Эва вздрогнула. Значит, телефон включили, возможно, по просьбе полиции. Какую-то секунду она медлила, потом все-таки решилась и подняла трубку.
— Эва, детка! Где тебя носит? Я уже несколько дней не могу дозвониться!
— Телефон был выключен. Но теперь его включили, я просто не заплатила вовремя.
— Я же просил, чтобы ты говорила, если тебе что-то надо, — пробурчал отец.
— Я вполне могу обойтись без телефона несколько дней, — произнесла она непринужденно, — да и ты в деньгах не купаешься, насколько я знаю.
— Уж лучше я умру с голода, чем ты. Привези-ка ко мне Эмму, я уже соскучился по ней.
— Она у Юстейна, у нее как бы осенние каникулы. Можешь позвонить ей туда.
— А ничего, если я позвоню? Юстейн не будет против?
— Ты что, с ума сошел? Он тебя любит. Он сам боится, что ты злишься на него за то, что он от меня ушел, так что наверняка обрадуется, если ты позвонишь.
— Я жутко на него зол! Ты же не ждала от меня ничего другого?
— Только ему не говори.
— Я, кстати, вообще не понимаю, как ты можешь так спокойно относиться к мужчине, который тебя бросил.
— Я тебе как-нибудь объясню, за стаканчиком красного.
— Отцу следует знать все о своем единственном ребенке, — проворчал он обиженно. — А твоя жизнь — сплошная тайна для меня.
— Да, — ответила она тихо. — Так оно и есть, папа. Но ты знаешь, что тайное всегда становится явным. Всему свое время.
— Мое время скоро кончится, — ответил отец. — Я старик.
— Ты всегда так говоришь, когда себя жалеешь. Давай, покупай вино, и я приеду. Позвоню и скажу, когда точно. Ты не ходишь без тапок?
— Как хочу, так и хожу. Как только ты начнешь одеваться, как женщина, я стану одеваться, как старик.
— Вот и договорились, папа.
На какое-то мгновение стало тихо, но она слышала, как он дышит на другом конце провода. Они помолчали, каждый о своем; Эве показалось, что отец совсем близко, — она ощутила на лице его теплое дыхание, он как бы гладил ее по щеке. Отец был крепкий орешек, всю свою силу Эва унаследовала именно от него. Где-то в глубине сознания у нее промелькнула мысль, что он стар и скоро его не станет, и тогда она потеряет ощущение принадлежности к чему-то в этой жизни. Наверное, то же самое чувствует человек, когда с него снимают скальп.
От этих мыслей ей стало не по себе.
— Чувствую, ты думаешь сейчас о чем-то плохом, Эва.
— Я скоро приеду. Честно говоря, мне не кажется, что жизнь — такая большая радость.
— Значит, нам остается утешать друг друга.
Он положил трубку. Она подошла к окну. В голову опять полезли разные мысли, хотя думать совершенно не хотелось. А как мы в тот раз ехали, подумала она, как же мы добирались до той дачи? По-моему, мы сначала доехали до Конгсберга. Это было так давно. Двадцать пять лет назад. Отец Майи вез нас в пикапе. И все напились, весь вереск вокруг дачи был в блевотине, лапскаус и фруктовый коктейль, и постельное белье пришлось вывесить туда же. Значит, до Конгсберга, а потом через мост. Потом наверх, к Сигдалю, кажется, так? Красный домик с зелеными наличниками. Очень маленький, кажется, он там стоял один. Но ехать пришлось далеко. Двадцать миль, а может, тридцать. Почти два миллиона. Интересно, сколько же места занимает такая прорва денег, задумалась она. Наверняка в одну обувную коробку они бы не поместились. А где на маленькой даче можно спрятать такие деньжищи, целое состояние? В подвале? Наверху, в трубе? Или же на самом дне уборной на улице, туда еще всякий раз надо было сыпать по совку земли, перемешанной с корой, после того как сходишь в туалет. Или же деньги лежат в пустых банках из-под рыбных фрикаделек в морозильной камере? Майя была весьма изобретательной. Да уж, если кто-то решит найти эти деньги, ему придется нелегко, подумала она. Но кто их будет искать? О них никто не знает, значит, они пролежат там целую вечность, пока не истлеют, не превратятся в пыль. А что, если она кому-то еще рассказала о деньгах? В таком случае многие сейчас сидят и думают о том же, о чем и она. Думают о двух миллионах, и мысли их уносятся далеко-далеко. Она снова пошла в мастерскую и попыталась поработать. Октябрь — это, конечно, не пик туристского сезона в горах, наверняка там наверху нет ни души, возможно, ее никто не увидит. Она припаркуется, не доезжая до дачи, и последний отрезок пути пройдет пешком — если вообще вспомнит дорогу. Налево у желтого здания магазина, вспоминала она, потом все время вверх, почти до самой горы. Множество овец. Маленькая турбаза и большое озеро, она могла бы оставить машину там, прямо у воды. Она с ожесточением скребла черный холст. Два миллиона. Собственная галерея. Писать картины и никогда больше не думать о деньгах, годами не думать о деньгах. Заботиться об отце и Эмме. Вынимать деньги из вазочки по мере необходимости. Или брать их из сейфа в банке. Господи, почему же Майя не положила деньги в банковский сейф? Возможно, потому, что все это так или иначе регистрировалось, и ее могли бы выследить. Деньги-то были получены не вполне законным путем. Эва скребла все сильнее. Ей придется взломать замок на даче; она не могла представить себе, что у нее хватит смелости сделать это. Взломать дверь какой-нибудь фомкой или же разбить стекло? Будет слышно. Но если там, наверху, все равно никого нет? Можно выехать вечером, тогда она будет на месте ночью. Хотя, конечно, в темноте искать будет нелегко. Значит, карманный фонарик. Она отшвырнула наждачную бумагу в сторону и медленно спустилась по лестнице в подвал. В ящике стола лежал фонарь, оставшийся после Юстейна. Он светил очень плохо. Она засунула руку в ведерко из-под краски, где спрятала Майины «карманные деньги», и вытащила стопку купюр. Потом вылезла из подвала и надела плащ. Почувствовала слабые угрызения совести, немедленно отогнала их прочь, заставила замолчать и слабый, предостерегающий голос рассудка. Прежде всего надо оплатить все счета и сделать еще пару дел. Уже двенадцать. Через три часа Эльмер закончит смену и направится к автомобилю. Эва надела солнечные очки. Посмотрела в зеркало — и сама себя не узнала.
Недалеко от рыночной площади был хозяйственный магазин. Она побоялась купить ломик, решила вместо этого просто пройтись вдоль полок, пытаясь найти что-то, что можно было бы засунуть в дверную щель. Нашла большое и тяжелое зубило с острым краем, приличный молоток с ручкой из рифленого каучука. Про карманный фонарик пришлось спросить.
— А вам для чего? — поинтересовался продавец.
— Чтобы светил, — ответила Эва удивленно. Она уставилась на его живот, выпиравший под нейлоновым халатом. Казалось, пуговицы вот-вот отлетят.
— Нет, это понятно. Но есть разные фонарики, для разных целей. Я имею в виду — вы собираетесь работать при свете фонарика, или вы собираетесь светить на тропинку, если пойдете ночью прогуляться, или же вы будете подавать с его помощью сигналы?..
— Работать, — быстро ответила она.
Продавец подал ей влагостойкий и противоударный фонарик от «Маглите», изящный, на длинной тонкой ручке. Свет можно было либо направить в одну точку, либо сделать рассеянным.
— Вот этот самый лучший из тех, что у нас есть. Пожизненная гарантия. Его используют в американской полиции. Четыреста пятьдесят крон.
— О Господи! Беру, — поспешила сказать она.
— Им еще можно по кумполу кому-нибудь дать, — серьезно добавил он. — Например, если к вам в дом кто-то влез.
Эва наморщила лоб. Она не была уверена в том, что он говорит серьезно.
А зубило вообще стоило целое состояние, больше семисот крон. Она заплатила, и ей упаковали покупки в серый бумажный пакет. Она чувствовала себя как старый взломщик, не хватало только резиновых тапочек и шапки с прорезями для глаз. Внезапно она почувствовала голод и вспомнила, что с утра ничего не ела. Отправилась в «Мануфактуру Йенсена»,[27] поднялась в кафе на второй этаж и купила себе два бутерброда: один с семгой и яйцом, другой — с сыром, молоко и кофе. Закончив есть, она зашла в книжный магазин и купила дорожный атлас. Села на лестницу на пешеходной улице — ее было почти не видно из-за щита с рекламой мороженого — и принялась искать. Она довольно быстро нашла нужную дорогу, прикинула расстояние, оказалось, что примерно двадцать миль.[28] Значит, ехать не меньше двух с половиной часов. Если выехать в девять, то на месте будешь еще до наступления полуночи. Одна, на даче на Хардангервидде, с молотком и зубилом, сможет ли она?
Она снова взглянула на часы. Она поджидала Эльмера, который отработал шесть часов и скоро должен был закончить свой первый рабочий день, проведенный в новом качестве — в качестве убийцы. Теперь он будет считать дни, смотреть на календарь, следя за временем. Вздыхать с облегчением каждый вечер, ложась в постель, оставаясь на свободе. Но в один прекрасный день она даст ему знак. Так, чтобы он потерял покой и лежал без сна по ночам, ходил и все время ждал. Постепенно он сломается, может, начнет пить, а потом прогуливать работу. А потом провалится ко всем чертям. Эва кисло улыбнулась. Она встала со скамейки и пошла в спортивный магазин. Там она купила ветровку с капюшоном, темно-зеленую и хорошо прорезиненную, пару кроссовок «Найк» и небольшой рюкзачок. У нее никогда в жизни не было таких вещей. Но если уж она ночью собирается бродить по горам, она по меньшей мере должна быть похожа на владелицу дачи. На случай, если кто-то ее увидит. Она заплатила почти тысячу четыреста крон за все и закатила глаза, но ее бумажник оставался набитым. Как просто все на самом деле, когда не нужно считать деньги. Знай доставай и бросай на прилавок — и никаких проблем. Она чувствовала себя легко, у нее было немного странное чувство, как будто это не она, но, конечно же, это была она, Эва, — ходила и швыряла деньги направо и налево. Нельзя сказать, что она стремилась к роскоши, ее это мало волновало. Деньги давали беззаботность, которая нужна была ей только для того, чтобы спокойно писать свои картины. А больше ей ничего и не надо было. И, наконец, она зашла в банк и заплатила по счетам. За свет, за телефон, налог на автомобиль за год, страховку и коммунальные платежи. Сунула квитанции в сумку и вышла с гордо поднятой головой. Промчалась через площадь и добралась, наконец, до скамейки на берегу реки. Стояла и смотрела на черную воду, текущую мимо. Течение было сильным. Бумажный кулек пронесся мимо нее как миниатюрный скутер. Возможно, Эльмер смотрит на часы чаще, чем обычно. Но им никто не интересовался, никто не заходил в большой цех, чтобы отвести его к поджидающему автомобилю. Никто ничего не видел. Он решил, что все, возможно, обойдется. Возможно, все обойдется. Эва встала и пошла к машине. Она опять доехала до бассейна и припарковалась перед ним — теперь ей хорошо были видны стоянка и шлагбаум. Охранник из «Секьюритас» по-прежнему прогуливался вдоль рядов автомобилей. Она склонилась над картой и принялась ее изучать. Было без четверти три.
