Когда они доехали до «Пандемонии», хор сирен предупредил абонентов о наступлении комендантского часа. Мейер сказал Сиду, что о нем беспокоиться не стоит. У него есть пропуск на езду в ночное время. Сид ушел, на прощание взглянув на лежащие на руле руки доктора Смерть. Он шел к башне F неторопливо, как выходят из тупика. Расследование буксует. Пытка легче, чем сама жизнь. Город в агонии. Блу потеряна окончательно.
Остановив машину у сквера, Мейер провожал его тем же мрачным взглядом, каким смотрел в баре панотеля на его располосованное запястье. Сид вошел в башню F, почти уверенный в том, что добрый доктор нажмет кнопку «Д» — донос, как только завернет за угол Абсолют-авеню. Он услышал, как машина тронулась с места, мотор взревел и стих вдали. Он пожал плечами. В холле пахло вощеной мебелью и дезертирством. Он прикинул, а не рухнуть ли на пол, чтобы прижаться горящим лбом к мрамору и лежать, пока Нелегалка не заберет. Только погоня держала его на плаву, а теперь у бега не было ни смысла, ни даже задачи спасти свою шкуру — что там спасать. Как во сне раздался голос консьержа. Он звал его по имени. Сид подошел и принял из рук человека, существования которого никогда не замечал, большой конверт, запечатанный желтым сургучом.
— Посыльный вас не дождался, хотел проскочить до комендантского часа.
Сид посмотрел на конверт. Она написала его имя большими шаткими буквами. Ее имя было написано на обороте старательным детским почерком, проткнувшим бумагу в конце слова.
Сид услышал визг тормозов, хлопанье дверей, бег кованых ботинок по саду. Он поспешно разорвал конверт. Там было два билета до Экзита на поезд 12:45, оба неиспользованные, и книга без обложки.
Сид, не размышляя, рванул в сторону Субтекса. Комендантский час по идее был введен во избежание новых разрушений. По идее он защищал абонентов. В Субтексе мало что можно было разрушить и мало кого реально стоило защищать. В принципе, название «Субтекс» включало все, что лежало ниже бульвара Тексако. С давних пор Тексако пролег длинным шрамом через весь Город, который под этим углом зрения казался Сиду рахитичным телом, где голова и туловище, здоровые и нормально сформированные, стоят на больных, атрофировавшихся от чрезмерной тяжести конечностях. После успеха одноименного сериала название «Субтекс» сузилось до небольшого участка Альфабета, нескольких изолированных блоков вокруг авеню Z. Там Сид знал, что найдет где спрятаться. Он вышел из «Пандемонии» через паркинг, прокрался вдоль стен Абсолют-авеню, достиг Седьмой и пошел дальше. Пустынные, застывшие улицы словно омылись и вернулись к исходному совершенству, совершенству безжизненности. В перспективе, которую теперь ничто не загромождало, они казались бесконечными, прямиком ведущими в иной мир. Сиду показалось, что комендантский час — это что-то вроде репетиции: Город готовит себя к грядущему безлюдью. Миновав десяток домов он встретил всего три машины: одну служебную с тонированными стеклами, один армейский внедорожник, который летел по Тексако в сторону центра на скорости сто пятьдесят километров в час — внутри шестеро вояк, увешанных амуницией, и тот, что стоял на пассажирском сиденье, наугад пулял очередями из автомата, — и одну труповозку.
Воспользовавшись скудостью дежурного света, Сид перебежал под прикрытие строительных лесов и груд бесхозных мусорных баков. Он бежал и ни о чем не думал. Разве что об опасности. Со всех сторон ревели моторы патрульных машин. Крики военных, обалдевших от скорости и безнаказанности, становились громче, потом стихали, и отовсюду неслась морзянка автоматных очередей, слишком регулярных, по оценке Сида, чтобы каждый раз быть прицельными. Пока он шел по Тексако к месту слияния с Майкрософт-авеню, чтобы перейти диагональ в два приема, минимально выходя на открытое пространство, мимо пролетели два вертолета. Вертолеты летели низко, задевая фасады нежилых туманоскребов деловых кварталов, их включенные фары высвечивали на земле широкие пятна. Сид затормозил, заметив бегущего человека. Сноп света выхватил его рваный задыхающийся бег. Человек побежал быстрее, достиг противоположного тротуара и заметался в поисках выхода.
Один из вертолетов завис наверху. Двое других полетели дальше к северу. Сид увидел, как с Пятой улицы по полосе встречного движения выскочил джип. Машина затормозила, поравнявшись с человеком. Фары высветили его затравленный силуэт, на стене напротив выявилось гигантское изображение кроссовки. Сид рванул с места и побежал. Военная машина стояла к нему задом. В пятидесяти метрах к востоку вертолет завис и крутился на месте. Впереди — зона тени. Он бежал бесшумно, пригнувшись. Чуть поодаль, справа от него мужчина тоже побежал. Он бежал в противоположную сторону. Первый залп изрешетил кирпичи. Второй ушел в спирали белого дыма. На третьем Сид свернул с бульвара в кишку Седьмой улицы. Он вжался в подъезд и отдышался. Трудно сказать, что означало последовавшее затишье — либо человек убежал, либо убит.
В 22:10, когда он пересек авеню R, донесся дальний грохот взрыва. Стало заметно движение патрульных машин: визг колес, рывки с места, вой сирен и эти постоянные очереди в никуда, — звуки окружили его, миновали и оставили в покое. Он ускорил шаг. За поворотом пограничной с буферными кварталами улочки он увидел под козырьком подъезда застывшего статуей столетнего отбеленного негра с незрячими глазами, распевающего в одиночку псалмы на языке сновидений, и понял, что добрался в Субтекс.
Двадцать контор по отбелке кожи на одной авеню Z. Крикливые вывески безбожно клялись и обещали немыслимое неоновыми каракулями по обе стороны улицы, которая вела далеко за пределы Города: пересадка кожи плюс обесцвечивание радужки бесплатно! Отливка новых век — рассрочка на год! На экране витрины транслировались этапы отбеливания черной женщины. На другом чередовались различные форматы глаз европейского типа. В центре витрины напротив стояла дермопалитра от алебастровых до янтарных тонов, оттенки кожи были представлены как каталог образцов кафеля для ванной. В остальном торговля на авеню Z ограничивалась несколькими магазинами спиртного. Заштатный офис по искусству татуировки и стоянки под открытым небом, где прозябали в пыли длинные машины, чьи последние конвульсии можно было приобрести за несколько сотенных. Ларьки с сэндвичами. Барахолки последнего разбора. Низенькие дома, выстроенные все по одному образцу: красный кирпич, окна с решетками, бетонное крыльцо.
Это были дома пенсионеров — столетние, полуразвалившиеся, похожие на своих обитателей. Тех самых, что, построив Город, заработали сомнительное право жить в нем вечно. Для этой категории населения квартплата была заморожена около века назад. Таким образом, взлет цен на жилье в пределах Города обошел Субтекс стороной. Это была альтернатива буферным кварталам. Будущие банкотрупы, погрязшие в долгах, часто попадали туда перед неизбежным сползанием к пригородам. А также отбеленные негры и инвалиды труда. Отбросы «Светлого мира». Беглецы от прессинга центральных кварталов, от безумного мира самодовольных абонентов. От взглядов.
Если б не комендантский час, улица, как всегда, кишела бы ордами обдолбанных подростков, они бы размахивали руками и орали, разгоняя тоску и тишь, повисшую над авеню Z, а может быть, среди них встретилась бы парочка экскурсоводов по Субтексу для скучающего народа или пара фоторепортеров, недобравших актуальных картинок и явившихся фотографировать бедноту.
Клуб «611» на авеню Z был открыт. Сквозь вогнутый иллюминатор посетителей подстерегали два глаза, начисто свинченные айсом и укрупненные толщиной стекла. Дверь приоткрылась, и показался костлявый старикашка, улетевший далеко и надолго. Сид попросил проводить его к Буки.
Они пошли сквозь бесконечность клуба. Обычная ночь в «611» — все как всегда. На танцполе разномастные калеки танцевали кто во что горазд. Со всех сторон жесткий звук, лишенный обертонов, стегал воздух, заливая все мощью и яростью, такой же осязаемой, как пар, идущий от взнузданной толпы. Звуки навалились на Сида, сопровождая последовательное мелькание перед глазами вереницы больных тел. Вывинченные конечности, бельма на глазах, скрюченные фигуры. Толпа предавалась типичному спорту ночных заведений: съём партнера и сброс напряжения — наперекор той жизни, которую каждый вынужден был вести с утра. Но наводненная этими нечеловеческого вида мужчинами и женщинами пародия на праздник в своем безмерном комизме все равно попахивала блефом. Вся жизнь с ее невыполненными обещаниями была блефом. Прямо напротив хохотал человек с обожженным лицом. От этого смеха — натужного смеха под кайфом — сверкали его зрачки, тряслась нижняя челюсть, но окаменевшие углы рта отказывались ползти вверх, и низкий лоб, лежащий прямо на глазах, убивал в лице всякое выражение, и было что-то такое в его развинченной шее, что в сочетании с беспорядочными приступами смеха скорее, напоминало тик или конвульсии транса. Сид ускорил шаг.
