— Около двухсот штук.
Я кашляю, едва не поперхнувшись сигаретой.
— Двести штук, и ты всё ещё прячешься и питаешься пончиками из службы доставки?
Он качает головой.
— Кажется, что это много, но это точно не деньги на-всю-оставшуюся-жизнь. По крайней мере, магазин принёс немного наличных, но с этой утратой…
Несколько месяцев назад Самаэль дал Касабяну возможность заглядывать в Демонический Кодекс, справочник Люцифера-бойскаута по хитроумным жуткостям. С его помощью Касабян также может прятаться за кулисами, наблюдая за частями Ада, словно камера наблюдения.
— Ты вообще заглядывал в Кодекс? Видел меня в Даунтауне?
— Кэнди часто приходила и просила меня об этом.
— Когда ты видел её в последний раз?
— Три недели. Может быть, месяц назад.
— Что ты сказал?
Он вынимает жёлтыми от никотина металлическими пальцами «Проклятие» изо рта.
— То, что я вижу, такое спорадическое. Я не могу видеть везде. Первые несколько дней я мог видеть тебя время от времени, а затем ты покинул эфир.
— Возможно, из-за Люциферства.
— Люциферства?
— Забей. Кстати, я убил Мейсона.
— Уверен?
— У него в голове была большая дыра в том месте, где раньше были его мозги.
— Ну, чувак.
Он опирается локтем о стол и проводит металлической рукой по голове.
— Это лучшая новость, которую я слышал за долгое время. Мне раньше снилось, что он возвращается и находит меня полным калекой, неспособным убежать.
Я произношу это, не давая себе времени подумать.
— Где сейчас Кэнди?
Эллиотт Гулд едет на автобусе в Мексику. Его костюм помят и поношен, а глаза темны, словно он не спал несколько дней. Он выглядит как половина населения Ада и большая часть Голливуда, та половина, что не занимается в тренажёрных залах, поэтому выглядит как колбаса, натянутая на манекены Беверли Хиллз.
— Она не оставила мне грёбаный маршрутный лист. Последний номер, который у меня есть, — клиники твоего друга.
Он тушит сигарету и говорит:
— Ты ведь не собираешься возвращаться сюда? Я как-то привык, что это место принадлежит только мне.
Я встаю, отряхивая с колен крошки от пончика.
— Знаешь, кто я теперь? Я Люцифер, верховный мудак Подземного мира. Я буду спать там, где захочу.
Касабян косится на меня, не отрывая головы от фильма.
— Ты имеешь в виду, что на мели.
— Полностью.
Он открывает один из ящиков стола и достаёт пачку «Проклятий». Вместо сигарет она набита наличными. Он отсчитывает две сотенные купюры и протягивает мне. Я не двигаюсь, чтобы взять их. Спустя минуту, он отсчитывает ещё несколько банкнот. Я беру их и сую в карман.
— Не думай, что я всегда буду позволять тебе быть таким скупым на мои деньги.
— Это мои деньги. Свои деньги ты раздал.
Я не в настроении спорить на эту тему. Поднимаю матрас и пытаюсь нащупать своё оружие.
— Не утруждай себя. Святоша Джеймс забрал их тогда же, когда забрал деньги.
— Даже «Кольт» Дикого Билла?
— Все.
— Старинный «Кольт Нэви» не был настоящим оружием Дикого Билла, но был ближе к нему из всего, что ко мне когда-либо попадало, и теперь он исчез. Это жестоко.
Я достаю из сумки «Глок» и наац. Наац отправляется во внутренний карман пальто, а «Глок» за пояс на спине.
— Я оставлю сумку здесь, пока не выясню, где остановлюсь.
Касабян бросает мне нераспечатанную пачку «Проклятий». Довольно щедро с его стороны. Должно быть, он думает, что у меня день рождения.
— Не стоит. Поуп Джоан по-прежнему работает по ночам в отеле «Бит». Брось ей чутка монет, и, держу пари, она даст тебе наш старый номер. Мне кажется, я даже мог припрятать немного денег в вентиляции.
Я поднимаю сумку и направляюсь к выходу.
— Рад видеть тебя на своих ногах, Старый Брехун.
— Счастливой охоты, Железный Дровосек.
Я мельком замечаю Касабяна в окне у стола. В стекле его лицо обычное и чистое, но сидящий в кресле парень — грязное месиво. Что ж, вот и всё. У Дьявола особенные глаза. Он может видеть грех. Интересно, что видел Самаэль, когда смотрел на меня?
Я сажусь на мотоцикл и еду закоулками с совершенно разумной скоростью в клинику Аллегры. Подаю сигналы руками и всё такое. Взгляни на меня, Мамочка. Наконец-то, законопослушный гражданин.
То, что раньше было клиникой дока Кински, а в настоящее время является клиникой Аллегры, находится в торговом центре рядом с местом пересечения бульваров Сансет и Голливудского. С одной стороны торгового центра располагается франшиза жареных цыплят, с другой местная пиццерия, а между ними вьетнамский маникюрный салон и клиника. На парковке пахнет, как в школьной столовой, и это одно из последних десяти мест, куда заглянул бы любой, охотящийся за тяжёлой ангельской магией.
На всех окнах клиники опущены жалюзи. На двери золотыми самоклеящимися буквами написано «ЭКЗИСТЕНЦИАЛЬНОЕ ИСЦЕЛЕНИЕ». Я берусь за ручку и тяну. Заперто. Я поднимаю руку, чтобы постучать, и опускаю её. Одно дело повидаться с Касабяном — мы оба самые большие известные друг другу уроды — но здесь будет совсем другое. Здесь обычные люди. Не нормальные обычные, а те, кто действует и ощущает себя как обычные люди.
Я не знаю, что сказать Кэнди. Три месяца назад я сказал ей, что вернусь через три дня. И Аллегре. Я даже не попрощался с Аллегрой перед тем, как уйти. Она психанула, когда я недолго поработал телохранителем Самаэля, и с тех пор между нами какой-то напряг. Если Видок внутри, это ещё одно конкретное осложнение. Старик ближе всех из тех, кто у меня когда-либо был, к настоящему отцу. Но ещё он француз и шумный, когда возбуждён. Прямо сейчас я не знаю, смогу ли выдержать одного из них, тем более обоих. И всё же.
Я стучу в дверь. Та приоткрывается, и через щель на меня смотрит грузная блондинка с голубой кожей и рожками. Она Людере [101]. Вид Таящихся. Всё племя — заядлые игроки. Наверное, единственная причина, почему женщина работает здесь, заключается в том, что она может принимать бегущие ставки [102] на то, какие пациенты поправятся, а какие умрут.
— Вам назначено?
— Все считают меня мёртвым, так что, наверное, нет.
Она протягивает руку через открытую дверь и суёт мне в руку визитную карточку.
— Позвоните, и доктор Аллегра примет вас, когда сможет.
Она начинает закрывать дверь. Я хватаюсь за край.
— Кэнди внутри?
— Вам зачем знать?
— Это значит, что она внутри?
Она указывает на визитку.
— Позвоните и назначьте встречу.
— Почему бы мне не организовать её прямо сейчас? Меня зовут Старк, и через тридцать секунд я войду внутрь. У тебя есть десять секунд, чтобы записать это в свою книгу, и двадцать секунд, чтобы убраться с дороги, прежде чем я вышибу дверь.
Она отклоняется в сторону, чтобы свет из вестибюля клиники падал мне на лицо.
— Ты это он, или тот зануда?
— Мы знакомы?
— Раньше я тусовалась в «Бамбуковом доме кукол». До того, как он появился.
— Принцесса, станет занудно ходить и вышибать двери?
— Звучит похоже на тебя. Жди здесь.
— Двадцать секунд.
Двадцать секунд наступают и проходят. Очень плохо. Мне всегда нравилась эта дверь с отслаивающимися золотыми буквами. Но никогда не высказывай угрозу, которую не готов исполнить. Я отступаю на расстояние для хорошего удара ногой. Дверь выглядит не очень, так что не нужно драматизировать. Просто поднять ногу, чтобы выбить замок. Я подтягиваю её вверх и секунду стою на улице, словно кожаный фламинго. Дверь распахивается, и на пороге стоит Кэнди. Она смотрит на меня, стоящего на одной ноге, в грязной коже и пальто со следами асфальтовой болезни. Я смотрю на неё. Те же рваные джинсы и Чак Тейлоры. На ней футболка с японскими иероглифами. Вид словно для женской рок-группы, о которой я никогда не слышал. Мы оба смотрим друг на друга. Потом мне приходит в голову опустить ногу.
