шире.
— Об «энергетическом ударе» тоже ходит много слухов. Но они имеют под собой почву: потушить свечу на расстоянии или разорвать газету могут десятки мастеров. А причинить реальный вред… Скажем так — единицы!
— А вы владеете таким ударом?
— Иногда получается, — кивнул Железный Кулак.
— Извините, а вы могли бы показать?
— Зачем? Разве вы пришли в цирк? — Лицо тренера посуровело.
— Нет… Просто… Мне нужна уверенность… Она может помочь в расследовании тройного убийства…
— Это на Щелковском шоссе?
— Да.
Бритиков подумал.
— Ну, если это поможет найти убийц… — Он встал. — Возьмите с журнального столика газету, разверните и натяните перед собой на вытянутых руках…
Железный Кулак прошелся по кабинету, глубоко вдыхая и с силой выдыхая, ладони при этом поднимались вверх, поворачивались и резко опускались, как будто ими он, словно насосом, черпал воздух и прокачивал легкие или закачивал в себя неизвестную энергию, наливаясь силой. Паша отошел к окну и выставил перед собой развернутую газету. Ему было немного не по себе. Мастер стал напротив, метрах в трех, принял стойку, на миг замер, будто сосредотачиваясь…
— Кья! — пугающий выкрик сопровождался резким ударом: кулак с силой ввинтился в воздух.
Раздался хлопок, натянутая газета дернулась, Колтунова будто толкнула в грудь какая-то волна. Он опустил глаза. В газете появилась дыра сантиметра три в диаметре, с загнутыми в его сторону лепестками бумаги.
«Ничего себе! — мелькнула шальная мысль. — А если бы до меня достало? Такая же дыра была бы в груди?!»
— Вы ничем не рисковали, — будто прочел его мысли Бритиков. Он уже успел вернуться в свое кресло и сидел как ни в чем не бывало, словно обычный чиновник. Следователь ждал, что он что-то добавит в пояснение своих слов, но добавлений не последовало.
Паша поблагодарил и попрощался. По дороге он окончательно пришел в себя и вернулся в управление очень довольный. Картина, которая начинала вырисовываться в его голове, была более правдоподобной, чем та, которую придумал эксперт Тонков. Но почему он ее придумал? Или его заставили? Но кто? Неужели преступники? Он слышал про такие случаи и несколько раз просил выдать табельное оружие, но руководство только отмахивалось: «От пистолета никакой пользы, только вред. Или потеряешь, или отберут, или стрельнешь не в того…»
Так что приходилось работать без оружия. Собственно, его оружие — это специальные познания, аналитические способности, процессуальные полномочия и рычаги, усиливающие индивидуальную силу одного человека с помощью компьютера, принтера, авторучки и печати.
Первое, что он сделал, вернувшись на свое рабочее место, — написал и отправил письмо на имя министра обороны:
«В связи с расследованием резонансного уголовного дела о тройном убийстве на Щелковском шоссе прошу сообщить, ведется ли в подразделениях МО, и каких именно, подготовка личного состава по системам рукопашного боя „силат“, „окичито“, „крав-мага“, „ниндзюцу“, либо каким-либо другим, использующим воздействие на „точки смерти“ человеческого организма?
С уважением, следователь Колтунов П.Е.».
* * *
Громобой хорошо знал столицу и уверенно ехал по кратчайшему маршруту: нырял в переулки, сквозные дворы, проезжал под «кирпичи» и по пешеходным улицам… Он спешил, но вел его не служебный долг, а жажда наживы, которая в последнее время иногда называется более красиво: бизнес-интересом. Дело в том, что уголовные дела открывают для уполномоченного лица не меньше возможностей обогащения, чем экономические правонарушения для корыстолюбивого сотрудника ОБЭП или административные проступки для недобросовестного инспектора ГИБДД. Даже больше! Одно подозрение в изнасиловании, совращении малолетних или изготовлении порнографии способно подорвать репутацию человека, даже если он на самом деле в этом не замешан, а стал жертвой оговора или случайного стечения обстоятельств. Попадание в свидетели при определенных обстоятельствах или в определенном месте может компрометировать мужа в глазах жены или жены в глазах мужа. Подозрение в убийстве вызывает ужас даже у невиновного, а обычный вызов на допрос не является подарком для любого кристально честного гражданина. А уж что говорить о тех, кто в какой-то мере причастен к преступлению — даже к рядовой магазинной краже или бытовому хулиганству! Поэтому, умело дергая ниточки, можно управлять подлинными или мнимыми фигурантами уголовных дел: и подозреваемыми, и обвиняемыми, и свидетелями, и потерпевшими, — как куклами в театре. Чем толще кошелек у объекта воздействия и чем выше его социальный статус, тем больше он готов заплатить, чтобы уладить пустяковый вопрос, который и улаживать не надо, ибо он рассосется сам по себе! В омуте человеческих страхов и опасений худшего, Громобой чувствовал себя как рыба в воде. При этом он еще больше мутил эту самую воду, нагонял страху, запутывал ясную картину дела, создавал впечатление безвыходности ситуации, добиваясь у своих кукол признания себя самой главной фигурой расследования, даже большей, чем следователь, который на самом деле и принимает все значимые решения.
И сейчас, подъезжая к ипподрому, он был готов к любой форме поведения: от выполнения своих прямых обязанностей, без результатов которых его не будут держать на службе, до реализации собственных бизнес-интересов, что, конечно же, было более привлекательно.
На втором этаже здания ипподрома находился ресторан «Дерби», здесь собиралась «деловики» — солидная скаковая публика: тренеры, лучшие жокеи, крупные игроки, представители конезаводов… Договаривались о результатах скачек, о покупках и продажах лошадей, о назначении судей, обмывали выигрыши в тотализатор, рассчитывались по выполненным обязательствам и передавали аванс за будущие… Словом, именно здесь заводилась пружина всей ипподромной жизни. Хрустальные рюмки, накрахмаленные белые скатерти, фарфоровая посуда, официантки с белыми кружевными украшениями в прическах. Это был островок люксового общепита, перенесенный машиной времени из советских времен, даже меню практически не изменилось: икра с подогретыми булочками и маслом, цыплята-табака, холодная осетрина, копченая колбаса, буженина, армянские коньяки… И публика осталась та же самая или очень похожая: возможно, дети или братья тех, прежних, — в широких брюках и не сходящихся на животах пиджаках, перекрученных галстуках, с потертыми портфелями из девяностых и жиденькими волосами, зачесанными через лысину, чтобы создавалось впечатление густой шевелюры… Особый ажиотаж здесь был по скаковым дням или накануне, в другое время зал практически пустовал, разве что забредали пообедать случайные посетители.
А напротив и чуть наискосок располагалось кафе «Скачки», в котором всегда было много народа. Можно было сказать, что это осколок «Дерби» или его бюджетный филиал. В нем тоже собиралась околоскаковая публика, но не та, что в основном зале, а так — мелочь пузатая: конюхи, подлинные или скорее мнимые родственники жокеев, шпана, постоянно отирающаяся на ипподроме. Здесь торговали «метками» — программками с галочками напротив лошадей, которые якобы или обязательно выиграют, да прочей информацией разной степени достоверности, обсуждали сплетни
