– Вы, безусловно, понимаете: ту флэшку он прихватил в расчете на то, что вы за ней придете. Это у него такой способ показывать свое дружеское расположение. А теперь я и сама вижу, что выбор он сделал правильный. У вас вид человека, которому можно доверять.
– Я просто из тех, кто никак не может отказать в услуге.
– Иэн рассказал мне, что вы в свое время служили тайным агентом.
– Когда-то, – широко улыбнулся Малоун. – Покорный слуга американского правительства. А теперь вот, как и вы, продавец книг. В Копенгагене.
Черт возьми. Мелочь, а приятно.
– Это он мне тоже передал. Потому я и говорю: человек, которому можно доверять.
– А Иэна что, в самом деле ищут?
– С месяц назад по соседним магазинам начали наведываться с вопросами какие-то люди. Некоторые из владельцев, кто знает Иэна, указали им на меня. Я соврала, сказала, что не видела его. А спустя неделю Иэн бесследно исчез. И появился только сегодня. Я молилась, чтобы с ним все было в порядке.
– Как я уже говорил, он в беде. У него есть нечто, что хотят заполучить другие люди.
– Флэшку?
Играть в прятки было бессмысленно, и Малоун спросил напрямую:
– Вы ее открывали?
– Прочла те же два файла, что и вы.
В глазах мисс Мэри мелькнуло нечто, заставившее его спросить:
– Что это, по-вашему?
***
Антрим провел Гэри из кабинета на склад, залитый ярким светом ламп дневного света. На двух столах там громоздились старые книги, некоторые бережно упрятанные в пластиковые пакеты. На третьем столе стояли три «аймака», подсоединенные к роутеру и принтеру. Здесь до своего рокового дня работал Фэрроу Керри, занимаясь расшифровкой хроники Роберта Сесила – для непосвященного полной, недоступной для понимания абракадабры.
Хотя за истекшие сутки многое в голове Блейка Антрима кардинально изменилось. И не только потому, что зашифрованный текст стал вдруг понятен. А еще и потому, что Антриму оказались предложены пять миллионов фунтов; предложены просто за то, чтобы взять и, ни во что не вдаваясь, уйти. Отстраниться.
Внимание Гэри привлек кусок какой-то каменной плиты, лежащий отдельно на полу.
– А это что?
– Это? Наша находка в одном весьма интересном месте. Недалеко отсюда, возле дворца, который назывался Нонсатч.
– Какой-нибудь замок?
– Не совсем. Самого того дворца больше нет. Осталась только земля, где он стоял. Из всех своих чертогов Генрих VIII считал его самым великолепным. Просто волшебством. Он так его и назвал – Нонсатч, – потому что с ним ничто не могло сравниться. «None» и «such». То есть в буквальном смысле «нет такого». О том, как он выглядел, мы нынче знаем всего по трем дошедшим до нас акварелям.
– Что же с ним стало?
– Спустя века Карл II отдал его своей фаворитке, а та его продала – постепенно, по частям, в покрытие своих карточных долгов. В конце концов на его месте остались лишь кучи щебня. Эту плиту мы доставили с находящейся вблизи фермы, где она веками служила опорой моста.
Гэри наклонился и внимательно оглядел камень.
О существовании этой плиты упоминалось в той докладной записке ЦРУ из семидесятых.
На плите были выбиты какие-то значки.
Антрим, подступив ближе, пояснил:
– В основном это абстрактные символы, но есть среди них еще и буквы греческого и латинского алфавита, которые оказались ключом к шифру от тайны, насчитывающей свыше четырех столетий.
По лицу мальчика было видно, насколько он заинтригован. Хорошо, пусть. Антрим как раз хотел его впечатлить.
– Ух ты, – поднял восхищенно мерцающие глаза Гэри. – Типа затерянного клада?
– Что-то вроде. Хотя мы рассчитываем отыскать даже нечто большее.
– А что эти символы означают?
– Они – способ разгадать шифр, созданный несколько веков назад человеком по имени Роберт Сесил.
В семидесятые, когда те юристы-ирландцы впервые углубились в тайну, компьютеры были еще достаточно маломощные, а программы дешифровки и вовсе на примитивном уровне. Поэтому секреты плиты оставались нераскрыты. К счастью, современные технологии все это изменили.
Антрим внимательно наблюдал, как мальчик зачарованно водит пальцем по символам.
– А хочешь увидеть самое важное из того, что мы нашли?
Гэри быстро кивнул.
– Это вот здесь.
***
Малоун вместе с мисс Мэри шел мимо стеллажей.
Ее магазин был размером чуть меньше, чем у него.
Судя по всему, у нее была такая же любовь к изданиям в твердой обложке. Названия, что примечательно, повторялись не часто, что лишний раз свидетельствует, насколько она разборчива в покупке. Опасности истощить ассортимент как таковой не существует, поскольку люди любят выменивать книжки. В этом большой плюс для букиниста: постоянная циркуляция недорогого ассортимента.
Мисс Мэри завернула в исторический раздел и оглядела корешки.
– Боюсь, мне понадобится ваша помощь, – сказала она, указывая на одну из верхних полок.
Малоун был ростом под два метра, а она в лучшем случае ему по плечо.
– Весь как есть к вашим услугам.
– Вон там. Четвертая книга слева.
Малоун потянулся к красному томику высотой сантиметров двадцать, шириной десять, а толщиной не больше двух с половиной. Состояние хорошее. Судя по переплету и шрифту, издание конца XIX – начала XX века.
На обложке значилось:
«Знаменитые самозванцы».
И имя автора. Брэм Стокер.
26Кэтлин припарковала машину. На обратном пути из Оксфорда она пришла к выводу, что ее держат за болванчика. Никакой Евы Пазан не было – во всяком случае, той, которая бы преподавала в колледже Линкольна. Может, Пазан приказали солгать. Но зачем? Они что, разве не все на одной стороне? Вон и Мэтьюз указал ей встретиться конкретно с женщиной-профессором. Если Пазан – обман, то в чем его суть? Кэтлин не поленилась перепроверить колледж Иисуса и выявила подлог. Теперь она возвратилась в Храмовную церковь. То, что здесь недавно произошло, тоже наводило на тревожные мысли.
Она снова поставила машину за стенами и в «Судебные инны» прошла через пустую будку привратника. Переулок Королевской скамьи блестел от дождя; ввиду позднего часа машин здесь не было.
Иногда Кэтлин сожалела, что не стала практикующим юристом. Ни отца, ни дедов на момент ее решения податься в АБОП уже не было в живых. Отец вообще помнился слабо (он умер, когда она была еще маленькой), но память о нем поддерживала мать. Так рьяно, что Кэтлин тоже решила избрать себе юридическое поприще. Пойти по его стопам. Само нахождение в «Судебных иннах», воспоминание о своих деньках здесь и в Оксфорде, безусловно, вызывало в душе привкус ностальгии. Если вдуматься, то в тридцать шесть вполне еще можно отточить свой профессиональный опыт и, чем черт не шутит, побороться за право зачисления в адвокатуру. Сначала стажировка, а затем… Дорога, разумеется, непростая, но ее, как известно, осилит идущий. А скоро это и вообще может стать для нее единственным вариантом. Карьера в АБОП считай что пошла ко дну, а короткое попадание в разведслужбу может закончиться, так и не начавшись. Не попадание, а попадалово.
Ох и наворочала она дел в своей жизни…
Но на огорчения времени нет.
Да, в сущности, и не было никогда.
Кэтлин знала, что завтра, в субботу, здесь не протолкнуться будет от туристов, пришедших побродить по заповедным Иннам, а заодно посетить и знаменитую Храмовную церковь, от первоначальной древней конструкции которой, надо сказать, мало что осталось. Еще столетия назад протестантские барристеры в своем стремлении стереть все свидетельства католицизма побелили интерьер и оштукатурили колонны (пуританская чистота, как снегом покрывшая собой все богатство старинного убранства). Так что взгляду нынешних посетителей представала в основном реконструкция XX века, со следами германских бомбардировок в годы Второй мировой.
Уже близилась полночь. В этот час церковь была заперта, темная и пустая. Зато светились огни в близстоящей резиденции главы колледжа, где проживал также ухаживающий за церковью смотритель, обслуживающий одновременно Мидл- и Иннер-Темпл.
Кэтлин подошла к центральной двери и постучала.
Дверь открыл темноволосый мужчина лет за сорок, представившийся смотрителем. Видеть полуночную гостью он явно не ожидал; пришлось предъявить удостоверение АБОП.
– В котором часу у вас обычно закрывается церковь? – задала с порога вопрос Кэтлин.
– Вы пришли в этот час, чтобы спросить меня об этом?
Кэтлин попробовала сблефовать:
– С учетом происшедшего сегодня здесь вам удивляться не следует.
И ее слова, очевидно, подействовали.
– Раз на раз не приходится, – ответил он. – Как правило, в четыре пополудни. Но бывает и в час, в зависимости от того, запланирована ли на этот день служба или какое-нибудь мероприятие.
– Как сегодня?
– А что сегодня? Церковь закрыли в четыре, согласно заявленной просьбе.
