Какая удача - Литч Уилл

Она вытирает меня, одевает в брюки и рубашку, а затем пристегивает обратно к креслу.

– Теперь получишь завтрак на обед, – говорит она. – В любом случае, это просто яйца.

Уже обед. Я не уверен, что когда-либо спал так крепко и долго.

Прежде чем Марджани вывозит меня на нашу воскресную прогулку, я снова открываю почту.

Может, это Джонатан переборщил с шуткой? Андерсон сказал, что он отчаянно хочет быть причастным ко всему, а выучить китайский – это признак отчаяния. Я даже не знал, что на клавиатурах можно печатать на китайском. У него, наверное, Mac.

Я вставляю письмо в Google Переводчик, что, конечно же, мог сделать и он, только наоборот.

И получается это:

Я глазею на компьютер и не имею ни малейшего представления, что сказать. Что это такое?

Я тут же пересылаю письмо Андерсону. Я не знаю, настоящее ли оно – черт, но ведь кажется же настоящим! Верно? Вам оно кажется вполне реальным, не так ли? – но он единственный человек, который говорил с Джонатаном, и он полицейский, и, святые угодники, как же меня напугало это письмо.

Я печатаю:

Я еще какое-то время смотрю на письмо. Перевод неточный, но что-то очевидно не так. Если Джонатан настолько псих, что он выдумывает послания от Ай-Чин и переводит их на китайский в Google Переводчике только ради меня, был бы его английский НАСТОЛЬКО плохим? Это совсем не кажется правильным, но, опять же, не кажется правильным, что он звонил бы в полицию и признавался в преступлениях, которых не совершал. По тону не похоже на Джонатана, но, опять же, у кого есть тон, похожий на Google Переводчик?

Что, если она правда там?

Я покажу письмо Марджани, но не сейчас. Сначала мы сходим на нашу стандартную воскресную прогулку, я хочу, чтобы она чуть дольше пожила в мире, где она не так сильно озадачена происходящим. Трэвис поступал похоже в университете, он не проверял свой банковский счет и не смотрел на чеки из банкоматов, чтобы у него была возможность отрицать перед самим собой, насколько он на самом деле на мели.

По воскресеньям она всегда везет меня немного быстрее. У нее столько работы, что, хоть даже это и лучшая часть ее дня – помыть мой член и яйца, одеть в чистое белье и любые вещи, которые она может найти, запихнуть яйца, три четверти которых все равно просто вывалятся, мне в рот, провезти мою вялую задницу по кампусу, засунуть меня обратно в кресло, не получить благодарности, не считая моих грубых шуток о том, как от нее пахнет, конечно, это лучшая часть ее дня – ей нужно спешить. Я не против спешки.

Это прохладный день, твердая 6 или 7 по ПИЗометру, и ветер кажется чистым и свежим.

– Значит, ты ходил на матч с Трэвисом? – говорит она странным тоном. – Он был с той девушкой? Она начала часто сюда захаживать, как по мне. – я ничего не говорю, потому что у меня очень серьезная болезнь, атрофирующая мои мышцы настолько, что они слишком слабые, чтобы производить различимые, отчетливые слова, о чем Марджани никогда не забывает, а значит, этот разговор больше для нее, чем для меня.

– Я думаю, ему нужна такая милая девушка, – говорит она. – Трэвис хороший мальчик, но он уже взрослый. Он уже не мальчик. Его стиль жизни – это слишком, со всеми вечеринками, музыкальными концертами и марихуаной. Ему нужна хорошая девушка. Ему нужно повзрослеть. Ему нужен дом, свой дом, для семьи. Он уже не мальчик.

Марджани часто высказывает подобные непрошенные мысли о жизни Трэвиса, но обычно они намного больше похожи на выговор, и, что важнее, они обычно звучат, когда Трэвис стоит рядом с ней.

– Он так долго был тебе хорошим другом, – говорит она, когда мы заворачиваем обратно на Агрикалчер-стрит в сторону моего дома. – Он был с тобой с детства, всегда приглядывал за тобой. И он был с тобой здесь. Он отвозит тебя, куда нужно, катает в кузове того ужасного грузовика, приходит к тебе почти каждый день. Каким хорошим другом он был.

Я начинаю понимать, что все же этот разговор не для Трэвиса, а для меня.

Марджани наклоняется ко мне, когда мы приближаемся к крыльцу.

– Дэниел, я надеюсь, что эта девушка хорошо на него повлияет, – говорит она, глядя мне в глаза. Разве она не спешит? – Но если не эта, то будет другая. Однажды появится девушка и никуда не уйдет. Они создадут свою семью. У него должна быть своя жизнь. Он всегда будет готов тебе помочь. Но не всегда сможет быть, – она поднимает руку, покрутив запястьем: – этим. Ты это понимаешь?

Я понимаю. Почему ты думаешь, что я не понимаю этого? И почему эта тема всплыла сейчас?

– Это случится раньше, чем ты думаешь. Так всегда бывает. Тебе нужно готовиться к этому.

Ну, если повезет, я преставлюсь достаточно быстро, чтобы он мог завести семью, которую ты так ему желаешь.

– Это не смешно.

Бедная Марджани. Только измотанная Марджани подняла бы эту тему. Только измотанная Марджани сказала бы что-то настолько правдивое и окончательное.

Я немного ворчу, и Марджани замечает скатившуюся из моего левого глаза слезу: на улице было ветрено. Она вытирает ее и ввозит меня в мою комнату. Я показываю на компьютер.

– Ладно, – говорит она. – Но ты знаешь, что у меня мало времени.

Она выходит в соседнюю комнату, чтобы взять очки из своей сумки. Она надевает их на нос и щурится, приближая лицо к экрану. Я вижу, как ее губы беззвучно шевелятся, пока она читает. Потом я показываю ей перевод. И она бледнеет.

– О, Дэниел, – говорит она. – Это очень плохо.

– Нам нужно позвонить Трэвису, – повторяет она вслух. – Нам нужно прямо сейчас ему позвонить.

– Да, да, вам нужно проверить почту, – говорит Марджани. – Сейчас же.

Оставив Трэвису сообщение, чтобы он пришел сию же секунду, Марджани позвонила Андерсону, и теперь она поставила его на громкую связь.

– Мэм, я за рулем, я сейчас не могу проверить телефон, – немного раздраженно говорит он. Ужасно, народ из дома этого инвалида никак не перестанет его беспокоить.

– Вам нужно съехать на обочину, это важно.

– Разве вы не можете мне сказать, что в письме?

– Дэниел отправил вам письмо, которое недавно получил от Джонатана.

– Он все еще общается с Джонатаном. Я думал, я сказал ему, что Джонатан трепло. – я слышу, как кто-то другой, наверное, напарник, посмеивается на заднем плане.

– Да, но Джонатан отправил ему несколько очень безумных писем.

– Он безумный человек, мэм.