— Помилуй. Ты уже достаточно страха нагнал.
Ибрагим кивнул:
— Страха нагнал — это точно. — Обращаясь к Уилсону, он добавил: — А ты что по этому поводу думаешь?
Уилсон был занят своими невеселыми мыслями. Судьба негритенка его нисколько не интересовала, не хотелось только паленое человеческое мясо с близкого расстояния нюхать. Хаким к телефону не подойдет. Ни сейчас, ни позже. Возможно, скоро придется нюхать свое собственное горящее мясо…
— Дело ваше, — бормотнул Уилсон в ответ на вопрос полковника. — У меня своих хлопот достаточно.
Ибрагим насмешливо вскинул брови.
— Интересный вы, оказывается, человек, — сказал он с брезгливой ухмылкой. — А по виду и не догадаешься… Алло? Хаким! Ты где пропадал, старый греховодник? Мы тебя обыскались! Говори громче, плохо слышно. Короче, тут у нас проблема с образцами посуды, которые ты прислал. Я говорю — проблема с образцами посуды. Часть тарелок китайского производства. Меня это не устраивает… Нет, по деньгам относительно немного — процентов десять от всей цены.
— Шесть! — возмущенно поправил Белов.
Но полковник Ибрагим уже улыбался во весь рот.
— Хорошо, братишка, приятно слышать. Я ему передам… И он, конечно, тут — куда ему деться. Стоит рядышком со мной… О'кей, о'кей… ладно, не проблема… — Ибрагим протянул трубку Уилсону. — Хочет с вами поговорить.
Белов обиженно надулся. По его мнению, Хаким должен был говорить не с американцем, а напрямую с ним.
В глазах Уилсона играли искры — похоже, начинался проклятый приступ его офтальмомигрени, от которой он опять не вовремя ослепнет.
Он приложил трубку к уху и неуверенным голосом произнес:
— Алло?
Прошло секунд десять, прежде чем в трубке раздалось:
— Фрэнк?
Уилсон глупо кивнул, затем опомнился и сказал:
— Да, я.
— Это Хаким.
— Да.
— Все в порядке? С вами все в порядке?
— Да.
Он мог только гадать, сколько людей и в каких местах слушают этот разговор. И откуда Хаким говорит? Из тюрьмы? Из следственного изолятора? Из подвала ФБР или ЦРУ?
— Тогда увидимся через несколько дней в Антверпене.
— Замечательно, — сказал Уилсон.
— В отеле «Витте лилле», как договаривались.
— Хорошо.
В трубке раздались короткие гудки.
Уилсон вернул ее полковнику Ибрагиму. Тот со смехом обратился к русскому торговцу оружием:
— Извини, Макс, Хаким велел недоплатить тебе десять процентов. Бизнес есть бизнес — ничего личного. Сам же говоришь — клиент всегда прав.
Белов поджал губы и хотел что-то возразить, но Уилсон схватил его за рукав:
— Не кипятитесь, Максим, в следующий раз получите сполна.
Полковник Ибрагим повернулся к мальчику, облитому бензином.
— Слушайте все! — заявил он толпе рабочих. — Я подумал и решил. Это всего лишь мальчик. Из очень бедной семьи. И он украл совсем маленький алмаз, ну просто крохотный…
Семья мальчика радостно кивала. И мальчик начал расплываться в счастливой улыбке.
Выдержав паузу, Ибрагим продолжил:
— Однако…
Пошла вторая театральная пауза. Уилсон уже все понял.
— Как человек, я добрый. Но я — начальник прииска, должен обеспечивать порядок и справедливость. А порядок и справедливость требуют наказания по всей строгости. Поэтому я решил не казнить всю семью. Мальчик маленький и глупый и украл совсем крохотный алмаз. Поэтому должен умереть только он.
Ибрагим подошел к матери мальчика, по-прежнему стоящей на коленях в пыли, достал из кармана зажигалку.
— Подожги его сама. Он заслужил.
Женщина упала на землю и забилась в рыданиях.
Ее старший сын вскочил с колен и с проклятиями рванулся к матери. Но стоявший за ним солдат легким тычком повалил его на землю. Мальчик, со скованными за спиной рукой, упал ничком и запрыгал на покрышке. Солдаты загоготали. Толпа рабочих покорно молчала.
Мать продолжала биться в истерике на земле.
— Глупая, ничего не выплачешь. Или ты его сама порешишь, или…
Ибрагим поднял руку и пять раз щелкнул пальцами. Понятливые солдаты кинулись в контору и вернулись с пятью покрышками и пятью канистрами бензина. Или данный спектакль был подготовлен заранее, или в лагере всегда имелся припас для массовой казни.
Ибрагим и его наемники забавлялись тем, как потенциальные жертвы корчатся от ужаса. Один из младших сыновей рухнул на землю без чувств. Даже пятилетняя девочка, казалось, что-то поняла. Она закрыла глаза ручками и не переставая визжала на руках у дедушки.
— Подожги своего поганого сына, — произнес Ибрагим, — и я обещаю пощадить остальную семью. Смотри, какой великодушный выбор: один против пятерых! Как только мальчишка поджарится, я вас всех отпущу!
Женщина только стонала и царапала землю ногтями.
Ибрагим подхватил ее, поднял и, держа за плечи, сверлил дьявольским взглядом:
— Ну, соглашайся! Спаси себя и остальных!
Женщина так отчаянно мотала головой, что шея грозила переломиться.
— Как ты не понимаешь? Что твой выблядок стал вором — ты, ты плохо воспитала! Ты виновата уже тем, что родила его на свет. И все-таки я прощаю тебя. Только покажи мне, как ты ненавидишь этого преступника! Убей гада! Если твоя материнская сущность не позволяет — что ж, я пойму. Но тогда каждый из вас получит по покрышке на грудь!
Ибрагим брезгливо отшвырнул женщину. Та упала на землю, схватила сапог Ибрагима, стала его целовать…
— Ну, решай! Вся твоя семья или только старший сын? — Ибрагим щелкнул зажигалкой и любовался огоньком. — Вся твоя семья или только старший сын?
Казалось, эта пытка будет длиться вечно.
— Оставьте женщину в покое! — вдруг громко сказал Уилсон.
Ибрагим резко повернулся к нему. Его охранники вскинули автоматы и нацелили их на американца.
Уилсон сначала поднял на всякий случай руки, потом медленно протянул ладонь правой руки в сторону Ибрагима.
— Дайте мне чертову зажигалку, — сказал он раздраженным тоном человека, который опаздывает на поезд. — Я сам его подпалю!
Буниа 12 марта
Это было всего лишь еще одно испытание на прочность.
Уилсон был уверен, что он и есть тот сверхчеловек, которого провозвещал Ницше. И коль скоро он по ту сторону добра и зла, то и совесть-химера живет в нем только как ненужный атавизм — что-то вроде аппендикса, который вечно грозит дурацким воспалением. Совесть для сверхчеловека — не более чем идущие из первобытного далека нервирующие статические шумы, мешающие наслаждаться чистым звуком современности.
Если хорошенько покорпеть с карандашом в руке, то наверняка можно вывести точную математическую формулу жизни, в которой совесть будет окончательно выдворена за скобки.
Уилсону часто думалось, что совесть можно и нужно сбросить, как старую змеиную кожу, — и смело шагать дальше. Пусть тот, кто крадется по его следу, заметит в траве чешуйчатую шкурку — и обомрет сердцем: значит, Уилсон где-то совсем рядом и он на тропе войны — охотится за охотниками, которые охотятся за ним!..
Чтобы потребность в насилии не взорвала его изнутри, Уилсону было насущно необходимо примириться с этой потребностью, не воспринимать ее как врага, не вести с ней войну, ибо в этой войне он был бы обречен.
Таким образом, убить воришку — лишь дружественный акт по отношению к самому себе.
Когда Уилсон пошел к нему с зажигалкой в руке, мальчик закрыл глаза.
Уилсон остановился возле него и ждал. То, что он делал, лишалось цены, если он не смотрел при этом прямо в глаза жертве. Он должен насладиться ее животным страхом и ее немым проклятием несправедливости мира.
Мальчик, очевидно, почувствовал давление воли Уилсона и открыл глаза. Но смотрел он себе под ноги.
Уилсон ждал.
И мальчик наконец поднял глаза.
Уилсону было достаточно одной сладкой долгой секунды — и он щелкнул зажигалкой.
Пацан, даром что голый, занялся быстро. От покрышки повалил черный дым. Объятый пламенем мальчик заметался по площади перед конторой. Солдаты с хохотом отскакивали от него. Казалось, идет веселая игра в салочки. Время от времени какой-нибудь солдат изловчался и давал пареньку под зад ногой. И опять все смеялись.
К сожалению, игра закончилась быстро. Через минуту бегающий из стороны в сторону орущий мальчишка вдруг упал замертво. Очевидно, разорвалось сердце.
Бензин выгорел. Тело дымилось, но пламени больше не было.
К этому моменту Уилсон дышал так, словно он сам только что носился по площади. А между тем вся его роль ограничилась щелчком зажигалки и протянутой рукой.
Он прислушался к себе в поисках каких-то эмоций. И, к своему приятному удивлению, ничего не обнаружил. «Солнце всходит и восходит», «мальчик сгорел», «птицы вьют гнезда по весне». Это всего лишь факты. Среди прочего в природе случаются и такие вещи, как насильственная смерть. Не берите в голову. Проехали.
