— Это не просто служебное нарушение, это не дисциплинарный проступок, это дело пахнет трибуналом! — командным голосом отрывисто выкрикивал генерал, и его слышали не только на всем плацу, но и на прилегающей территории. В этом отношении полковнику юстиции Королеву было до него далеко, ибо тот кричал всегда в замкнутом пространстве кабинета и обращался к ограниченному кругу подчиненных. Да и грозил им только выговорами или увольнением.
— По вашему разгильдяйству допущена утечка информации, гражданский следователь написал письмо министру с требованием назвать подразделения, в которых изучается «силат»! — Это был не просто крик, нет, это было рыканье льва. И если бы оно было направлено на Павла Колтунова, тот мог бы упасть в обморок. Но в шеренгах стояли двести бойцов, прошедших огонь, воду и медные трубы, они были не столь впечатлительны, как вчерашний студент. Если вообще были впечатлительны. Они даже не обращали внимания на «особиста» Гордеева, который семенил за генералом и, чуть наклонившись вперед, пристально всматривался в их лица, как будто хотел прямо здесь и сейчас разоблачить измену, вызревшую в недрах суперсекретного подразделения. Может, походкой или манерами, а может, внешним видом и повадками «особист» напоминал шакала Табаки при тигре Шерхане из известного мультфильма про Маугли, а потому вызывал улыбку у тех, кого хотел напугать.
— Но утечка информации — это еще не все! — гремел Шерхан. — Она стала возможной в результате серьезного преступления! Кто применял приемы «силата» на Щелковском шоссе? Убито три человека! Кто разрешил использовать невидимое оружие вне боевой обстановки, да еще против своих граждан?!
«Кто это сделал?! Кто посмел?!» — беззвучно подпевал ему Табаки и сердито хмурился в тон голосу начальника.
В этой мизансцене Кленов вполне мог сойти за добродушного с друзьями, но грозного к врагам медведя Балу, а адъютант… Впрочем, адъютанты не имеют собственной персонификации и обречены исполнять роль тени своего хозяина.
Бойцы молчали. Они знали, как надо себя вести в таких случаях. Тем более что, как говорится, «дело пахло керосином». Тройное убийство есть тройное убийство. Суровые лица людей, которые многое видели и многое испытали на своей шкуре, не выражали эмоций, но все недоумевали, потому что история, озвученная генералом, была действительно из ряда вон выходящей! И только два человека не испытывали недоумения, хотя делали вид, что и они недоумевают. Это были Скат и Ерш.
— Или у вас руки чешутся? — продолжал Вилховский. — Давно работы нет? Хотите в Шамаханские болота?
«В Шамаханские болота! Правильно, правильно! Давно пора!» — молчаливо поддержал начальника Гордеев. А чтобы его позиция была замеченной, истово закивал головой.
В Шамаханские болота никто не хотел. Поэтому шеренги отозвались нестройным «никак нет». Нестройным — потому что отвечали не все, ибо это было не по уставу. По уставу предполагалось молча воспринимать то, что говорит генерал, до тех пор, пока он не задаст вопрос, прямо обращенный к личному составу. Пока же вопросы были риторическими. Но, видно, парням уж больно не хотелось возвращаться в Шамаханские болота.
— Так можете туда поехать! — не успокаивался Вилховский. — Или в другое место, немногим лучшее! Если лучшее вообще! — многозначительно добавил он. — Сейчас как раз обдумывается одна операция…
Это не было невероятной новостью, потому что все существование подразделения имело цель отправляться на задания, которые не сулили ничего хорошего и были связаны с реальным риском для жизни.
— Последний раз спрашиваю: кто это сделал? Два шага из строя — шагом марш!
Но шеренги не шелохнулись, и никто из строя не вышел.
— Ладно, — угрожающе пообещал генерал. — Даю вам сутки. Через сутки жду явки с докладом. Тогда можете рассчитывать, что я стану вас поддерживать. А если нет, то вам будет хуже! Всем все понятно?
Опытные бойцы знали, что поддержка Вилховского — это поддержка утопающего путем удержания его головы под водой, а признание в тройном убийстве автоматически повлечет трибунал и пожизненное заключение, особенно обидное в собственной стране.
Но, тем не менее, шеренги дружно грянули «так точно»! И строй был распущен, бойцы вернулись к ежедневным занятиям. Скат и Ерш украдкой продолжили обсуждение происшедшего, но пришли к выводу, что убийство гражданских лиц — это компетенция гражданских властей, а предположения насчет «силата» так и останутся предположениями, значит, служебная проверка закончится ничем.
* * *
У Джен началась новая жизнь. Жизнь семейной женщины. Она не появлялась в «Сапфире», не поддерживала контакты со старыми знакомыми, кроме Галки, вела домашнее хозяйство: убирала, готовила, ждала возвращения Ската, кормила его, стараясь разнообразить свои обеды. Наконец пригодились бабушкины кулинарные уроки… Как ни странно, это ей нравилось больше, чем прошлая жизнь. Новая была заполнена полезными делами, к тому же она ждала заветного дня, когда ее должны слушать. К этому она готовилась — пела каждый день, когда оставалась одна, но ей казалось, что голос звучит ужасно.
Правда, когда она пела для Ската, он успокаивал: мол, это без музыки, без усилителей, без аранжировки… Но все равно ей снились страшные сны, в которых она с позором проваливалась на глазах огромного зала… Она уже боялась предстоящего испытания и надеялась, что его перенесут, отодвинут хотя бы на неделю или даже на несколько дней. И когда накануне решающей даты в середине дня раздался звонок с незнакомого номера, она подумала, что надежды сбываются.
— Здравствуй, Виола! — раздался в трубке мужской голос. И голос, и имя были из прошлой жизни.
— Здравствуй…
— Не называй меня! — предупредил голос. — У тебя проблемы, я хочу тебе помочь. Давай через два часа встретимся у ресторана, который тебе нравился.
Звонок оборвался. Сердце Джен упало: речь, скорей всего, о Щелковском шоссе, а это куда страшней предстоящего испытания! «Ресторан, который тебе нравился» — сомнительный ориентир! Сколько их было, таких ресторанов! Но она узнала голос, который и привязал ее к точке встречи: с обладателем этого голоса ей нравился «Каприз». Но почему такие предосторожности? Неужели за ним следят? Или за ней?! Виолетте-Джен совсем поплохело. Она не помнила, как добралась до «Каприза». Хотя догадалась не вызывать такси, а поймать частника на соседней улице, в квартале от дома.
У входа в ресторан, на месте для хозяина и его почетных гостей, стояла черная «БМВ» с наглухо затонированными стеклами. Клаксон коротко каркнул. Она быстро подошла и нырнула в сумрак прохладного салона.
— Привет!
— Привет! Не знаю, была ты на Щелковском или нет, и знать не хочу. Только ты вызывала такси, а таксиста грохнули. И тебя все ищут, в лучшем случае как свидетельницу…
— Как «грохнули»? — не поняла она, хотя не первый раз слышала это слово, но сейчас его ужасный смысл отторгался защищающимся сознанием.
— Очень просто. Как обычно. Давай свой телефон!
— Зачем?
— Говорю, давай! — Он взял с заднего сиденья металлический чемоданчик, открыл его и бросил туда полученный айфон. В ответ на недоуменный взгляд пояснил: — Это чтобы не могли запеленговать. А это тебе на замену!
Вынул из чемоданчика и протянул коробку с новым айфоном.
— Цвет такой же, как у тебя. Симка внутри. Никому не говори, что сменила номер. Никому. Это очень важно! Тут вбит тот номер, с которого я звонил, на случай чего-то очень важного. Если будешь меня набирать, то не из дома… Ты все поняла?
— У тебя и номер другой, и машина… Неужели все так серьезно? — испуганно проговорила она.
— Не серьезней, чем бывало до сих пор! Через месяц-другой рассосется! Все, до свиданья!
* * *
Вернувшись в кабинет, Паша несколько минут приходил в себя: заперев дверь, полежал в кресле, глубоко дыша, чтобы успокоить бешено бьющееся сердце, выпил чашку сладкого чая, а потом принялся выполнять задание начальника — искать Евгению Барышникову, которая выходила на роль ключевого свидетеля. И действительно, после убийства Турсунова к ней появилось много вопросов. Почему ее не забрал вызванный таксист? Или все-таки забрал? А если все же не забрал, то кто это может подтвердить? Кто привез ее в город?
