Но на пути, ведущем к сверкающим вершинам Истины, следователя поджидали огромные валуны препятствий и обрывы разочарований. По его звонку участковый инспектор районного отдела полиции вышел в адрес прописки, указанный при покупке таинственной девушкой сим-карты.
Однако адрес оказался липовым, то есть полуразрушенный остов подготовленного к сносу дома еще физически существовал и стоял на том же месте, только в нем прописывались сотни приезжающих в Москву новых жителей, которые расползались потом по двадцатимиллионному мегаполису, и отследить их перемещения не было никакой возможности.
Колтунов попытался установить ее местонахождение по системе локации мобильного оператора. Но и здесь его ждало разочарование, потому что в официальном ответе говорилось: и сим-карта, и сам аппарат в сети отсутствуют… Возможно, его бы успокоило то, что даже сам Громобой не смог определить местонахождение гражданки Барышниковой. Даже его могущественные связи не принесли никакого результата. «Такое впечатление, что она уничтожила трубку со всей начинкой», — сказал конфидент, работающий в мобильной связи.
Но об этом набирающийся опыта Паша не знал и знать не хотел. Он сделал то, что от него требовалось, — написал положенные запросы, подшил полученные ответы и тем самым снял проблемы неисполнительности, а наоборот, продемонстрировал, как ревностно он выполняет поручения руководства. Правда, столь четкая исполнительность не привела к положительным результатам, но это уже совсем другой разговор. К тому же он уже начал понимать, что можно работать на результат, а можно — на бумаги, объясняющие, почему результат не достигнут. И еще неизвестно, какой путь выгодней для исполнителя…
* * *
На прослушивание с ней увязалась Галка — вроде как просто за компанию, а на самом деле с далеко идущими планами, которые тут же и выболтала: «Там крупная „рыба“ водится: певцы, композиторы всякие, короче, чистая публика, и при деньгах… Где еще с приличными людьми знакомиться — кругом одни бандюки, картежники и шлюхи! Ну возьми меня, что тебе, жалко, что ли? Может, и клюнет какая-нибудь знаменитость…»
Джен было не жалко, и хотя она сомневалась, что ей назначили время вместе со знаменитостями, которые ждут не дождутся, чтобы «клюнуть» на Галку, отказывать подруге она не стала.
Студия находилась на двенадцатом этаже высотки на Новом Арбате. В обшарпанный, тускло освещенный лифт с ними вошел высокий немолодой мужчина с длинными, завивающимися у плеч седыми волосами и во всем белом: белые туфли, белый костюм, белая рубашка, только галстук красный. Лицо его показалось знакомым, а когда миновали пятый этаж, Джен вспомнила, что это известный поэт-песенник и композитор Домбровский, ведущий передачи «Молодые голоса», которого часто показывали по телевизору и который недавно женился на начинающей певичке, годящейся ему во внучки.
Несмотря на этот сдерживающий фактор, он не сводил глаз с Галки, которая старательно подготовилась к «рыбной ловле»: надела остроносые красные «лодочки» на высокой шпильке, короткие красные шорты и короткий, открывающий живот и туго обтягивающий грудь красный топ, сквозь который вызывающе вытарчивали соски. И хотя свою главную приманку — красивую цветную татуировку розы — она в силу врожденной скромности не могла выставить на всеобщее обозрение, зато, как индеец-команч перед решающей битвой, нанесла полную боевую раскраску: ярко-красную помаду на подкачанные губы, синие тени на веки, черную тушь на искусственно наращенные ресницы, сгущающийся на скулах тональный крем, имитирующий загар. В тесном сумраке кабины она выглядела, как загримировавшаяся под череп последовательница субкультуры готов, забравшаяся в чужой склеп.
Но Домбровского это не смущало, он рассматривал Галку с поощряющей улыбкой, не обращая внимания на Джен, которая обычно одевалась в одном стиле с подругой, но сейчас, почти без мейкапа, в легких серых брюках, белой блузке с рюшами и не попадающими в тон красными балетками на плоской подошве — свидетельницами происшествия на Щелковском шоссе, — выглядела очень скромно и, как показывал опыт, не привлекала мужского внимания. «Точнее, старческого внимания», — пришла в голову успокаивающая мысль, однако Джен тут же вспомнила бытующую в их кругах поговорку: «Знаменитый и богатый мужчина не имеет возраста».
Но тут ее поток мыслей изменил направление: лифт достиг двенадцатого этажа и, заскрипев дверями, неохотно выпустил своих пассажиров в хорошо освещенный, отделанный светлыми панелями коридор. Облик девушек мгновенно изменился: Галка из мрачной поклонницы депрессивного мира готов превратилась в яркую тропическую птичку, а Джен — в скромного серого воробушка. Встречавший их Вениамин даже перепутал будущую певицу с подругой, и со словами: «Рад вас видеть, Женечка!» любезно обратился к Галке, потом тряхнул головой, будто приходя в себя, и извинился:
— Я же видел вас только один раз, — виноватым тоном пояснил он, теребя пуговицу мятой кремовой шведки.
Джен отметила, что джинсы «Монтана» сидят на нем плохо — то ли штаны на размер больше, чем нужно, то ли у него слишком тощий зад.
— А тут такая жар-птица, словно вылетела из парижского «Мулен Руж»! Вот и переключился на нее!
— Я тоже допустил ту же ошибку, Веня! — бархатно произнес Домбровский. При ярком освещении он выглядел еще солидней, вальяжней и, как ни странно, моложе — ухоженная, без морщин кожа нивелировала впечатление от седых волос. — Мужчинам свойственно клевать на яркую наживку!
Галка победоносно улыбалась.
— Да, Илья Васильевич, вы как всегда правы, — поспешно согласился Вениамин. Он уже не разыгрывал из себя «главного по песням» и держался с Домбровским так же угодливо, как с Извольским. Чувствовалось, что он находится в совершенно другой весовой категории.
— Это вы в точку попали! — рассмеялась Джен. — Я насчет яркой наживки! Галочка у нас заядлый рыболов!
Мужчины переглянулись, и Джен поняла, что они раньше говорили о ней. Может быть даже, Домбровский пришел из-за нее… А Галка — это отвлечение внимания, камуфляж, как говорит Скат.
— Ну, мы еще не начинали прослушивание. Голос скажет сам за себя и расставит птичек по местам, — произнес Вениамин, окончательно выпутавшись из щекотливой ситуации.
Галка скривила сочные губы:
— Не так важно иметь голос, главное — уметь петь, — заученно произнесла она, всем своим видом давая понять, что обладает самыми необходимыми умениями, о которых сейчас просто не время и не место распространяться.
Основная студия находилась в большом зале, перегороженном пополам прозрачной стеной. Там стояли микрофоны, синтезаторы, звукозаписывающая аппаратура. А по эту сторону расхаживали поэты — сочинители будущих шлягеров, композиторы, которым предстояло создать музыкальные шедевры, ну и, конечно, исполнители обоих полов. Хотя трудно было разобрать — кто к какому полу принадлежит: все были длинноволосыми, лохматыми, небрежно одетыми в рваную джинсу и маечки, у подбирающего мотив на гитаре вроде бы мужчины бросались в глаза длинные ногти с зеленым маникюром. Однако гендерные характеристики тут не имели значения — здесь царил дух творчества, в том смысле, в каком его понимали собравшиеся. Их было около полутора десятков и, судя по обрывкам разговоров, все они были гениальны, но происки завистников и откровенных недругов мешали им пробиться на лучшие эстрады страны… Кого-то это сборище напоминало, и Джен внезапно поняла кого — канувших в Лету хиппи из голливудских фильмов!
Галка осталась в зале ожидания, а Джен отвели за стекло. Вениамин и Домбровский сели в кресла, а девушку поставили к микрофону и дали наушники, в которых звучал саундтрек к песне про журавлей. То ли потому, что Джен нервничала, то ли оттого, что с момента ее вокальных упражнений прошло много времени, но дело не заладилось с самого начала. Она только с третьего раза попала «в звук», несколько раз сбивалась, забывая слова, да и голос — она сама чувствовала — был не ее: чужой, грубый, лишенный пластичности, словно вместо тонких лайковых перчаток надела рабочие брезентовые рукавицы, в которых не получалось то, что успешно делала раньше. Картонные журавли летели не так плавно и чувственно, как настоящие, — они беспорядочно махали крыльями, проваливались в воздушные ямы, рыскали из стороны в сторону, а главное — их не объединяло то, что должно было объединять: тонкое и нежное чувство…
