Зою Космодемьянскую объявили психически больной, потому, дескать, она и не стала служить немцам! Про Курскую битву и Сталинград — в учебниках два слова, о сражении под Москвой — полстрочки. Кто Вторую мировую выиграл? Американцы? А Советский Союз — поработитель европейских демократий? Как вы не понимает, — неистовствовал Валерий, — мы же сами, собственными руками, создаем моду на фашизм! Что вырастет из тех детей, кто сегодня по этим учебникам историю изучает?
Конечно, Зорькин тогда зятю не поверил. Более того, обвинил в клевете и злопыхательстве, закончилось все тем самым компотом…
— Валера, — поднял голову Зорькин, — ты прости меня за тот срыв. Стыдно. Сам-то следишь, что сейчас в школе преподают?
— Слежу, — насупился зять. — Потому и Сашку в Англию отправляю.
— Ну не все же так плохо, — почти обреченно промямлил Зорькин. — Над этим моим убийцей показательный процесс будет, скрывать опасность скинхедов никто не собирается. Наоборот, на государственном уровне…
— Не верю я в это, Петр Максимович, — ясно поглядел ему в глаза Валерий. — На государственном, как вы говорите, уровне религиозного философа Ильина цитируют! И кто? Генеральный прокурор!
— Ну цитируют, — кивнул Зорькин, совершенно не зная, кто такой Ильин. — Православие возрождают, вот и цитируют.
— Да при чем тут православие? — Зять вскочил, нервно заходил по комнате. — Ильин, когда жил в Германии, открыто поддерживал нацистов! И именно с точки зрения православия оправдывал уничтожение евреев! Про «Лигу Обера» слышали, наверно? Так вот, «Русский институт» Ильина в ней состоял! То есть философ не гнушался и сам в терроре участвовать. А мы его за государственный счет да с почестями перезахораниваем в России! Это — что?
— Ну… — Зорькин растерялся, — ошибки у каждого могут быть…
— Ошибки? Даже большевики черносотенцев расстреливали, а мы их теперь героями представляем! Вам-то, наверное, такие имена, как Михаил Меньшиков и Иоанн Восторгов, ничего не говорят?
— Нет, — согласился Зорькин, — а кто это?
— Вожди и идеологи черносотенцев, теперь герои нашего времени.
— Ну, знаешь, у вас, историков, как и у них, юристов, на два ученых три мнения, — попыталась разрядить обстановку хозяйка дома.
— При чем тут историки? — горько вздохнул зять. — Романы Виктора Суворова такими тиражами издаются, что никакому Ключевскому не снилось! А в них очень убедительно доказывается, что Гитлер — правильный пацан, практически повзрослевший Мальчиш-Кибальчиш. Книги Гитлера и Муссолини — на каждом лотке. Гуру наш от кино, Сокуров, фильм о фюрере снял — «Молох», — не смотрели? Так после этой эпопеи несчастного Адольфа даже пожалеть хочется. Случайность? Спросите у своих скинхедов, смотрели ли они это кино, увидите, слюной от восторга брызгать будут, наверняка в план теоретической подготовки входит!
— Спрошу, — мрачно и холодно пообещал Зорькин. — Не хочешь ли ты сказать, что фашизм в стране насаждается сознательно?
— А вы меня голосом не пугайте, Петр Максимович. Я не зря в Копенгагене филиал фирмы открыл. В любой момент могу вернуться на родину предков. Мне в Четвертом рейхе жить как-то не хочется.
— Это ты о России так? — У Зорькина даже дыхание перехватило.
— Именно, — кивнул зять. — Или вы действительно считает, что вся эта нечисть сама собой наружу повылезала? Да ее за уши тянут! Это же азбука! Социальное расслоение в стране гигантское, рванет — никому мало не покажется! Значит, надо сделать этот взрыв растянутым по времени, чтоб не разнес все к чертям, и, главное, строго направленным. Самое простое и действенное — показать реального врага. Кавказца, таджика, мусульманина, иудея. Вот он, изверг! Вот кто мешает вам жить богато и счастливо! Вот из-за кого все ваши беды! А почему он враг? Да потому, что не такой, как ты! Носом не вышел. Или цветом кожи. Как с первой чеченской началось, так и катится.
— Ну уж ты так-то не преувеличивай, Валера, — робко вставила теща. — Кто людей сознательно стравливать станет? Это время у нас такое… сложное… Просто пережить надо, и все наладится.
— Да не наладится! — выкрикнул зять. — В том-то и дело, что само ничего не наладится! Когда Гитлер к власти пришел и стал своих бывших соратников отстреливать, те, кто успел сбежать, потом сильно горевали: как же так? Мы фашистам деньги давали с единственной целью, чтоб они коммунистов уничтожили а они против нас пошли? Пошли. И наши пойдут. Да уже идут…
Зять был, конечно, не прав, сто раз не прав! Но Зорькину почему-то вдруг расхотелось спорить. Он будто обмяк и отяжелел. И такая с чего-то навалилась тоска, прямо хоть волком вой! Вспомнилось, что завтра надо снова топать в больницу к этому полудурку-убийце…
«Все, — сам себе сказал Петр Максимович, — пишу обвинительное — и дело с концом. Пусть его, вернее их, судят по всей строгости, чтоб таким, как Валерий, неповадно было на свою родину хвост подымать».
* * *
Отчима надо было убить сразу, как только он появился в их доме. Но Ваня же не знал! И был совсем маленький!
Они тогда жили очень бедно. Чтоб заработать хоть какие-то деньги, мать пошла по ночам перебирать овощи. Далеко, несколько остановок на метро, чурки какие-то склад держали. Вот вопрос: как мать рискнула к кавказцам на работу пойти? Ведь боялась их, Ваня помнил, хуже смерти. А припекло! Роман у этих чурок командовал развозкой овощей. Типа, бригадир. Ну, видно, и запал он на мать. Она же тогда еще молодая была, красивая, кудрявая. Ваня всегда гордился, что у него мама на Снегурочку похожа.
Поначалу Роман ее домой подвозил — типа, жалко женщину. Работа к утру заканчивалась, метро еще закрыто, куда ей пешком полтора часа пилить? Потом, наверное, мать, как человек вежливый и благодарный, стала приглашать заботливого Романа подняться к ним домой, попить чаю. Спать-то она все равно уже не ложилась, пока Ваню в школу не проводит. Ну и стал Роман у них задерживаться все чаще и чаще. Ваня уходит, он на кухне сидит. Приходит — тот спит на материном диване. Честно говоря, Ваня против ничего не имел. Роман был веселый и щедрый. Давал Ване денег на жвачки и сникерсы, на день рожденья купил ему черную кенгуруху, о которой Ваня мечтал. И еды в доме стало больше, мясо там, молоко, даже конфеты просто так на столе в вазе стояли.
Однажды ночью Ваня проснулся от пугающих звуков: кто-то страшно рычал, а мать тонко и жалобно стонала. Ваня вскочил, бросился к ее дивану:
— Мама, мама!
— Уйди, щенок! — отшвырнул его взлохмаченный Роман.
Из-под него высунулась мать, странная какая-то, неродная.
— Иди, сынок, все в порядке. Мы просто играем… Ваня заплакал. Он почему-то очень испугался, что в этой игре здоровенный Роман может запросто его тоненькую маму задавить или вовсе сломать, и стал молотить кулаками по широкой спине:
— Уйди, уйди!
Роман ругнулся злобно и непонятно, встал и, как был — голый, это Ваню особенно потрясло, пошел в ванную. А мать обняла Ваню, прижала к себе и сказала, что теперь дядя Роман всегда будет жить с ними.
— Зачем? — рыдал Ваня. — Не надо! Он тебя обижает!
— Ты же хотел папу? — поцеловала его в мокрую щеку мать. — Вот дядя Рома и будет твоим папой. А еще у тебя скоро родится братик или сестричка.
Это новость Ваню настолько поразила, что он даже плакать перестал. Лег на свое место и принялся представлять, как у него появится брат. Обязательно — старший. Сильный и добрый. Про сестричку он даже не думал. Зачем им девчонка?
А родилась Катька. Маленькая, красненькая, сморщенная. И все время орала. После долгого ожидания старшего брата появление сестры стало для Вани таким ударом, что он просто заболел. И разозлился на весь мир. Мать все время крутилась возле девчонки, а когда отчим приходил с работы, то возле мужа, про Ваню будто совсем забыла. Ваня назло перестал учить уроки. Мать вызвали в школу, и их вместе долго стыдили. Но даже после этого мать не изменилась! Только Катька пискнет — сразу к ней, а Ваня, хоть уревись, глазом не поведет.
Тогда Ваня ушел из дому. Решил уехать к бабушке в деревню. Добрался до Московского вокзала, поскольку других не знал, долго, пока не сморило, ходил по перронам, заглядывался на витрины, потом присел в каком-то зальчике на оранжевый пластмассовый стульчик и заснул. Рано утром разбудил его милиционер, отвел в отделение.
Мать прямо вместе с грудной Катькой приехала за ним на Романовой «Газели». Плакала, целовала, обнимала, шептала в ухо, что очень его любит и чуть с ума не сошла, когда он пропал.
— Пойдем домой, сыночка, — просила мать. — Смотри, Катюшка тоже зовет, соскучилась по братику!
Сестренка в самом деле засмеялась и протянула к Ване ручонки в смешных варежках.
— Не пойду, — набычился Ваня, углядев, с какой нежностью мать прижала к себе сестру. — Не буду с вами жить!