— Порой, — сказала мисс Тайлер, — он отключает его, когда едет домой.
— Этот человек затворник, — повторила Петра слова мисс Тайлер.
— Этот человек много работает.
Они выехали на бульвар Вентура. Петра проголодалась и искала глазами более-менее приличную и дешевую закусочную. В паре кварталов к западу она остановилась у ларька с двумя столиками для пикников. Там торговали кушаньями с бобами, сильно сдобренными специями. Оставив машину без опознавательных полицейских знаков в погрузочно-разгрузочной зоне, она подошла к ларьку, попросила сильно наперченный бифштекс из мяса молодого барашка на мягкой пите, кока-колу и перекусила. Шталь ждал ее в машине. Когда Петра съела половину своего сандвича, пришел Шталь и сел напротив.
Шталь просто сидел. К пище он проявлял не больше интереса, чем к человеческому общению. Если же Шталь ел, то непременно нечто пресное, положенное на белый хлеб. Он приносил это с собой из дома в чистом коричневом пакете.
Какой же у Эрика дом?
Не обращая на него внимания, Петра с удовольствием перекусила, вытерла губы и встала.
— Поехали.
Десять минут спустя они остановились у дома, в котором Кевин Драммонд предавался своим постоянно меняющимся увлечениям.
Это прекрасно ухоженное, очень большое ранчо располагалось в самой верхней части холмистой улицы к югу от бульвара Вентура. По обеим сторонам подъездной дорожки росли тенистые палисандровые деревья. Как и большая часть других подобных обиталищ Лос-Анджелеса, ранчо не подавало никаких признаков жизни.
Множество колес. Три-четыре автомобиля на каждый дом. У дома Франклина Драммонда на круговой подъездной дорожке стояли серый с красноватым оттенком «беби-бенц», белый «форд-эксплорер», красная «хонда-аккорд» и что-то приплюснутое к земле и покрытое бежевым автомобильным чехлом.
Человек, открывший дверь, ослабил узел на галстуке. Ему можно было дать лет сорок пять. Он был коренаст, широк в кости, с очень подвижным лицом и вьющимися волосами с проседью. Его нос наводил на мысль, что он когда-то занимался боксом. На мясистой переносице сидели очки в золотой оправе. Сквозь них пришедших разглядывали холодные карие глаза.
Имея трех взрослых сыновей, Франклин Драммонд должен был бы быть старше своего сорокачетырехлетнего брата, но выглядел моложе Рэндолфа.
— Да? — произнес он.
Шелковый светло-синий галстук легко развязался и свободно лег на бочкообразную грудь Фрэнка Драммонда. Петра заметила, что с обратной стороны галстука тянется тоненькая золотая цепочка. Ярлык Бриони. Сорочка на Драммонде была индивидуального пошива, голубого цвета, со стоячим накрахмаленным воротником. Брюки — в тонкую серую полоску.
Петра пояснила, что они ищут его сына.
Глаза Фрэнка Драммонда сузились, а грудь увеличилась в размерах.
— Что происходит?
— Вы общались с Кевином в последнее время, сэр? Драммонд вышел из дома и закрыл за собой дверь.
— В чем дело?
Осторожный, но невозмутимый, этот парень был практикующим адвокатом. Единоличный владелец фирмы, он привык сам заботиться о своих делах. Любой каверзный вопрос отскочит от ; него как от стены горох, и Петра решила идти напрямик.
— Нас интересует журнал Кевина «Груврэт». Несколько чело-;. век, о которых он писал, убиты.
Последние слова прозвучали не вполне естественно. Поиски в течение всего этого времени одиозного, капризного, увлеченного своими фантазиями человечка — все пойдет прахом.
— И?.. — Фрэнк Драммонд вопросительно поднял брови.
— И нам хотелось бы поговорить с ним, — ответила Петра.
— Тот же самый вопрос.
Драммонд перевел взгляд на Шталя. В отличие от брата его ничуть не задела апатия Шталя.
— Это общее расследование обстоятельств дела, сэр, — объяснила Петра.
— Ну так найдите его и расследуйте свои обстоятельства. Он уже здесь не живет.
— Когда вы видели его в последний раз? — осведомилась Петра.
— С какой стати я должен вдаваться в такие подробности?
— Почему бы и нет, сэр?
— Общеизвестное правило: не раскрывай рот, и в него не влетят мухи. — Мы не мухи, сэр, — возразила Петра. — Мы всего-навсего выполняем свою работу, и вы окажете нам реальную помощь, назвав адрес Кевина.
— Кевин живет сам по себе.
— В квартире на Россмор? Драммонд пристально посмотрел на нее.
— Если вам это известно, зачем вы здесь?
— Кевин сам платит за квартиру? Драммонд поджал губы и щелкнул языком.
— Не вижу, какое отношение финансовые обстоятельства Кевина имеют к вашему расследованию. Если хотите почитать журнал, возьмите его у Кевина. Уверен, он с удовольствием покажет вам его. Он гордится своим журналом.
Произнося слова «журнал» и «гордится», он чуть повысил тон.
— Мы не застали Кевина дома.
— Так попытайтесь еще раз.
— Сэр, если вы платите за аренду квартиры Кевина, то, вероятно, знаете о том, какой образ жизни он ведет.
— — Плачу. И это все, что я делаю.
— Радости отцовства? — улыбнулась Петра. Драммонд на эту наживку не клюнул, а потянулся к дверной ручке. — Сэр, почему Кевин взял себе имя Юрий?
— Спросите у него.
— А вы не знаете?
— Возможно, ему кажется, что это звучит круто. Кому и какое до этого дело?
— Итак, вы с сыном вообще не видитесь?
— Кевину двадцать четыре года. У него своя жизнь.
— У вас, случайно, не найдется несколько экземпляров «Груврэт»?
— Едва ли.
Эти два слова Драммонд произнес с горечью, с таким же презрением, которое Петра только что почувствовала в словах дядюшки Рэндолфа.
Мачо дает характеристику последней глупости Кевина.
Этот отец, тот дядя — два чертовых братца. Эксцентричное и далекое от спорта взросление, видимо, не пошло на пользу бедолаге Кевину. Не было ли оно болезненным, не травмировало ли его душу?
— «Едва ли»? — переспросила Петра.
— Кевин забрал с собой все свои вещи, переезжая на новое место.
— Когда это произошло?
— По окончании колледжа.
Примерно тогда Рэндолф Драммонд и получил свою копию журнала. Начав вести самостоятельную жизнь, младший Драммонд отдалился от старших. Разные подходы к творчеству, или отцу надоело тунеядство сына?
— Кевин учится, сэр? —Нет.
— Почему эти вопросы вам неприятны, сэр?
— Вы мне неприятны. Я чувствую, что вы задаете мне идиотские вопросы. Если вам нужен журнал, то зачем все эти вопросы о Кевине? Если его в чем-то подозревают… Ну так это просто вздор. Кевин — кроткий и ласковый мальчик.
Это прозвучало так, словно речь шла об изъяне в характере. Двадцатичетырехлетний мальчик.
— Вы не знаете, кто-нибудь пишет для «Груврэт», кроме Кевина? — Драммонд покачал головой и попытался показать, что все это ему надоело. — Каким образом Кевин финансирует свое издание?
Правая рука Драммонда пошла в направлении синего галстука, скрутила его в узкую ленточку, потом отпустила.
— Если вам нужны разные экземпляры, то я уверен, что дома у Кевина они есть. Если увидите его, скажите, чтобы позвонил матери. Она скучает по нему.
— В отличие от… — сказал Шталь, когда они отъехали от дома.
— Что ты имеешь в виду?
— Мать скучает по нему. Отец — нет.
— Не семейство, а сплошная дисфункция, — поддержала его Петра. — Кевин был изнеженным ребенком. И о чем же это свидетельствует?
— Фрэнк давал уклончивые ответы.
— Он вел себя как адвокат, которому нравится задавать вопросы, а не отвечать на них. Мы довольно внятно дали ему понять, что нас интересуют отнюдь не прошлые номера. И это меня вполне удовлетворило. Встряхни человека и посмотри, что из этого выйдет.
— А что могло бы выйти?
— Не знаю. Меня тревожит то, что мы теряем драгоценное время на поиски этого «мальчика» и его журнала.
— Ты называла его кровожадным.
— В самом деле?
— На совещании, — напомнил Шталь, — ты сказала, что Юрий требовал кровавых деталей. Проявил кровожадность.
— Да, это правда. И что из этого следует?
— Давай еще раз проверим его квартиру, — предложил Шталь.
Было около шести вечера. Петре, привыкшей работать по ночам, часто в это время хотелось принять душ, а потом съесть миску каши. Вся бумажная работа и встречи в связи с расследованием армянского дела, внезапное появление Шталя и сегодняшний ленч с Майло и Алексом, равно как и вся безрезультатная вторая половина дня, внесли в ее биоритм полную неразбериху. Она чувствовала слабость и усталость.
— Конечно, — согласилась она. — Почему бы и нет?
Кевин Драммонд все еще отсутствовал, но в ответ на звонок управляющему прозвучало писклявое «да?».
Петра представилась, и дверь, зажужжав, открылась. Перед детективами появилась невысокая полная женщина лет пятидесяти с лишним, в белой спецовке, черных гамашах и теннисных туфлях. На шее у женщины висели очки с цепочкой. Масса слишком черных волос ниспадала к плечам только что завитыми локонами.
— Что-то случилось? — спросила она.
