Пистолет уже был в его руке. Большой палец опустил предохранитель.
За спиной Евгения скрипнула бетонная крошка.
«Велосипедисты? Ведь Леонид говорил, что все началось именно с них!»
Указательный палец детектива лег на спусковой крючок. Рыбак почувствовал, что сейчас прозвучит выстрел, и упал плашмя прямо на бетонное покрытие моста.
Одновременно с этим на голову Евгения обрушилось что-то тяжелое. Его ноги тут же беспомощно подогнулись, будто лишившись костей, и перед глазами вспыхнула громадная черная бабочка. Она увеличивалась, все крепче обнимала его своими плотными крыльями.
Теряя сознание, он услышал:
— Хороший вечер для прыжков с моста, раздери меня Мурзилка.
Таня проснулась и приподнялась в кровати. За окном слышалось щебетание птиц, и женщина в который раз с болью вспомнила о своей слепоте. Утро. Просыпающееся солнце, синее небо. Она уже забыла, как это все выглядит.
Что ж, придется привыкать.
— Доброе утро, — услышала она тихий голос Саши, вытянула руку, коснулась колена молодого человека.
Прислонившись к стене, он сидел у ее ног.
— Привет, — сказала Ковалева, хотела спросить, как ему спалось, но вспомнила вчерашний разговор и передумала.
Что-то подсказывало ей, что Александр вообще не спал этой ночью.
— Скоро будет завтрак, — произнес он, поднимаясь с кровати.
Таня хотела удержать его, но он мягко отстранил ее руки и спросил:
— Ты пойдешь в душ?
— Да.
Александр протянул ей махровое полотенце.
Пока Таня споласкивалась, в номер доставили завтрак — чай, йогурты, хлеб, нарезку из сыра и ветчины, пирожные.
— Ты не ешь? — спросила она, накладывая на мягкий, еще теплый хлеб толстый шмат ветчины.
— Ем.
— Не ври, Денин. Я чувствую, что ты ни фига к еде не притронулся. — Таня отложила в сторону бутерброд. — Я ненавижу, когда ты начинаешь обижаться.
Саша сцепил пальцы в замок и захрустел костяшками.
«Обида? Разве то, что со мной происходит, можно так назвать?»
— Все нормально, — проскрипел он.
— Даже круглый идиот поймет, что все далеко не нормально, когда услышит тебя, — проговорила Татьяна.
Ей тоже расхотелось есть.
— Следствие еще не закончено, — вдруг сказал Денин. — Если найдут этих двоих, а ты уедешь?..
— Ах, вот что тебя беспокоит. Ну, если я понадоблюсь следователю, он найдет меня в Кишиневе. Я оставила ему адрес и телефон нашей квартиры.
— У меня такое ощущение, что ты хочешь забыть о том, что сделали с тобой эти уроды.
— Ты совершенно прав, Саша.
Ей показалось, что он хотел что-то возразить, но почему-то не стал этого делать. В помещении воцарилась гнетущая тишина.
— Когда мы поедем к тебе? Мне нужно собрать вещи, — несмело произнесла Таня.
Она уже начала тяготиться обществом Александра и хотела как можно скорее оказаться в самолете.
— Я съезжу за твоими вещами и распечатаю билет, не переживай. Продиктуй мне свой адрес и пароль.
Саша все записал, спрятал бумажку в карман.
— В пять ты будешь в аэропорту. Я возьму машину, так что ни о чем не беспокойся.
У нее отлегло от сердца.
— Хорошо. Спасибо тебе огромное.
— Все в порядке. Ты всегда можешь на меня рассчитывать.
Таня провела пальцами по уродливым впадинам, которые ранее были ее глазами. Ей казалось, что у нее выступили слезы, но эти ощущения были обманчивы. Конечно, ведь все слезные каналы сожжены кислотой. Так что плакать она теперь тоже не может.
Она почувствовала запах Саши. Он был где-то совсем рядом.
— Я скоро приеду. Можешь искупаться в бассейне, только будь осторожна. В холодильнике фрукты, на столе сок и минералка. На тумбочке пульт от телевизора. Если что — звони мне. Я установил настройки, нажмешь единицу. Разберешься?
— Да. Может, я лучше с тобой?
— Нет. Мне надо заскочить за машиной. Незачем тебе по жаре со мной мотаться.
Она все ждала, что Саша поцелует ее, не в губы или щеку, бог с ними, но хотя бы в голову.
Он этого не сделал.
Хлопнула дверь, и Таня осталась одна. Она медленно встала с кровати, подошла к бассейну, крепко держась за поручни, попробовала воду пальцами ноги. Теплая.
Таня с наслаждением погрузилась по шею, потом с головой, вынырнула и зафыркала от удовольствия.
«Все-таки Сашка молодец. Что ни говори, ему нужно отдать должное, — думала женщина. — Но я не хочу пользоваться его добротой и порядочностью вечно. А еще больше не желаю быть кому-то обязанной. В данном случае же все идет к этому. Саша не показывает вида, но я-то чувствую, что он ждет от меня ответной реакции. Терпит, будто знает, что я никуда от него не денусь.
Но ведь я уже давно не испытываю к нему никаких чувств. Не считая чисто приятельских. Ведь он просто ребенок, живущий в теле взрослого мужчины.
Мол, а как же я? Кто тебя любит больше меня? Разве я не заслужил твоего расположения за то, что делаю для тебя?
Эти вопросы истеричными волнами исходили от всех действий, которые совершал Денин. Я могу читать этого мужчину как книгу, пусть даже у меня и нет глаз.
Я все прекрасно понимаю, но решение принято и не будет изменено. Я все обдумала еще там, в больнице. Уеду домой из этой жуткой Москвы, оклемаюсь, приду в себя. В родном доме и стены помогают, а здесь…
Даже тут, в гостинице, невзирая на внешний лоск и бесподобное обслуживание, меня все равно не покидает ощущение, что я здесь чужая. Лишняя. Словно волос в бокале вина.
Так что никаких промедлений и пауз. Как говорится, Рубикон перейден.
Дорел, мой одноклассник и друг, мне поможет.
А с Сашей придется держать дистанцию. Не захочет остаться друзьями — значит, это его выбор. Сюсюкаться с ним я не буду, на это нет ни сил, ни нервов».
Вдосталь наплававшись, Ковалева вылезла из бассейна, досуха вытерлась полотенцем и на ощупь добралась до спальни. После небольшой возни с пультом она нашла какой-то музыкальный канал и взяла из холодильника гроздь винограда.
Таня слушала какой-то новый хит, машинально отрывала ягодки и отправляла их в рот.
«Скоро приедет Саша, и мы отправимся в аэропорт. Может, даже успеем перед отъездом еще раз заняться любовью. Ведь один бог знает, когда теперь у меня будет секс. Дорел, конечно, видный парень, но ведь он еще даже не видел мое теперешнее лицо».
Она убавила звук телевизора и вскоре постепенно задремала.
Леонид равнодушно смотрел на струи дождя, которые заливали лобовое стекло его «Порше». Дома и люди, видневшиеся за окном, были до смешного иррациональны. Их контуры все время менялись, будто находились в постоянном движении.
Он намеренно не включал «дворники». А чего там высматривать? Все равно машина через пять минут уже перейдет к другому владельцу, который в настоящий момент был занят оформлением документов. Его шикарная тачка уходила за долги, в которые он погружался все глубже.
Леонид еще раз мельком осмотрел салон. Вроде все необходимое он забрал еще утром. Его взгляд упал на иконку какого-то святого, прилепленную на приборной доске. Он усмехнулся. Танин подарок. Как и брелок в виде смешного гнома из нержавеющей стали, который болтался на связке ключей.
Гнома он заберет, уж очень нравился ему этот симпатяга, поблескивающий хромом. А вот иконка ему на хрен не нужна. Не спасла же она их от той беды с психами-сказочниками. Пусть остается с новым хозяином. Может, она принесет ему удачу.
Он отсоединил брелок от ключей, заметил, как при этом подрагивали пальцы, и с шумом выдохнул.
Вчера вечером Леонид узнал о Жене Рекуте. Заголовок в интернет-новостях звучал примерно так: «Мужчина покончил с собой, повесившись на мосту в подмосковном Дмитрове. Его личность устанавливается».
Леонид повертел гномика между пальцами.
Судя по всему, смерть Рекуты наступила через несколько часов после их разговора. Леонид помнил, что Женя собирался встретиться с каким-то человеком. Однако вместо этого он зачем-то поперся в Дмитров, залез на недостроенный мост, привязал проволоку к перилам, сунул голову в петлю и прыгнул вниз. Это если верить официальной версии.
У сыщика, нанятого Леонидом, оторвалась голова, которую течение отнесло на восемь километров от моста. Опознать Евгения смогли не сразу — при нем не было никаких документов.
Только полный кретин поверит в суицид. Рекута был крепким орешком. Любил деньги и хорошую жизнь. Он умел вести слежку и добывать информацию, нужную состоятельным людям. Поэтому у него было и то и другое.
Леонид мучительно размышлял. Что же делать? С одной стороны, его пока никто не трогает. Женя успел перед смертью сообщить Леониду, что родня погибшей Гали, той самой чокнутой бабы, которая сожгла себя, тут совершенно не при делах.
С другой — долговое кольцо вокруг него сжималось. Медленно, но неуклонно, как шагреневая кожа. Видимо, все-таки придется валить отсюда. Но куда? В Молдавии не особенно развернешься, там все по-другому…
