— А вдруг он просто хочет отослать меня подальше от тебя? Ты не думаешь? — спросила она.
— Что ты этим хочешь сказать?
— Видел его лицо, когда ты появился из комнаты?
— Да. Никогда об этом не размышлял. Он на меня возлагает большие надежды. Хочет, чтобы я поступил в колледж.
— И не хочет, чтобы ты связывался с нелегалкой, — сказала она с саркастической улыбкой.
— Я не думаю, что Шелл что-то имеет против тебя. Просто он, наверно, очень долго опекал меня, и ему трудно смириться с тем, что я повзрослел.
— Creo que él tiene dificultad con que te vuelvas mejicano otra vez,[54] — сказала она.
— С этим я согласен.
— А что должна делать я, по-твоему?
— Остаться со мной.
— No es possible, en realidad.[55] А если бы я осталась, нам бы пришлось покинуть Лонг-Айленд и жить в другом месте.
— Верно.
— Не знаю, — проговорила Исабель, и я увидел, как она погрустнела.
— Шелл сказал, ты можешь оставаться здесь, сколько хочешь. Нам не обязательно что-то решать сейчас. Может, если мы поразмыслим об этом несколько дней, что-нибудь придумаем.
Она прикусила нижнюю губу и кивнула.
— Слушай, — решил я сменить тему, — идем, покажу тебе что-то невероятное.
Мы оба встали, я взял ее за руку и повел по коридору в Инсектарий. Когда мы подошли к двери, я велел ей закрыть глаза, и она закрыла.
Доведя Исабель до середины комнаты, я разрешил ей открыть глаза.
— Зри Инсектарий, — объявил я.
Бабочки, словно по сигналу, вспорхнули и затанцевали. Исабель, нервно хихикая, развернулась, чтобы увидеть все помещение целиком.
— Это все мистер Шелл сделал? — спросила она.
Я кивнул.
— Ну как, тебе нравится?
— Не знаю.
Она присела на краешек дивана, стреляя туда-сюда глазами.
Я сел с другого конца.
— Он говорит, что изучает бабочек, потому что они мастера обмана, но мне кажется, за этим скрывается нечто большее.
Она кивнула, и я пожалел, что у меня нет камеры и я не могу запечатлеть это выражение очарованности на ее лице. Следующие несколько часов мы провели, делясь детскими воспоминаниями. Она росла в Сакатекасе, старом колониальном городке в высокогорье, где ее отец работал на серебряных рудниках. Мать, родом из Веракруса, была индианкой из племени уастеков,[56] в ее семье знали язык майя и говорили по-испански. Мы вспоминали родственников и игры, моле-поблано[57] и чилакилес,[58] я рассказывал ей о мужчинах с Пласа-Санта-Доминго, которые сочиняли любовные письма и завещания для неграмотных. Чем дольше мы говорили, тем сильнее захлестывали нас воспоминания.
Когда пришло время покидать Инсектарий, я снова спросил Исабель, как ей здесь понравилось.
— Una cárcelita muy preciosa,[59] — ответила она.
Я был разочарован тем, что Инсектарий ей не понравился, но в то же время ее слова заронили в мою голову семя сомнения, и я не был уверен, что смогу смотреть на Инсектарий теми же глазами, что до разговора с ней.
Когда Шелл отложил в сторону гримерную коробочку, мы постарели лет на десять. У него теперь была эспаньолка и густые брови. Моя кожа стала почти совсем белой, на лице появились черные усы и очки с круглыми стеклами. Шелл сказал мне, что федеральные агенты обычно не носят ни усов, ни бороды, но нам придется рискнуть — запудрить мозги коронеру, чтобы он потом не мог вспомнить.
Шелл считал, что самая важная часть любого костюма — это туфли, и у него было их множество, купленных за гроши у Армии спасения: так он добавлял необходимые штрихи к своему очередному ложному воплощению.
— Федеральный агент — это тот же полицейский, только власти у него побольше, — сказал он.
Имея это в виду, Шелл выбрал две пары простых черных туфель, на вид чуть обшарпанных, с сильно стертыми каблуками. Мы оделись в костюмы-тройки, дополнив наш облик фетровыми шляпами и просторными плащами.
Шелл звался «агент Барлоу» — так было указано в украденном на Пенн-Стейшн документе. Я стал агентом Смитом. Окружной коронер, некто доктор Джеймс Кардифф, жил в милом старом двухэтажном доме у Мидл-Нек-роуд в городке Грейт-Нек. Мы прибыли в его дом точно во время обеда, как и планировал Шелл. Солнце уже зашло, и атмосфера была скорее зимняя, чем осенняя. В большинстве домов квартала горел свет, запах жареного лука висел в воздухе. Когда мы шли по дорожке к крыльцу, Шелл сказал мне:
— Без любезностей. Смотри клиенту в глаза, словно подозреваешь его в чем-то.
Я кивнул.
Мы поднялись по ступенькам, и Шелл принялся настойчиво и громко стучать в дверь. Наконец появилась пухленькая женщина поздних средних лет, с седеющими волосами, внушительным двойным подбородком и в переднике. Увидев нас, она немного испугалась, но тут же собралась и спросила:
— Чем могу вам помочь?
Шелл мельком продемонстрировал документ и значок и тут же сунул их в карман.
— ФБР, — сказал он. — Я — агент Барлоу, это агент Смит. — Я прикоснулся к полям моей шляпы, словно приветствуя женщину, но лицо мое осталось бесстрастным. — Нам нужно поговорить с доктором Кардиффом.
— Прошу вас, входите, — сказала женщина и открыла дверь.
Мы вошли в гостиную. Слева от нас располагалась столовая, где за столом сидели мальчик лет четырнадцати и мужчина — Кардифф, как догадался я. Джентльмен встал, положив салфетку на стол, и направился к нам. Он был коренастого сложения, с редеющими волосами, и шел какой-то нервной пружинящей походкой. Шелл снова представился, продемонстрировав документ, на этот раз медленнее, чтобы Кардифф мог хорошенько его разглядеть.
— Чем могу вам помочь? — сказал он, пожимая руку Шеллу. — Всегда рад служить закону.
Он потянулся было и ко мне за рукопожатием, но напрасно — я одарил его лишь взглядом.
— Тут есть место, где мы бы могли поговорить конфиденциально? — спросил Шелл.
Жена Кардиффа вернулась за обеденный стол, а сам он повел нас через весь дом в маленький кабинет, уставленный книжными шкафами. Когда мы вошли туда, он закрыл дверь и предложил нам сесть. Шелл и Кардифф уселись в кожаные кресла, я остался стоять чуть в стороне, но так, чтобы Кардифф видел, как я наблюдаю за ним.
Нервная энергия — я уже обратил на нее внимание, проследив за походкой коронера, — теперь проявилась в движениях рук: он сцепил их, потом принялся потирать, потом стал сгибать пальцы, а потом начал заново этот бессознательный ритуал.
Шелл одним пальцем сдвинул шляпу на затылок.
— Мы проводим тайное расследование дела Барнса, — заявил он. — Вы знаете, о чем я говорю? Убийство Шарлотты Барнс.
Кардифф кивнул.
— Вы никому не должны говорить о нашем визите, — продолжил Шелл.
— Конечно, джентльмены. Я буду нем как рыба.
— Вы работали в этом деле, верно?
— Неофициально.
— Но вы подписывали свидетельство о смерти?
— Нет. Вернее, я на нем расписался, но вскрытие делал другой человек.
— Кажется, это не очень обычная процедура, — сказал Шелл, поднимая одну кустистую бровь.
— Я — коронер. И в этом качестве я подписываю бумаги. Только и всего.
— И кто же делал вскрытие?
— Ну, обычно если есть сомнения в причине смерти, то тело осматриваю я, поскольку я, кроме всего, еще и лицензированный патологоанатом.
— Но в этом случае вскрытие делали не вы?
— Нет. Сверху распорядились, чтобы за вскрытием наблюдал специальный судебный эксперт.
— И вы знаете, кто это был?
— Ничего про них не знаю. Меня попросили взять выходной, когда проводилось вскрытие. Поначалу я подумал, что это сам Барнс нажимал кнопки — он ведь человек влиятельный. Но мне так кажется, его влияния как раз и не хватило против кого-то еще более влиятельного.
— Сообщается, что девочка умерла от удушения.
— Да, так сказано в заключении. Но, говоря по правде… это сомнительно.
— Сомнительно? Что вы имеете в виду? — спросил я.
Кардифф метнул взгляд на меня. Он теперь явно потел и потому провел рукой по лбу.
— Я осмотрел тело девочки, когда оно поступило, — сказал он. — На горле не было никаких ссадин. Никаких травматических повреждений трахеи. Никаких типичных признаков удушения. Ничто не заставляло вести поиски в этом направлении. Напротив, девочка была бледной, кожа имела желтоватый оттенок, то есть признаки одновременно анемии и желтухи.
— И никаких следов насилия? — спросил Шелл.
— Единственный след, что я видел на ней, — колотая рана на сгибе левой руки. Вот здесь.
Кардифф положил два пальца правой руки на сгиб левой — с противоположной стороны от локтя.
— И каков характер этой раны? — поинтересовался Шелл.
— Нанесена иглой большого диаметра. Я взял кровь на анализ, но потом поступило распоряжение все затормозить. Тогда-то у меня и возникли подозрения, что, возможно, тут заправляет делами вовсе и не Барнс. Но кровь у меня тем не менее была. Я дождался, пока патологоанатом не напишет отчет. Когда я прочел, что, по его мнению, причина смерти — удушение, то не мог в это поверить. Я сообщил своему начальству, что это невозможно, но начальник меня спросил: «Ты держишься за свою работу?» В наше время… вы же понимаете, как у нас делаются дела. Я не мог рисковать своей работой.
