой. Женщина! Моника стиснула зубы. Она ненавидела эту женщину.
- Давайте, - приказала женщина. - Быстрее. Мэнсфилд, тащи ящики на катер.
Моника понятия не имела, как звали эту женщину. Она – исчадие ада. Даже хуже мужчин – помощника и врача. Помощник Мэнсфилд похитил и привез ее сюда. Какое-то время она считала, что он не настоящий полицейский, а его форма всего лишь маскировка. Но она ошибалась. А когда поняла, то потеряла всякую надежду.
Каким бы грубым ни оказался Мэнсфилд, но врач вел себя гораздо хуже. Он садист. Ему нравилось смотреть на мучения других. Выражения его глаз, когда он мучал ее… Моника содрогнулась. У этого врача явно что-то не в порядке с головой.
Но женщина… Это самое настоящее воплощение зла. Весь их ужас и так называемая здешняя «жизнь» для нее всего лишь бизнес. А любая несовершеннолетняя здесь просто товар, который легко заменить. Молодых и глупеньких девчонок всегда в достатке, их так легко можно выманить из безопасности семьи. И они оказывались в аду.
Моника услышала, как кряхтели мужчины, когда поднимали тяжелые ящики. Чем они занимались? Последовал скрип. Ага, передвижные носилки с ржавыми колесами. На этих носилках их «приводил в порядок» доктор, чтобы они вновь могли вернуться к «работе» после избиений какого-нибудь «клиента». Правда, и доктор частенько их поколачивал. Тогда он поднимал их с пола и клал на носилки. Моника ненавидела доктора. Но боялась его еще больше.
- Забирайте девок из десятой, девятой, шестой, пятой, четвертой и...первой, - велела женщина.
Моника распахнула глаза. Первая камера ее.
Она прищурилась в попытке разглядеть хоть что-нибудь в темноте. Что-то здесь не так. Ее сердце заколотилось. Кто-то пришел, чтобы спасти ее. Быстрее. Поторапливайся!
- Вяжите им руки за спиной и выводите поодиночке, - грубым голосом продолжала женщина. – Оружие должно быть постоянно направлено на них. Не дайте им сбежать.
- А что делать с остальными? – произнес низкий голос. Охранник доктора.
Ответ последовал без промедления.
