— Рад любой возможности включиться в диалог "Восток — Запад". Могу позвонить Леонидову.
— У них там никто не пропадал?
— Не слыхал о таком.
— Держите нас в курсе.
Это была давняя практика. Первый секретарь советского посольства Дмитрий Леонидов был заодно кагэбэшником номер два во Франции. Альфреду Бауму это было известно, а Леонидов знал, что Баум знает. Знал ли Баум, в свою очередь, что… Впрочем, это уже неважно. "Сколько на самом деле кукол упрятано в самой большой русской матрешке, не имеет значения, — говаривал Баум. — Человеческий разум на каждом этапе не в состоянии проникнуть дальше третьего круга. А Дмитрия я знаю уже года три, может, чуть больше или чуть меньше, он вполне порядочный человек — насколько это возможно, работая в КГБ. Как, впрочем, и в ДСТ".
— Не знаю, — сказал Леонидов, глядя на жуткую фотографию, грим не сильно помог мертвецу. — Наведу справки среди здешних русских. Можно взять снимки?
— Боюсь, не смогу их отдать, — сказал Баум.
Они сидели в баре на Итальянском бульваре, на мраморном столике перед ними красовались рюмки с водкой. Баум считал вполне возможным обмен маленькими любезностями между теми, кого история и высокая политика развела по разные стороны баррикад.
— Ну и оставьте себе, — отозвался Леонидов, — А почему вы решили, что он русский?
— На нем белье отечественного производства.
— Других признаков нет?
— Нет.
— Говорите, его застрелили?
— Да. Вполне профессионально.
— Мотивы?
— Полиция пока ничего не может сказать.
— В любом случае этот человек не из персонала посольства или торгпредства. И о пропавших туристах или коммерсантах тоже не слышно. Но я все же наведу справки.
Собеседники допили водку, Баум заказал еще.
— Из тех, кто исчез в последнее время, меня интересует Алексей Котов, тот, что сбежал в Лондоне, — сказал Леонидов.
Баум поднял брови насколько мог высоко:
— Дмитрий, он же в Америке!
— Боюсь, что нет, Альфред. У нас есть надежная информация, что он во Франции. Где-то вы его спрятали, в каком-нибудь безопасном месте.
— У нас его нет, — Баум испытал даже некоторое удовольствие от того, что лишний раз врать не пришлось.
— Это просто стыдно, что вам приходится отрицать очевидное, посочувствовал Леонидов, — Времена не те. Можем позволить себе выпить вдвоем. Сидим себе в баре, в центре Парижа. У нас — гласность. И все же…
— Но вы ведь не скажите мне, откуда получили информацию, что Котов у нас?
— Нет, не скажу.
— Выходит, и гласность имеет предел…
— Может, со временем…
Они чокнулись и выпили.
— Оба мы несколько устарели, правда, Альфред?
— Грустно об этом говорить, но так оно и есть.
— У наших хозяев теперь есть спутники-шпионы, электронное наблюдение, высокие технологии. Привычные процедуры вышли из моды.
— Конечно, я тоже чувствую, что устарел, но предпочитаю думать, что это проблема медицинская. Стареем — вот и все.
— Не согласен. Как мы привыкли работать? Маневрируем, обманываем, рискуем жизнью подчиненных, сами унижаемся — и ради чего? Чтобы добыть секретный отчет, технические условия, точные данные. Со спутника все и так видно. А хозяев наших тошнит от тех сведений, которые мы им предоставляем, они их переварить не могут, не знают, как использовать.
— У меня, по совести сказать, тоже вечное несварение желудка — нервная реакция на те проблемы, которые вы нам создаете.
— А у меня? — подхватил Леонидов, — Мне-то что делать, когда велено отыскать Алексея Константиновича Котова, а вы говорите, будто его во Франции нет? — И разразился оглушительным смехом, испугавшим бармена.
Баум решил, что настала его очередь пошутить:
— Все устарело, вы считаете? Мы рабы привычки, потому и продолжаем играть в "кошки-мышки".
Он с удовольствием бы добавил: "Знаю, что Котов уже у вас, к чему это глупое притворство?", но воздержался: "кошки-мышки", как всякая игра, имеет свои правила.
— Знаете, дружище Альфред, игра изменилась, — Леонидов вдруг стал серьезным, понизил голос, обвел глазами соседние столики, — Между двумя блоками — Востоком и Западом — отношения другие. Нет противостояния, борьбы за превосходство, за влияние на страны третьего мира. Кто у нас теперь главный герой? — он не дождался ответа и продолжал:
— Гласность — стремление к открытости, к компромиссу, к согласию — вот чем мы теперь руководствуемся. В нашей стране из-за этого возникли конфликты и смуты. Многим просто необходимы прежние постоянные конфликты их глотки прямо-таки извергают антикапиталистические лозунги, а мозги прилипли к прошлому. И у вас такие есть.
— Это верно.
— Вот эти люди, и на Западе, и на Востоке, они являют собой третью силу, которая норовит повернуть историю вспять…
— Но тот же конфликт происходит и в наших службах.
— Разумеется, разумеется, — согласился Леонидов, — Это замечательно. Но в то же время и опасно. Когда история сворачивает с проторенной дороги, люди, которым это не нравится, становятся опасными. Стремятся создать новую идеологию И в вашей стане, и в нашей настал период шатания в умах и делах, в политике — это всегда тревожит.
Баум заметил у собеседника неприятную привычку: стремится создать впечатление, будто он знает больше о предмете разговора, чем ему по статусу положено. относятся ли эти общие рассуждения к делу Котова, или просто отражают внутреннее смятение, которое наверняка испытывают многие сотрудники КГБ, которое царит сейчас там в коридорах и секретных кабинетах?
— Приходится быть настороже, — произнес он отчужденно.
Собеседники разошлись, обменявшись улыбками.
"Расскажу Жоржу Вавру об этой беседе, — решил про себя Баум, — а то, если кто-то меня в эдаком обществе видел, доверять перестанут, проверки начнутся".
Возобновить контакт с Леонидовым было, как всегда, полезно, не зря Баум оторвался на целый час от любимых картотек. После того, как были получены по факсу сведения из научного института в Уази, он много времени проводил, роясь в архивах, и даже заходил на набережную Орфевр проверить какой-то пункт в дипломатических отчетах. Заглянул и к начальнику архива, обратил его внимание на необходимость постоянно обновлять данные и снабжать картотеки перекрестными ссылками. Начальник архива вынужден был проглотить этот справедливый упрек.
Баум уподобил себя усталому путнику, перед которым забрезжил, наконец, огонек во тьме. Но чтобы достичь приюта, предстоит преодолеть последнюю гору. Предстояло еще, как он понимал, столкнуться с бюрократизмом, скрупулезными требованиями закона, неприязнью других секретных служб и, превыше всего, с уважаемым премьер-министром, с крестьянской цепкостью защищающим собственные интересы. Кроме того, в схеме отсутствовало важное звено: до сих пор не истолкована роль самого перебежчика.
В тот вечер, вернувшись в свою расслабляюще уютную квартиру в Версале, он, чтобы отвлечься от этих мыслей, взялся за сочинение специалиста по наиболее распространенным кошачьим болезням. И вскоре его полностью захватило описание врожденных и приобретенных фагоцитных отклонений, присущих кошкам. Он и сам бы никак не мог объяснить, каким образом эта малопонятная статья придала его мыслям новое направление. "Что-то вроде бокового зрения, — объяснил он позже Жоржу Вавру, — Связь между фагоцитами и нашим перебежчиком никакому анализу не поддается. Достаточно сказать, что в тот момент меня как бы посетило видение и мне открылась тайна — я понял, что случилось с Котовым. Поскольку я остаюсь человеком верующим, я бы мог сказать, что это промысел Божий, но все же я рационалист, а в объяснении происходящего никакой Фрейд или его последователи не сравнятся с рационалистами". Жене же своей Баум только и сказал:
— Я бы выпил чуточку того прекрасного напитка, который делает твоя тетка в Онфлере, и ты со мной выпей, хорошо?
— Есть что отпраздновать?
— Да. Я только что решил одну проблему — небольшую, но сил потратил много.
Подняв хрустальный стакан с прозрачной жидкостью, он добавил:
— Твоя тетка утверждает, будто особый вкус этой настойке придают сок слив и алоэ, а я бы сказал, что сам Вакх плеснул что-то в её бочки.
— Отличная настойка, — согласилась супруга, — Согревает желудок.
Чуть позже, отставив бутылку в сторону, Баум позвонил Вавру домой:
— Завтра к обеду смогу представить сагу о Лашоме и о нарушениях госбезопасности в самом простом виде. Надеюсь, останетесь довольны. После этого, полагаю, можно будет пойти к премьер-министру. Вот тут предвижу трудности.
— Какого рода?
— Антуан Лашом не должен присутствовать при беседе.
— Это я устрою с помощью шефа его канцелярии.
— Не годится. Не хочу, чтобы Лашом узнал обо всем раньше времени.
