Впрочем, если бы он пошел пешком, это бы заметили все и посчитали, что это странно.
А в самом деле, так хотелось пройтись.
Центром композиции квартиры и ее главной мебелью был огромный пружинный матрас на ножках. Раньше Крахмальников не замечал скудости обстановки, более того, считал, что большего человеку и не нужно. Он обожал это их гнездышко, полигон для любовных игр, дом стыда и сладости. Сегодня квартирка в хрущевке показалась Леониду страшно убогой. Он, как был в костюме, свалился на матрас и уставился в потолок.
Ну что, он не совсем потерял лицо. Кое-что сумел отстоять. Скажем, свои “Выводы”, “Персону дня”, “Мнение народа”, новостные блоки остались нетронутыми. Он даже выбил еще одну спутниковую тарелку для корпункта в Скандинавии. Собственно, его редакция потерь не понесла, даже наоборот. Было обидно расставаться с половиной передач отдела науки, но ничего не поделаешь — рынок, рейтинг, рекламодатели… Жаль и театральной странички, но она действительно делалась непрофессионально. Надо будет найти хорошего ведущего. Тут еще не все потеряно…
Вот! Он забыл о главной своей заслуге. Он не позволил устроить на канале молодежный музыкальный блок. Нет, ни за что! Этих дрыгунчиков было по всем каналам как грязи в России. Не дай бог, пустить их на “Дайвер”. Тогда с имиджем интеллектуального канала можно распрощаться. К сожалению, ему не удалось сократить спортивные передачи, всякий там футбол, теннис. Но это святое, от этих глупых взрослых игр никуда не денешься. Зато отстоял интеллектуальную игру “Светлый ум”. Нет-нет, кое-что сделано, не так уж он и проиграл.
"Да я еще и не играл вовсе”, — утешил себя напоследок Крахмальников.
Сейчас в отделе готовят к вечернему эфиру такую бомбу, вспомнил про Копылова Крахмальников, — мало не покажется! Нет, его никто не заставил поднять лапки кверху.
Думать о “Дайвере” больше не хотелось. Леониду надоело думать о неприятном. Ведь он чувствовал в себе вовсе не журналиста, а художника. Его стало мучить, как передать на бумаге вот, скажем, неувиденное лицо. Это случилось с ним на днях, он ехал на машине, а на обочине, отвернувшись, стояла черноволосая девочка. Крахмальников краем сознания решил, что, миновав ее, он с другой точки увидит лицо девочки, но она, словно угадав его мысли, все отворачивалась и отворачивалась. И эта загадка ее лица осталась в Крахмальникове как ноющая боль…
В двери повернулся ключ.
Леонид не шевельнулся.
— Ты уже здесь? — удивилась Алла.
— Да.
— Что-то случилось? — спросила она, не столько памятуя недавний разговор по телефону, сколько видя индифферентность Крахмальникова. Раньше он кидался на нее сразу, торопливо срывал одежду и овладевал ею чуть ли не в прихожей.
— Садись. Случилось. Но сначала ты расскажи. Твой муж ушел? Ты ему сказала?
— Не успела я ему ничего сказать. Просто ушел, и все. Записки не оставил. Пацаны плачут.
— Так, может, не ушел?
— Нет, ключи оставил, документы забрал, костюмы — свои, рубашки, обувь…
— Когда?
— Ночью.
— Ночью? Ты что, так крепко спала?
Алла на секунду замялась, впрочем, Евгений этого не заметил.
— Я поздно вернулась.
— Расстроилась? Ты расстроилась?
— Почему?
— Я тебе позвонил, а ты говоришь: “Может, не стоит”.
— А-а… Это… Наверное, расстроилась.
— Но почему, почему? Мы же все обсудили. Алла внимательно посмотрела на Леонида:
— Знаешь, как бывает, вот готовишься сказать кому-то: уйди, видеть тебя не могу, а он вдруг ровно на секунду раньше… И почему-то обидно. Это, наверное, потому что бросать легче, чем быть брошенной.
Крахмальников подумал, что Алла права, ему надо поторопиться — как бы жена тоже его не опередила. На сегодня хватит ему унижений.
— У меня был сейчас разговор с Гуровиным, — тяжело произнес Крахмальников.
— О чем?
— О том, что канал может накрыться медным тазом, что инвесторы пропали, что денег нет…
— А-а… И что?
Леонид пожал плечами, сейчас его победа-унижение казалась такой неважной. Сейчас вообще все казалось неважным.
— Ал, так мне говорить с женой?
— Как хочешь…
— А ты как хочешь?
— Я?.. — Алла достала сигарету, долго прикуривала, искала, куда бросить спичку. Крахмальников не курил, поэтому только рассеянно следил за ней глазами.
— Ты не ответила, — наконец не выдержал он.
— Леня, не надо ни о чем говорить с женой. Ты же и сам не хочешь.
— Я?! Не хочу?!
— Хотел — не стал бы спрашивать. А так получается, что я тебя заставляю, что ли…
— Нет, просто ты засомневалась, вот я и спросил… Вообще какой-то дурацкий разговор получается, — вдруг обиделся Крахмальников.
— Потому что говорить не о чем. Тебе со мной вообще не о чем говорить. Я вообще никакая собеседница. А вот любовница…
— Мне кажется, ты все время о чем-то умалчиваешь.
— Да. — Алла решительно загасила сигарету. — Ты прав. И моли Бога, чтоб ты ничего не узнал.
С этими словами она встала, подхватила сумку и вышла из квартиры.
Крахмальников снова уставился в потолок.
Куда пропал Казанцев? Он не показывался весь день. И Алина тоже. Надо будет обязательно позвонить им домой. Мало ли что могло случиться.
Леонид посмотрел на часы — до встречи с президентом оставалось полтора часа…
Лицо девочки. Ах, как жаль, что он его так и не увидел. И как это неувиденное лицо описать?
Они сидели в осаде без дела уже не первый час. В осаде, потому что Никитин понимал; после того как их средь бела дня в самом центре города пытались задержать за хранение наркотиков, лучше не покидать убежища хоть с относительной, но все-таки неприкосновенностью. Вряд ли для задержания интересующих ее лиц спецслужба ворвется в офис иностранной фирмы, да еще напичканной съемочной техникой. Комок грязи мигом улетит в космос и, отразившись от антенн спутника, разлетится по всему миру. А грязи эта служба при всей ее внешней небрезгливости все же не любит.
Хотя как это все “улетит”? Тарелки же выведены из строя! Техники Ти-эн-эн сбиваются с ног, бегая по офисам коллег в поисках запасных блоков. А московским дайверовцам сейчас не до них, у самих забот полон рот. Потому-то и сидят друзья без дела.
Валерий с Виктором пересказали Дэби все, что услышали от Копылова, даже нарисовали по памяти схемы.
— У нас мэр уходит в отставку, если примет подарок стоимостью больше разрешенной, — возмущалась американка, — а ваш после гибели по его вине стольких человек даже не выступил с соболезнованиями! Даже не приехал к их родственникам, чтоб поддержать!
— Их гибель еще нужно доказать, — отозвался Валерий. — Это же не самолет и не поезд, где есть списки пассажиров или именные билеты. Знаешь, что сейчас происходит в Северном УВД? Там стоят в очереди люди, возможно даже, по нашей русской традиции, пишут на руках номера шариковой ручкой. Думаешь — зачем? Чтоб объявить в розыск своих родных и близких, в надежде, что те загуляли, нахулига-”или, в больнице лежат или пусть даже похищены — лишь бы не задохнулись там, под землей. А менты им отказывают, чтоб не навешивать на себя лишние хлопоты. И окажется на земле, точнее под землей, еще двести без вести пропавших, за которых не дадут ни компенсации, ни пенсии, но будут брать за них плату за газ, квартиру и прочее, согласно нашему институту Прописки. А когда их выкопают, то их тела еще года три пролежат в каком-нибудь холодильнике до генетической экспертизы, которую все еще не могут произвести для погибших в Чечне, — это же не царская семья! Поэтому мэр и молчит в тряпочку. Тут должны работать специалисты.
— Да, — согласилась Дэби. — Но пока единственными специалистами оказались вы, а вам не дают работать.
— И тебе заодно, — подвел итог Никитин. — Стоп! У нас же есть возможность заняться делом. Нужно найти этого хоулера Мишу Вадимова и попытаться проникнуть в шахту. Только там можно добыть хоть какие-то факты. Пока мы имеем лишь догадки о том, что случилось. Так, где его телефончик? — Валера раскрыл органайзер.
— Ты хочешь засветить его? — спросил Виктор. — Ясно, что Дэби и раньше вовсю прослушивали, а тут еще твой голос прозвучит. Понятно, что те типы появились в подъезде Копылова не случайно — нас просто вели!
— Да, с Вадимовым связываться напрямую опасно… Я знаю, кто нам поможет. Галка. Надо вызвать ее сюда.
— Замечательно, — обрадовалась Дэби. — Я давно ее не видела.
— Но и ее тут же засекут, — гнул свое Носов. — И проводят досюда. До дверей, а дальше не пустят.
— Пусть засекут. Перехватить-то не успеют. Семь бед — один ответ.
Никитин набрал номер отдела координации телецентра.
— Галчонок? Это я. Мы сегодня не увидимся. Моя дебилка сидит безвылазно, и меня никуда не пускает. Придумай что-нибудь срочно, — скороговоркой протараторил он в трубку и отключился.
