Вместо того, чтобы перезвонить Жасмин, она переключилась на свои сообщения, чтобы посмотреть, какие оповещения были еще. Оба сообщения были от Бекки.
БЕККА: Мама сегодня чувствует себя лучше. Она стала более здравомыслящей. Я сказала ей, что ты уехала в Чикаго погостить.
Ханна одновременно и радовалась тому, что ее маме стало лучше, и злилась, что Бекки добавляла в ситуацию еще больше фальши.
ХАННА: Если мама стала более здравомыслящей, может быть, ты спросишь ее о Биг-Суре, вместо того, чтобы лгать о том, где нахожусь я?
Затем она смотрела на предложение целую минуту, прежде чем его удалить. Бекки не собиралась у матери этого спрашивать. И никогда не станет этого делать. Не было смысла пинать ее своими вопросами.
К тому же, второе сообщение Бекки было чем-то вроде пальмовой ветви.
БЕККА: Ты нашла что-нибудь новое? У тебя все в порядке?
Ханна решила не выбивать ветку из рук сестры.
ХАННА: Пока ничего нового. У меня все в порядке. Рада, что маме лучше. Я вернусь в Косвелл, как только смогу. Скажи маме, что я люблю ее. Поцелуй за меня.
— Но лучше не говори ей, что это от меня, — пробормотала она, нажимая «Отправить». — Она может закрыться в себе.
Ответив сестре, Ханна больше не могла избегать значка электронной почты. Она щелкнула по нему, и в верхней части списка появилось новое письмо от Джеффа, выделенное жирным шрифтом. Ее сердце трепетало, как искалеченная птица, когда она открыла письмо.
ДЖЕФФ: Черт возьми, Ханна. Что происходит? Я не очень хорошо знал твоего отца до того, как он умер, но… это просто уму непостижимо. А твоя мама такая… ну, не знаю. Я проверю ссылку, которую ты мне прислала, и посмотрю, что найду. Позвони мне, когда сможешь.
Ханна почувствовала такое сильное облегчение, что рыдание сорвалось с ее губ прежде, чем она поняла, что плачет. Больше никто в семье не пытался ей помочь. Мать не могла. Сестры предпочли бы не испытывать эмоциональных неудобств в принципе. Но ее бывший муж… Теперь он вообще считается членом семьи? Возможно, так оно и было, поскольку развод не был окончательным.
Она судорожно вздохнула и вытерла глаза. Он собирался помочь. Ему все еще было не все равно. Она не испортила все так основательно, как думала.
Прочитав его письмо в последний раз, она увидела, что он не подписал свое имя, что было благословением. Если бы он перестал говорить «Любовь», было бы больно. Но если бы он воспользовался им, было бы еще хуже. Ханна отошла от письма и попыталась успокоить дыхание, чтобы ее голос звучал нормально, когда она перезвонит ему.
Собираясь уходить, она взглянула на бумагу, приклеенную к стеклянной двери регистратора округа. На ней были перечислены все имеющиеся документы. Вместо того, чтобы уйти, Ханна вернулась в кабинет.
— Это опять я. Могу ли я получить копию свидетельства о рождении, пока нахожусь здесь?
Ханна заказала ее в интернете, но зачем ждать?
Женщина весело протянула ей короткий бланк.
— С вас двадцать пять долларов.
Ханна заполнила бланк и протянула свою кредитную карточку. Через пять минут она получила копию свидетельства о рождении, заверенную печатью штата Калифорния. Но она была не более законной, чем ее вторая копия. Та же информация. Та же ложь. По крайней мере, ее родители не были тайными фальсификаторами. У государства была точная информация в файле, который она нашла дома. Еще один тупик.
Когда она складывала сертификат, чтобы положить его в сумочку, ее взгляд упал на имя внизу. Мария Диас. Женщина, которая утверждала, что присутствовала при рождении Ханны. Она явно солгала о рождении ребенка, но, если Ханна сможет разыскать ее, возможно, Мария захочет рассказать правду сейчас.
Это было еще одно имя, которое она могла узнать. Еще один человек, о котором нужно спросить. Эта поездка в Салинас не была полным поражением.
Ханна вышла на улицу, где пахло свежими цветами, и подумала о том, чтобы остановиться на берегу океана и пообедать. Она могла бы притвориться, что находится в отпуске. Уверенная в себе, беззаботная женщина с чем-то чудесным, к чему можно вернуться домой.
Но сначала она позвонит своему будущему бывшему мужу по поводу ее прелюбодейного покойного отца и сделает вид, что они не ссорятся из-за ее денег.
— Хорошие времена, — прошептала она, усаживаясь на бордюр под лимонным деревом.
Она набрала номер Джеффа и, слушая, как звонит телефон, подтолкнула ногой крошечный высохший лимон.
— Ханна? — спросил он, как только поднял трубку, и слезы снова наполнили ее глаза. У нее перехватило горло. И разум.
— Привет, Джефф. Прости, что беспокою, но я просто не знала, кому еще позвонить.
— Эй, ты что, плачешь? Не плачь. Пожалуйста. Все в порядке.
Но, конечно, его тихое «не плачь» только заставило ее плакать еще сильнее. Она ненавидела плакать. Глупая уязвимость. Она могла пересчитать по пальцам одной руки, сколько раз она плакала перед ним во время их брака.
Она приподняла подол рубашки и вытерла глаза.
— Прости. Я в порядке. Это просто безумие, понимаешь?
— Я знаю. Или, вообще-то, не знаю. Потому что я все еще не могу это понять и устаканить в своей голове.
— Я тоже не могу. Но, похоже, у моего отца был роман во время какой-то бредовой летней хиппи-горячки. И я понятия не имею, кто моя настоящая мать.
— А как насчет свидетельства о рождении?
— В нем имя Дороти, но оно было выпущено через несколько недель после моего рождения. Домашние роды. В гребаной коммуне, Джефф.
Он глубоко вздохнул, и она практически увидела, как он провел рукой по своим волнистым каштановым волосам.
— Я посмотрел на фотографию, которую ты прислала. Я только начинаю собирать дополнительную информацию, но я убедился, что Джейкоб Смит был странствующим евангельским проповедником. Странствующие проповедники были довольно распространены тогда, до возникновения кабельного телевидения. Как еще люди могли найти в то время Бога?
— Правильно. Имеет смысл.
— Записи о нем скудны, но, похоже, Джейкоб был родом из Арканзаса.
Ресницы Ханны затрепетали. Арканзас? Она никогда не слышала ни слова об Арканзасе от своего отца.
— Ладно. Так как же странствующий проповедник из Арканзаса оказался в коммуне хиппи в Северной Калифорнии?
— Я точно не знаю, — сказал он, но она услышала колебание в его голосе. Он не был уверен, но что-то подозревал.
— Я тут прихожу в тупик, Джефф. В то время в Биг-Суре собиралось очень много людей. Настоящая коммуна все еще существует, если ты можешь в это поверить. Но никто, кажется, не помнит мою семью. Или моя мать. И я просто… У меня заканчивается время. Маме становится все хуже. Она не может — или не хочет — ничего мне сказать. Но если мне удастся узнать имя, может быть, я смогу найти женщину, которая меня родила.
— Даже имея имя, ты можете ничего не найти. Или она не хотела, чтобы ее нашли. Я думаю, ты слишком много вкладываешься в это, Ханна.
Это было так странно знакомо. Звук ее имени на его губах. Никто не говорил так, как он. Как вздох. Нежность. Она скучала по тому, что была кому-то дорога. Или она ненавидела его. Она больше не была уверена. Она не могла оставаться в отношениях только потому, что хотела, чтобы кто-то рядом помог ей пережить периоды стресса. Это было несправедливо.
— Наверное, я слишком много вкладываю, — наконец сказала она. — Просто… Мне всегда казалось, что что-то не так. Как будто я была неправильной. Но, может быть, это была не я, Джефф. Может быть, я чувствовала это. Все это кипит прямо под поверхностью.
— Может быть, — согласился он, и слезы снова обожгли ее глаза, потому что он не успокоил ее. С тобой никогда не было ничего плохого, Ханна. Ложь, конечно, но та, которую она хотела услышать. Только на мгновение. Она смеялась и говорила ему, чтобы он перестал утешать ее лестью, а он смеялся и говорил, что с ней все будет в порядке.
Но он не сделает этого ради нее. Уже нет.
Она прочистила горло от горя.
