Я и не заметил, как Ксения отворила дверь. Холодный воздух ворвался в комнату, пробежался по моим ногам. В голове возникла мысль, что нужно обернуться и посмотреть. Но тело не послушалось. Глаза были прикованы к экрану монитора.
Я слышал ее шаги. Звук их пропадал, и мне казалось, что я могу этим воспользоваться и углубиться в работу. Я плеснул в стакан виски и сделал несколько глотков. Потер лицо. Принялся за работу.
Где-то глубоко внутри я, вероятно, чувствовал, что что-то пошло не так. Это называют «шестым чувством», или же интуицией. По-разному.
— Ксения. Где ты?
Я позвал свою дочь, но она не ответила мне. Нахмурившись, я снова посмотрел на монитор, но мысли мои к тому времени были далеки от рабочих материалов. Поднявшись с кресла, я прошелся по комнате, но не застал ни саму Ксюшу, ни ее альбом для рисования.
Смутившись еще больше, я направился в детскую комнату. Дверь была чуть приоткрыта. Я смотрел в глубину комнаты и видел краешек детской кроватки. Красивые узоры, приятного вида постельное белье. На полу игрушки — плюшевый медведь и кукла с голубыми волосами. Я вошел внутрь.
Ксении не было. Холод все глубже и глубже пробирался под мою кожу. Холод знал, что поселится внутри меня надолго, оттого не торопился вторгаться. Мое тело принимало холод неспешно.
Выбежав на лоджию, я кинулся к лежащему на полу альбому для рисования. Дождь хлестал сильнее прежнего. Ветер дул мне в лицо, будто бы давая понять, куда стоит смотреть. Мурашками покрылось тело, от макушки до пяток. Я посмотрел вниз…
Сердце беспокойно стучало в груди. Я знал, что падение с такой высоты оканчивается лишь смертью и ничем другим, но бежал по коридору так, будто от скорости моего движения зависела жизнь моей дочери. Я не верил в то, что произошло. Пространство вокруг меня заволокла пелена цветного тумана, подобного тому, что находил на меня, когда я впервые принял наркотики. Я старался удушить в себе понимание действительности. Я хотел проснуться ото сна, которым являлась моя жизнь. Но я не мог.
Лифт ехал медленнее обычного. Мне так казалось. Я кричал, глядя на собственное отражение в зеркале. Я бил руками, бессильный помочь собственному горю. Моя дочь была мертва.
Десятки взглядов были прикованы к ее маленькому изуродованному тельцу. Полиция появилась очень быстро, будто ждала чего-то подобного в том районе, где я жил. Дождь хлестал по лицам людей, искаженным от ужаса и удивления. Я ворвался в их круг. Меня охватил гнев.
Помню, как оттолкнул какого-то парня, который стоял на моем пути. Я до последнего не хотел мириться с мыслью, что все это по-настоящему. Я хотел смотреть на лица людей и понимать, что это всего лишь картонные фигуры, приделанные к столь же ненатуральному асфальту. И что дождь — это всего лишь вода, рассеиваемая над моей головой каким-то хитроумным устройством.
Я хотел думать, что все это шутка. Неудачная, грубая шутка, которую я устроил сам для себя. В тот момент часть меня отделилась от основы. Что-то треснуло внутри со звуком, похожим на звук ломающихся костей.
— Я отец… — прорываясь к телу, пояснял я полицейскому. К тому моменту на моих глазах уже выступили первые слезы. Они смешивались с дождем.
Кинувшись к телу Ксюши, я потерял здравый смысл. Моим криком были оглушены случайные свидетели моего горя. Я взял ее маленькую головку своими трясущимися руками. Я хотел посмотреть на ее лицо, но сил моих было не достаточно, чтобы принять те изменения, что произошли с ней. Мне хотелось думать, что это не моя дочь. Я хотел лгать себе.
— Нет… нет… Боже… нет…
Моего плеча коснулась тяжелая рука полицейского. Он говорил мне что-то, но я не слышал его. Сирены внутри меня были куда громче голосов всех людей, что окружали меня в ту минуту.
Мы с Лилей похоронили нашего ребенка спустя два дня. Церемония была тяжелой для каждого, кто присутствовал на ней — смерть ребенка не оставляет равнодушным никого. Терпкий аромат утраты навис над теми, кто был с нами рядом.
Лиля не могла смотреть на меня. Все мои попытки начать разговор оканчивались одинаково — она просто опускала глаза и уходила. Я слышал, как она плачет, спрятавшись за дверью, закрытой на замок. И снова я был бессилен.
Винила ли она меня в смерти Ксении? Возможно, первое время. Я знал, что должен понять ее чувства, и что уже ничего не вернуть, и жизнь не станет прежней, и нужно находить в себе силы идти дальше, рука об руку, плечом к плечу. Но эмоции все же поедали меня изнутри.
Я терял координаты Лили, переставал ощущать ее реальность всеми своими чувствами. Ветер суровых перемен отнес меня на параллель. Ну а параллельные линии, как известно, не пересекаются.
Долгими ночами я смотрел на нее, спящую, и не решался коснуться ее лица, ее тела. Чего боялся я? Чего боялась она? Быть может, это я спал, а она стояла передо мной, и лицо ее было залито горячими слезами. Быть может, это она не могла коснуться меня, пока я все глубже и глубже погружался в состояние беспробудного сна.
Я стал пить. Стойка бара стала для меня гаванью, в которой я мог переждать непогоду. Прогноз был неутешителен. Сезонные ветра сметали все на своем пути. Море волновалось. В его рябой глади я мог разглядеть свое искаженное отражение. Волны разбивались о неприступные скалы, и камень медленно, но верно точился. Это происходило день ото дня, год от года.
* * *
Весна расцветала новыми красками. На деревьях стали появляться первые почки, остатки снега сошли с полей и пригорков, представив людскому взору еще не проснувшуюся ото сна землю. Прекрасное пробуждение природы после долгой зимы. Поцелуй принца разрушил чары, и Белоснежка проснулась. Снова.
Мне казалось, что буквально вчера я стоял у окна и смотрел на безмолвные деревья парка, находящегося по другую сторону узкой дороги от неприметного серого здания, одного из корпусов огромной структуры, столь необходимой современному обществу. Структуры, которую многие люди из моего былого окружения в своих повседневных речах называли «Приютом Для Больной Души». Психиатрическая больница на окраине города, где шум и суета растворялись в неискоренимой тишине природы.
Блуждая по коридорам, я пришел к мысли, что нагромождение корпусов, соединенных короткими переходами, напоминает мне о кучной застройке городского центра. Глядя на ситуацию с какого-то определенного ракурса, я мог поверить, что снова живу в самом сердце города. Мне было комфортно от одной лишь мысли об этом.
Буквально вчера я стоял у окна и слушал, как моя жена, Лиля, моя любимая жена, не отступившая в трудную минуту, разговаривала с моим лечащим врачом — высоким мужчиной в клетчатом пиджаке и в очках. Я знал его так давно, что уже и позабыл, когда и где познакомился с ним. Я знал его с тех пор, как начал принимать таблетки.
Они стали другими на вкус. Сладость сменилась горечью, да и сам эффект кардинально поменялся. Мои руки повисали плетью, моя голова бессильно падала на подушку, а рот чуть приоткрывался. Мне казалось, что проходят минуты, но уходили целые дни, которые мне уже не суждено было вернуть обратно.
Я слушал, о чем говорит моя жена с доктором. Вид у нее был крайне озабоченный, черты лица казались скомканными. Теряла ли она свою былую красоту? Нет, пожалуй. Но временами я чувствовал, что она отдает мне часть себя, часть своей жизни, дабы я не задохнулся в этих стенах от удушья своего безумия, столь внезапно накрывающего меня.
— Как долго? — спрашивала она доктора, стоящего к ней лицом и смотрящего на нее своими бездонными глазами, спрятанными за линзами очков в роговой оправе.
— Быть может, это недели. Быть может, это месяцы. Пока сложно сказать, сколько времени потребуется на лечение, — он выдержал паузу. — И, знаете, я не хотел бы обнадеживать вас на все сто процентов.
— То есть…
— Да. Проблема, точнее, то состояние, которое испытывает ваш муж, существовало задолго до несчастного случая. К сожалению, а, быть может, к счастью, многие люди сейчас попросту не обращают внимания на явные симптомы, объясняя изменения постоянными стрессами. Несчастный случай, произошедший с вашей дочерью, запустил механизм диссоциации, очень сильный по своей природе.
— Он не понимал, что происходит?
— Не совсем. Многие пациенты в современной практике описывают эти моменты так, будто все это случалось не с ними, а сами они наблюдали лишь со стороны. Происходит, так сказать, «отстранение» некоторых аспектов личности…
Его голос доносился до моих ушей чуть слышным шепотом. Мне казалось, что они не думали, что я слышу, о чем они говорят. Но я все слышал. И в тот момент я все знал. В тот момент я уже довольно ясно понимал, что однажды сошел с ума.
Лиля коснулась моего предплечья своей рукой. Ее пальцы были холодны, как стены, что окружали меня. Она будто бы сливалась с пространством, становилась частью чего-то целого. Раньше я думал, что мы всегда будем вместе, но что-то пошло не так. Нам суждено было потерять ту связь, что мы имели когда-то.
