– Что это? – спросил Ласситер.
Бепи подал ему брошюру. Под заголовком в овале единой линией был как бы намечен холм с крестом на вершине. Крест отбрасывал длинную тень. На тени яркими золотыми буквами значилось:
Umbra Domini
Ласситер ткнул пальцем в заглавие «Крочиата Дьечима» и спросил:
– Что это значит?
– Десятый крестовый поход.
– Что за поход?
– Не знаю. Я не предрассудочный.
– Не религиозный?
– Э-э-э!
Крик раздался у дверей за их спинами. Ласситер и Бепи обернулись, ожидая увидеть полицию, но вместо карабинеров в комнату вплыл какой-то старикан, грозя взломщикам указательным пальцем с таким видом, словно перед ним стояли несмышленые дети. При этом старец выкрикивал:
– Vietato! Vietatol Vergogna!
Он вырвал брошюру из рук Ласситера, швырнул ее на стол и препроводил незваных гостей к дверям; его указательный палец работал как метроном.
– Что он говорит? – поинтересовался Ласситер.
– То, что мы плохие и нам должно быть стыдно.
Положение было не из приятных, но, оказавшись на улице, они оба уже смеялись.
– А ведь он врезал нам под зад, – сказал Ласситер, усаживаясь в машину. – Кстати, что это за фокус с пальцем?
– Vergogna! – ответил Бепи, включая первую скорость. – Посмотрите – он еще там! Я думаю, он писать наш номер.
Ласситер обернулся и увидел, что старикан пялится на их машину.
– Что такое «Vergogna»?
– Это означать «Стыдно вам!», – пожав плечами, ответил Бепи. Он высунул руку из окна, помахал старику и спросил: – Куда теперь?
Ласситер достал из кармана листок бумаги и показал его Бепи:
– Виа Барберини.
На сей раз они увидели роскошный жилой дом, располагавшийся в одном из самых фешенебельных районов Рима, чуть севернее виллы Боргезе. Фасад здания сверкал кремовым мрамором, а все остальное было из стекла и бронзы. В фойе пожилой консьерж устанавливал горшки с папоротником вокруг небольшого фонтана. Даже не глядя, Ласситер знал, что в фонтане плавают золотые рыбки.
Поначалу консьерж никак не мог вспомнить Гримальди, но пачка лир быстро освежила его память. Положив деньги в карман, старик, улыбнувшись, заговорил с Бепи по-итальянски. Оказывается, он хорошо помнил синьора Гримальди и его сестру, хотя с тех пор прошло много времени. Кивая и подмигивая, консьерж высказал предположение, что жилец был человеком дела.
– Какого дела? – поинтересовался Ласситер.
Бепи спросил старика и затем перевел ответ:
– Разные дела. Женщины и бизнес. Много путешествовать.
– Да, да, – со смехом заметил консьерж, – Джакомо Бонди!
– Джеймс Бонд. Я понял.
Старик принялся описывать человека, образ жизни которого был больше чем сама жизнь, и вдруг – пф-ф-ф-ф! – все пошло прахом. Он сделал жест, пытаясь изобразить взрыв. Неожиданно синьор Гримальди совершенно переменился. Никаких женщин, вечеринок, чаевых! Он продает свой автомобиль и апартаменты! Он избавляется от мебели, картин – от всего. В результате у него ничего не осталось. Старик и сам получил кое-что от щедрот этого человека. Гримальди отдал ему прекрасный кожаный пиджак. Старик замолчал, погладил свой рукав и с шумом выдохнул воздух, воздев глаза к небу, как бы желая подчеркнуть полное недоумение.
– И когда же это случилось? – спросил Ласситер.
– Пять лет назад.
– И что потом?
– Ничего, – ответил консьерж, пожимая плечами.
– Спросите, не знает ли он, куда переехала сестра Гримальди.
Бепи спросил, и старик, кивнув, провел их в свою комнатушку. Полистав какой-то гроссбух, он нашел нужные имена и передал книгу Бепи.
Гримальди № 601—03—114 виа Дженова, Рим.
Буччо № 314—1062 авеню Кристофоро Коломбо, Рим.
Поводив по адресам указательным пальцем, консьерж неодобрительно скривился и покачал головой.
– Не есть хорошо, – сказал он по-английски.
Их машина была припаркована в чисто итальянском духе: Бепи бросил ее прямо на тротуаре. «Фольксваген» сторожила премиленькая девица, стоя в дверях продуктовой лавки. В случае появления полиции она должна была объявить автомобиль своим.
– Спасибо, – произнес Бепи, осчастливив девицу ослепительной белозубой улыбкой.
Хозяйка расположенного рядом цветочного магазина, пожилая женщина сурового вида, выскочила на тротуар и принялась ругать парочку на чем свет стоит. Бепи заверещал что-то писклявым голосом и поскакал по тротуару, задирая колени и дергая задом, как будто его пороли. Девица весело рассмеялась, и даже пожилая дама улыбнулась. Бепи поднял палец, зашел вместе с цветочницей в магазин и вскоре вернулся с небольшой пуансеттией в глиняном кашпо, завернутом в красную фольгу.
– Для сестры Гримальди, – сказал он. – Цветы почти всегда пропускают меня через дверь.
Бепи долго и старательно пристраивал цветок в машине. Он извлек из багажника старые газеты, полиэтиленовые мешки и расстелил их под кашпо, чтобы, не дай Бог, не испачкать землей салон своего замечательного автомобиля.
Бепи потратил без малого сорок пять минут, чтобы добраться до многоэтажного здания на самой окраине Рима. Это оказался уродливый обшарпанный серый дом без каких-либо архитектурных излишеств. Стены были испещрены граффити, а территория вокруг засыпана мусором – ни единой травинки, лишь пыльная, выжженная солнцем земля да асфальт.
Бепи нажал кнопку и что-то живо произнес в видавшую виды решетку домофона. Через секунду замок надрывно заскрипел, и Бепи распахнул двери.
– Что вы ей сказали?
– Правду, – пожал плечами итальянец. – Что мы хотеть задать несколько вопросов о ее брате Франко. Она сильно волноваться. Спросить, есть ли о нем новость. Я говорил – да. В некотором роде.
Он вскинул брови и, держа кашпо прямо перед собой, вошел в дом. В лифте воняло мочой.
Сестра Гримальди Анджела выглядела довольно потрепанной. На ней был розовый спортивный костюм и тяжелая золотая цепь вокруг шеи. Бепи вручил ей цветок, и презент вызвал шумный восторг. Последовала оживленная дискуссия на итальянском, в результате которой Бепи капитулировал и согласился присесть, чтобы выпить немного лимонада.
Пока хозяйка готовила питье, на что ушло порядочно времени, Бепи изучал комнату, то и дело поглядывая на Ласситера. Вокруг царил беспорядок на грани полного разгрома. В углу стояла крошечная искусственная елка, на стенах висели огромные фотографии детей, заключенные в вычурные рамки. Повсюду валялись игрушки, одежда, старые газеты и грязная посуда. Из соседней комнаты доносилась однообразная мелодия игровой приставки «Нинтендо».
Когда на позолоченном деревянном подносике прибыла последняя порция лимонада, они уселись за стол в обеденной нише, и Анджела, приняв, с ее точки зрения, наиболее обольстительную позу, начала теребить золотую цепь на шее.
Бепи произнес какую-то вводную фразу, и Анджела ответила ему неуверенной улыбкой, накручивая длинную прядь черных волос на указательный палец. Бепи заговорил очень серьезно, и Ласситер уловил слово fratello.
Анджела оживилась и произнесла целый монолог, сопровождая слова рубящими жестами. В голосе слышались горькие нотки, но в переводе Бепи ее довольно длинная речь была сведена к трем фразам:
– Она хочет знать, что на этот раз сотворить ее большой брат. Он продать ее красивый апартамент. Не хотеть ли он продать и этот?
– Я не понял, – ответил Ласситер. – Что она говорит?
Женщина яростно выпалила какую-то короткую фразу и ткнула себя в грудь большим пальцем. Ее лицо перекосилось от ненависти.
– Брат сгубить ее жизнь, – перевел Бепи.
Затем на слушателей обрушился целый водопад причитаний.
– Франко быть… был очень щедрый, – сказал Бепи. – Он купить ей квартиру в Париоли, где мы быть до этого. А затем, примерно пять лет назад, у него стало, э-э-э… религиозный действие.
– Стало – что?
– Он становится очень преданный религии. Забирать апартаменты у Анджела, продавать их и отдать деньги благотворительность. Так же с ее машина. И его машина. И его апартаменты. Он отдавать все какой-то религиозной группе и говорить, что все должны жить как монахи. Затем… ничего. Он снимать комната в трущобе и ссориться с ее муж. Муж уходить. Она бездомный, а потом – здесь. Вместе с детьми. Она говорит, – в этот момент Анджела перешла на визг, – что этот ханжа с дерьмо вместо мозги рушить ее жизнь. С таким же успехом он мочь застрелить ее. – Бепи глубоко вздохнул и предложил Анджеле носовой платок.
Ласситер покачал головой. Сестра Гримальди явно говорила правду или то, что в ее представлении было правдой. Но в то же время она явно ошибалась. Монахи не убивают детей и, дав обет нищеты, не разъезжают по миру с двадцатью тысячами долларов, спрятанными в дне дорожной сумки. Так Ласситер думал. Вслух же он произнес:
– Я хочу узнать, не был ли ее брат каким-то образом связан с моей сестрой. Скажите, что мою сестру зовут… звали Кэти Ласситер.
