нужно поведать, и я ее поведаю – потому что история без правильного начала никому не нужна, тем более теперь, когда она подходит к концу. Но как изложить некоторые факты и как навязывать вам значение событий, не представив главных героев, перед которыми однажды предстанут эти ужасы? Как же без них?
Как же без них, без самых главных для меня на свете людей? Ведь без них моя жестокая история – всего лишь пустая оболочка.
Я говорю, разумеется, о своих детях.
Автострада I-20
Июль 2017
Мне 44 года
1
– Папа! Уэсли опять меня локтем толкнул!
Я вел машину; автострада простиралась впереди подобно широкой каменной реке, а в зеркале заднего вида одна за другой таяли линии дорожной разметки. Шуршание шин по асфальту напоминало монотонное пение фантастического морского существа, застрявшее на одной ноте, и я на миг закрыл глаза. Затем сделал глубокий вдох и выпустил из себя воздух. Снова открыл глаза. Дорога не изменилась; за этот миг мы почти не приблизились к дому бабушки. Оставалось как минимум часа четыре.
– Папа!
Я опять сделал вдох. Прохладный воздух из кондиционера втягивался прямо мне в легкие и покидал их неохотно, как едкий наркотический туман. На сей раз я глаза не закрыл.
– Что такое, Мейсон?
Тоненький голосок сына – порой настолько нежный, что ранил мне сердце, буквально рвал его на части от любви, – сейчас напоминал визг чертенка.
– Уэсли опять толкается! Он меня уже достал!
В мире есть люди – возможно, мой читатель, вы тоже в их числе, – которые считают тупым клише все эти «он меня толкнул». Пусть ничего из моего рассказа вы не примете всерьез, но имеется один достоверный факт, достоверный, как сила тяжести, как то, что Земля круглая, а Луна ее спутник: если у вас есть дети и они сядут рядышком, то один ребенок непременно начнет толкать другого, вследствие чего обиженное чадо будет уверять взрослых, что его или ее раздражают вышеупомянутые действия.
– Уэсли, – сказал я, стараясь сдержать уже собственное раздражение, – пожалуйста, прекрати толкать младшего брата.
Я посмотрел на Уэсли в зеркале – шестнадцать лет, светлые волосы падают на глаза, в которых таится мудрость шестидесятилетнего старика. Он ответил улыбкой, скрывавшей в себе многое, – да, он просто поддразнивает Мейсона, да, он виноват, а еще ему скучно и он меня любит. В его улыбке сияли все краски мира.
– Хорошо, папа, – ответил он с непередаваемым сарказмом. – Я выполню твое разумное указание, если ты попросишь Мейсона, чтобы он любезно перестал отрыгивать после каждого съеденного ломтика чипсов. Меня от него тошнит.
– Я бы хотела добавить комментарий, – в разговор вмешалась Хейзел, которой не посчастливилось сидеть по другую сторону от несносного рыгающего Мейсона.
– Слушаю тебя, – ответил я с неподдельным интересом. Хейзел оседлала своего конька. В свои десять лет она обожала рассуждать как какой-нибудь профессор. Никогда не знаешь, что выдаст в следующую минуту. Я нашел дочь в зеркале – возможно, вы опасаетесь, что я не уделяю должного внимания дороге и в любой момент могу погубить своих детей, однако я уверяю вас, это не так, – и улыбнулся. Какая же она красавица! Темнокожая, с черными вьющимися локонами – ни дать ни взять ангел! Вот вам еще одно клише; хотите, жалуйтесь. (Да, скажу сразу, мы ее удочерили. Все мои дети приемные, кроме Уэсли. Четвертый малыш, которого я еще не упомянул, спит на заднем сиденье. Его зовут Логан, как Росомаху из фильмов.)
Хейзел, выдержав торжественную паузу, на миг прижала к губам указательный палец и наконец выдала продуманный комментарий:
– Отрыжка Мейсона воняет. Полагаю, у него проблемы с желудочно-кишечным трактом. Мы должны обследовать Мейсона у опытного терапевта.
Две вещи, которые обожает Хейзел: употреблять слово «опытный» и называть врача терапевтом. Не забывайте, ей всего десять!
– Я соглашусь с велеречивой мадам из Атланты, – добавил Уэсли, – парень воистину смердит. И если я не заблуждаюсь, с двух концов. – Он дразнил Хейзел, но дразнил с такой любовью, что у меня стало тепло на сердце. – Остается надеяться, что терапевт не вынет его внутренности.
После столь неутешительного прогноза Мейсон предсказуемо разразился слезами. Затем плач перешел в рев, да такой, что у меня заложило уши. Впрочем, в семь лет плакать простительно. Логану, про которого не стоит забывать, четыре года; мы до сих пор привязываем его ремнями к детскому сиденью, хотя сын считает позорным лишать свободы такого большого мальчика. Как вы уже могли догадаться, мы с женой после нескольких лет неудачных попыток сумели произвести на свет естественным путем лишь одного ребенка, Уэсли (хотя и старались изо всех сил). А чего мы с моей любимой хотели больше всего на свете, так это большую семью, как у наших родителей. И мы пошли по пути усыновления, собирая детей по всему миру – Африка, Китай, Детройт. Именно в таком порядке.
Моей жены не было в машине; она не слышала ни отрыжек, ни жалоб, ни умничания, и по очень печальной причине. Она умерла за два года до нашей сегодняшней поездки. Находилась в служебной командировке в далеком Сингапуре и погибла при очень подозрительных обстоятельствах. Впрочем, эту историю я поведаю в другой раз. Я рассказал бы больше, однако у нас была такая любовь, которая кажется слишком сильной, чтобы в нее поверили. Так что в следующий раз. Только представьте, как мучительно мне ее не хватает.
Итак, Хейзел рекомендовала призвать на помощь медицинских светил, а Уэсли ее поддержал.
– Вот что, ребята, – объявил я. Мейсон, к моей радости, умолк и захлюпал носом. – Давайте заключим соглашение. Мейсон, тебе разрешается отрыгивать один раз, после того как доешь пакетик чипсов полностью. Хейзел, при очередной диспансеризации я обещаю проконсультироваться с доктором, вернее, с терапевтом, по поводу желудочно-кишечных проблем Мейсона. Уэсли, я позволю тебе сесть за руль после следующей остановки, если ты прекратишь толкать брата. Договорились?
Я по очереди посмотрел каждому из детей в глаза при помощи зеркала – повторяю еще раз, во время этого необходимого ритуала все мое внимание было приковано к дороге, – и каждый из них кивнул. Изо всех троих наиболее удовлетворенным казался Уэсли.
Спустя примерно семь секунд Логан – вы помните, что ему четыре года и он зафиксирован в детском кресле? – проснулся и заявил, непостижимо радостным голоском, что написал в штанишки.
Я сделал глубокий вдох. Затем выдохнул.
И посмотрел на дорогу.
2
Спустя две заправки, одно переодевание, набег на дешевую закусочную, где можно было затариться, не выходя
