— Дункан расхваливает вас до небес, — заметил Рэймонт Майлзу, — Он сказал, что вы работаете над великим романом — нечто вроде «Саги о Форсайтах» — хотя лично я ненавижу эту «Сагу». Когда вы предполагаете его закончить?
— Если повезет, через четыре месяца. Жена прожужжала мне все уши из-за того, что я занимаюсь на фортепиано, вместо работы над ним.
Сидней посмотрел на Полу.
— Жены писателей — кошмар профессии. Итак, госпожа Писательница, надеюсь, вы позволите мне первому глянуть на «магнум опус» вашего мужа?
— Разумеется. Мы рады были бы отдать его вам для прочтения.
«Почему бы и нет? — подумала она. — Отказывать ему сейчас — бессмыслица». Время ее «моральных устоев» давно миновало.
— Мне нравятся старомодные новеллы, — продолжал Сидней. — Сейчас каждый пишет порнографию, но у этого чтива ограниченный рынок. Наступит день, когда эти ребята обнаружат, что их товаром никто не интересуется. Со временем секс весьма приедается…
— Может, для тебя, но не для меня, — заметил Дункан.
— Старый козел! — засмеялся Рэймонт, забирая очередной бокал с шампанским у проходящего официанта, — Как вы полагаете, Линдсей справится с бастующей подземкой или же город потерпит фиаско, как и пару лет назад?
— Этот город — постоянное фиаско, — ответил Майлз. — Нью-Йорком невозможно управлять. В лучшем случае, это организованная анархия.
— Именно поэтому здесь так интересно жить, — сказал Сидней.
* * *
К Поле, нашедшей себе местечко у скульптур Джакометти, подошла Роксанна. На ней было бордовое платье модели «Империя», которое Пола мысленно оценила в тысячу долларов. Нельзя было отрицать наличие у хозяйки великолепного вкуса.
— Мне хотелось выразить вам свое восхищение вашим уютным домом, — произнесла Роксанна. — Вы прекрасно его отделали.
— Спасибо. — «Интересно, права ли Мэгги насчет того, что я к ней ревную? Боже, надеюсь, нет. Больше всего на свете я не люблю ревнивых женщин».
— И какая милая у вас дочь! Очень симпатичная и бойкая.
— Боюсь, ее бойкость переходит в непослушание.
— Но разве это не присуще всем детям? Мне показалось, что она очень похожа на отца.
— Да, сходство большое.
— Вы знаете, ведь я — скульптор-любитель…
— О, в самом деле?
— Да, на верхнем этаже у меня студия.
— Вы делаете современные скульптуры, вроде этих? — кивнула Пола на Джакометти.
— Нет. Боюсь, я ужасно консервативна. По большей части я занимаюсь портретной работой. Кстати, я хотела попросить вашего мужа об одной услуге. Видите ли, я делаю прижизненные маски — наверху, в библиотеке у меня порядочная коллекция, — так вот: у Майлза настолько интересное лицо, что я с удовольствием изготовила бы маску. Но мне крайне неудобно просить его об этом, потому что гипс застывает так долго, процедура довольно мучительна для модели.
Пола смотрела на нее, стараясь не показать своей неприязни и раздражения при мысли о муже в роли модели.
— Хорошо, думаю, Майлз согласится. Вы хотите, чтобы я попросила?
— О, нет, это сделаю я. Но сначала мне хотелось попросить разрешения у вас.
С приятной улыбкой Роксанна направилась к Майлзу, беседующему у роялей с Дунканом.
«Немедленно успокойся, — твердила себе Пола, следуя за Роксанной. — Не делай из мухи слона. Если Роксанна собирается всерьез заняться Майлзом, ты ничем ее не остановишь. Нужно верить в мужа. Он любит тебя, успокойся».
Почувствовав себя несчастной, она взяла еще один бокал с шампанским и продолжала следить за прекрасным созданием, приблизившимся к Майлзу и заговорившим с ним.
* * *
Майлз справился с «Итальянским концертом» лучше, нежели две недели назад с Моцартом, но исполнение его было менее вдохновенным. Дункан, разумеется, сыграл хорошо, но звук казался слабым, и после музицирования Эли выглядел очень усталым. Впрочем, толпа наградила их горячими аплодисментами и Майлз, подсевший к Поле, казался взволнованным.
— Как тебе понравилось?
— Звучало очень хорошо.
— Не забывайся, — нахмурился он. — Ты можешь ненароком перехвалить меня.
— Извини.
— Что с тобой. Ты выглядишь так же, как Бетт Дэвис в фильме «Все о Еве».
— Ничего. Только немного болит голова. Она попыталась улыбнуться, но не справилась с задачей.
— Роксанна хочет, чтобы я позировал для какой-то маски.
— Да, знаю. Ты сделаешь это?
— Почему бы и нет? Думаю, это чертовски здорово обессмертить себя в гипсе.
— Кажется, у меня наступает похмелье, — оборвала его Пола и направилась в туалет.
Протискиваясь сквозь толпу, она почувствовала, как головная боль усиливается. Согласие Майлза выполнить просьбу Роксанны разочаровала ее, но глупо было надеяться, что он откажет. С какой стати? Ведь просьба Роксанны была достаточно безобидной. Почему она не может выбросить из головы недоверчивые мысли? О том, что эти люди играют в некую элегантную игру, конец которой окажется… каким? Пугающим? Да, именно так. Пугающим.
Но в чем смысл этой игры?
Она поднялась по лестнице на второй этаж. Большой холл наверху был оклеен прекрасным белым шелком и модернизм нижней гостиной уступал здесь место антиквариату. У стены стоял французский комод с укрепленным над ним зеркалом а-ля Луи Куинз. Мельком глянув на свое отражение, Пола пожалела о том, что она не прекрасна, как Роксанна, а всего лишь «симпатична» и пошла по длинному холлу в переднюю часть дома, где размещались гостевая комната и туалет. После шума нижнего этажа второй этаж казался блаженно тихим; подходя к двери туалета, она с радостью почувствовала, что боль отступает.
Напротив гостевой комнаты находилась библиотека. Пола заметила висящие на стене комнаты белые маски и, вспомнив слова Роксанны о коллекции, решила осмотреть их. Комната была маленькой, но элегантной: вдоль трех стен размещались двухметровые шкафы из каштана с изящными декоративными решетками из бронзы. Четвертую стену занимало выходящее на улицу окно, перед которым стоял прекрасный антикварный стол с французской лампой времен «Директории». Рядом с лампой лежало несколько безделушек, среди которых — хрустальный обелиск, красивая серебряная чернильница и длинный, зловещий на вид нож для открывания писем с узорной костяной, рукоятью, оканчивающейся скалящей зубы мертвой головой. Решив, что жутковатая вещица не слишком-то подходит для своего назначения. Пола взглянула на стены поверх книжных шкафов. Их обтягивал темно-красный бархат, на котором висело не менее дюжины гипсовых масок. Все они представляли друзей Дункана: она узнала лица Сиднея Рэймонта, Филипа Розена, принцессы Андраши и госпожи Агаты Ренфру. Там же находились и маски Дункана и самой Роксанны. Маски отличались сходством с оригиналами и в мягком свете настольной лампы казались Поле почти живыми — галерея спящих голов.
Чуть вздрагивая, она прошлась по комнате, разглядывая книги. Очевидно, Дункан был страстным читателем и обладал вкусом католика: среди томов имелись книги по истории, биографические и серьезные работы по теории музыки, а также поваренные книги, руководства по виноделию, бестселлеры, детективы и, конечно, боевики о Джеймсе Бонде, притом весьма потрепанные. Одну из угловых полок заполняли изящные фарфоровые статуэтки и прочие художественные мелочи, подсвеченные скрытой лампой и защищенные решетчатыми дверцами. Пола в восхищении остановилась перед двумя миниатюрными китайскими собачками, крошечными французскими пастушком и пастушкой и несколькими фигурками мессенского фарфора, показавшимися Поле просто бесценными. Центр полки занимал странный флакон из белого фарфора сантиметров пятнадцати высотой с круглым донышком и длинным узким горлом. Его стенки украшали изящно выписанные лица Горгоны, искаженные немой яростью; змеиные локоны соединяли головы, образуя непрерывную вязь. Пола никогда не видела вещи настолько ужасной и в то же время прекрасно выполненной. В ней таилась почти гипнотическая притягательность, не дающая отвести взгляд. Чтобы рассмотреть флакон поближе, она попыталась открыть одну из дверец, но к ее разочарованию, они оказались запертыми.
Она обернулась и увидела стоявшего в дверях Робина.
Вид огромного, уставившегося на нее угольно-черными глазами пса, потряс Полу. Боясь шевельнуться, она напряглась, в любой миг ожидая нападения животного. Сент-Мориц. «У нее было вырвано горло». Отпечатки лап. «Это глупо! — подумала она, — Вопиющая глупость. Лабрадоры не убийцы. И в любом случае, Робин не мог убить жену Дункана. Это случилось двадцать лет назад, а этому псу не больше трех лет. Но почему он не движется? Почему продолжает смотреть на меня?»
Из любопытства она шагнула было к Лабрадору. Тот зарычал, и она застыла. С полминуты они следили друг за другом. Затем животное повернулось и исчезло в холле.
