—Как ты? — спросила Френч.
—Даже не знаю. Вроде бы ничего.
—Выглядишь хорошо...
Натали заметила, как по лицу доктора пробежала тень.
—Выглядишь хорошо. Не это ли самое сказали Марии Антуанетте... перед тем как упал нож гильотины?
Пауза в середине предложения, которую сделала Натали, чтобы вдохнуть, была необычной.
—Поверь, ты выглядишь гораздо более румяной, чем она, — улыбнулась Френч, — поэтому я и решила, что трубку можно вынимать. Но у тебя еще немного понижена степень усвоения кислорода, и в легком присутствует остаточный отек. Отсюда и трудности с дыханием.
—Думаешь, это пройдет?
—По большей части уже прошло.
—Но у меня обожжены альвеолы... Поэтому появился отек и понижено усвоение кислорода?
—Нет, ты надышалась дымом и горячим воздухом...
Натали почувствовала страх.
—И что?
Френч подняла изголовье кровати так, чтобы Натали могла полусидеть, и сама устроилась рядом.
—Слизистая трахеи, бронхов, а также альвеолы у тебя повреждены, это без сомнения.
—Понимаю, повреждены. Значит, этот отек — не просто реакция на... на раздражение легочной ткани дымом?
—В некоторой степени. Но в основном причина заключается в термической травме. Ты же знаешь, что при пожаре можно получить ожоги первой, второй и третьей степени? Так вот, именно это и произошло.
—Первая и вторая степень обычно полностью вылечиваются, — сказала Натали.
— Верно. Но ожог третьей степени поражает эпидермис и все остальные слои ткани. И ткань, получившая такой ожог, восстанавливается не в своем первоначальном виде, а рубцуется. Такая ткань, хотя и является некоторой защитой, теряет почти все свои функции, в твоем случае — способность осуществлять газообмен.
— Значит, вопрос в том, сколько... какая часть моего легкого получила ожог третьей степени?
— Пока что мы не знаем. Ты героиня, Нат, и с того момента как тебя сюда привезли, я молилась, чтобы поражение не было слишком обширным.
— Но точно ты не знаешь, — пробормотала Натали, больше для себя, чем для Рэйчел.
— Не знаю. Нат, то, что случилось в Бразилии, а теперь еще и это — слишком много для одного человека. Я не хочу, чтобы стало еще хуже.
— А что, может?
Френч задумалась, подыскивая правильный ответ.
— Мы не знаем точно объем поражения, поэтому можем сказать, какой процент ожогов второй степени может функционально оказаться ожогами третьей.
— Боже! Что я могу сделать?
— Подождем неделю, потом сделаем анализы, назначим новое лечение.
— Не знаю... выдержу ли я это...
— Если ты заползла в горящий дом, чтобы спасти племянницу, то выдержишь.
— Не знаю, — повторила Натали и сделала глубокий вдох, который, как ей показалось, наполнил легкое лишь наполовину. — Что если все окажется совсем плохо? Если поражение такое обширное, что я вообще не смогу дышать нормально?
Рэйчел посмотрела Натали прямо в глаза.
— Не нужно делать таких мрачных прогнозов. Ты можешь так погрузиться в то, что могло случиться, что потеряешь всю силу воли.
— А ты не хотела бы знать, что будет дальше? Не хотела бы ты знать, сможешь ли когда-нибудь снова бегать?.. Или просто ходить, не борясь за каждый глоток воздуха?
—Успокойся, Нат! Прошу тебя.
—Ведь можно же что-то сделать!
—Ладно, скажу, — наконец решилась Рэйчел. — Сделать можно. Я взяла на себя смелость отправить образец твоей крови на типирование.
—Пересадка?!
—Я не утверждаю, что она тебе понадобится, но, как ты понимаешь, процесс может быть сложным и длительным.
—Да, я понимаю. Нужно, чтобы меня внесли в список.
—У нас есть региональный список, но это не совсем то, что делается для пересадки почек. Лист ожидания на пересадку легких сопровождается еще и сложными математическими расчетами, которые называются показателями легочной совместимости. Но пока еще не время говорить об этом. Я всего лишь дала ход этому процессу, потому что он требует много времени. Тебе пересадка может понадобиться еще очень нескоро.
—Если я не буду в норме или почти в норме, — сказала Натали, — не думаю, что мне захочется жить.
Френч вздохнула.
—Нат, мне, наверное, стоило подождать с этой новостью... Извини!
—У меня первая группа крови. Я знаю, это самая неподходящая группа для подбора трансплантата.
—Нат, прошу тебя!
—Я не собираюсь глотать иммуносупрессоры... каждый день до конца жизни... А еще побочные эффекты — список длиной в два фута... Инфекции, остеопороз, диабет, почечная недостаточность...
—Слушай, милая, сделай глубокий вдох, соберись и выкинь все это из головы. Ты слишком забегаешь вперед. Я даже не знаю, будешь ли ты когда-нибудь...
—Буду ли я когда-нибудь в порядке, да? Ладно, пусть я не смогу снова бегать... Но учеба в ординатуре требует выносливости, не так ли? Стоять несколько часов у операционного стола... Значит, я не стану хирургом, если буду не в состоянии даже дойти до магазина за углом без одышки! Такое можно выдержать?
Доктор Френч не стала спорить или возражать. Вместо этого она просто обняла Натали и прошептала ей на ухо:
— Успокойся. Успокойся, Нат!
Натали поняла, что через секунду расплачется. Но она собралась, глядя на стену перед собой, и не дала волю слезам.
* * *
Следующие сутки были для Натали малоприятными, хотя ее дыхание немного улучшилось. Она, конечно, радовалась тому, что ей удалось спасти мать и племянницу, но депрессия, вызванная новостью о состоянии ее легкого, продолжала усугубляться. Несколько раз приходила психотерапевт и наконец смогла убедить Натали попробовать принимать легкий антидепрессант. Но кроме лекарства она попросила принесли ее ноутбук и почти все время, что не спала, проводила теперь в сети, читая о трансплантации легких, типировании тканей, гистосовместимости и о недавно принятой формуле, определяющей, кто может получить этот весьма редкий орган, — показателе легочной совместимости.
Этот показатель, если упростить сложную терминологию, определял вероятность выживания на последующий год. В математических уравнениях мало значения придавалось возможной инвалидности — речь шла только о вероятности смерти. И без того тягостное настроение Натали стало еще мрачнее, когда она поняла, что даже вероятность того, что ее ждет смерть в ближайшем будущем, лишат ее призрачного шанса получить трансплантат. Она может годами еле волочить ноги, борясь за каждый вздох, но это не шло в расчет. Качество жизни отступало на второй план, а основным становились количественные показатели.
Впрочем, какая разница? Натали все равно не хотела пересадки. Она не хотела готовиться и ждать, не хотела операции, не хотела пить эти чертовы препараты против отторжения и страдать от их побочных эффектов. Не хотела провести остаток жизни под дамокловым мечом экстренной госпитализации в случае отторжения чужого органа. Жить, имея силы не больше, чем у помидора, или жить, поглощая таблетки, которые позволят чужому легкому не дать ей умереть... Большой выбор...
В довершении всех бед Натали снова начали посещать видения ужасов Рио. Без всякого предупреждения, полностью захватывая ее сознание, — обычно по ночам, но иногда и днем. Сцены эти никогда не были воспоминаниями, они являлись ужасом на уровне инстинктов. Появление их спустя почти месяц после действительных событий доктор Фирстайн не могла объяснить иначе как рецидивом посттравматического шока.
Натали снова в своем полусне висела на заборе в темном переулке, когда звук шагов вернул ее к действительности. Она медленно открыла глаза в ожидании очередного репортера, хотя настоятельно просила охрану и сестер не пускать их к ней. Но вместо репортера Натали увидела свою мать, державшую в руках номер «Геральда» с большой, на две страницы, статьей про нее, отважную спасительницу. Позади матери стоял Беренджер, а рядом с ним, с каким-то пластиковым ящиком в руках, Терри Миллвуд, оба — самые частые посетители ее палаты.
— Привет, мам! Тебя уже выписали? И Дженни тоже?
— Да, еще вчера вечером. Мы живем у тебя, пока не решили, что делать дальше. Сейчас с Дженни осталась моя подруга Зуки.
— Это хорошо. Думаю, меня не сегодня-завтра тоже выпишут, но нам хватит места и на троих.
— Я так беспокоилась за тебя! Как ты?
— Нормально, мама. Ты помнишь доктора Беренджера и... Терри?
— Конечно! Мы только сейчас говорили о тебе в холле.
Натали не хотела давать волю злости, но новости о состоянии легкого и возможной пересадке были еще слишком болезненными.
