Его глаза широко открываются, и на его лице явственно проступает удивление, когда он видит меня, очевидно, что он не помнит ничего из событий вчерашнего дня. Это, наверное, хорошо. Он берет одеяло, которым вчера я укрыла его, поскольку глубоко вздыхает. Его страдания обрушиваются на меня.
— Зачем ты пришла? Тебе не следовало приходить, Холл.
— Я именно там, где должна быть, Деда.
— Вразуми ее! — кричит Трэвис в нашу сторону.
Я сердито гляжу на него.
— Скажи ей, чтобы убиралась отсюда к черту, — добавляет Трэвис.
— Кто это? — отрывисто спрашивает Деда, его глаза уже закрываются.
— Трэвис. Он вернулся со мной после того, как позвонил Мандо.
— Она может уйти, но не собирается делать этого! — кричит Трэвис, его слова, словно выстрел, рикошетят от стен, пока он колотит кулаками по полу.
— Холли…
— Тебе нужна вода, — прерываю я Деда, но за моей каменной устойчивостью слова Трэвиса криком отдаются в голове.
Они должны знать, что я никуда не денусь. Мандо будет мучить их. Если я останусь, возможно, он просто нас всех убьет, и дело с концом.
Я беру ведро и, как делала для Трэвиса, зачерпываю воду рукой и подношу ее к губам Деды. Он мгновенно начинает кашлять после первой глотка.
— Полегче, — после того как кашель утихает, я даю ему еще один небольшой глоток воды.
Останавливаюсь, когда его одолевает сонливость и он начинает дремать. Видя, что его щеки покраснели, я прикасаюсь губами ко лбу и понимаю, что у него жар. Я тяну одеяло, пока оно не рвется. Затем смачиваю небольшой кусок ткани в ведре и кладу влажную ткань на лоб, надеясь сбить жар.
Закончив, возвращаюсь к Трэвису, чей гнев выплескивается, обжигая меня. Несмотря на это, я сажусь рядом с ним и целую его в губы.
— Если ты уйдешь, то сможете привести Деррика, полицию, да все равно кого, — говорит он.
Но его глаза говорят мне, что он знает правду, так же, как и я, и он просто пытается спасти меня.
— Но если я останусь, Трэвис? — я глажу его щеку, и, когда он льнет к ней, давление на ладонь укрепляет принятое мной решение.
— Если ты останешься, ни у кого из нас не будет шанса выжить.
— Если я уйду, он не просто убьет тебя. Он будет мучить. Я не могу, Трэвис. Пожалуйста, не проси меня об этом.
Проглотив свой следующий вдох, я беру пару горстей воды из ведра и пью, а потом трясущимися руками делаю то же самое для Трэвиса, прежде чем беру тот же кусок ткани, который использовала для Деда, и подношу его к лицу Трэвиса. Его взгляд все время сосредоточен на мне, в то время как я осторожно пробую очистить его лицо и царапины. Наши взгляды встречаются, задерживаясь, и я вздрагиваю, нажимая на его опухшие глаза.
Я сделала это. Я причинила боль двум мужчинам, которых люблю. Это я их обрекла на смерть.
Задыхаясь в этом тесном мире и отвергнув отчаяние, я быстро встаю, шатаясь, когда комната начинает кружиться. Слышу, как Трэвис произносит мое имя, но продолжаю слепо хвататься за ускользающее сознание.
Мои легкие сами собой сжимаются, и я закрываюсь в себе. Я не должна уходить. Покровы тьмы накрывают меня, давление в груди растет, в то время как мое сердце нагнетает мерзкую правду о нашей дальнейшей судьбе.
МандоЛучи солнечного света падают на нашу кровать, пока Эрика просыпается в моих объятиях на следующее утро, и я улыбаюсь, глядя в ее любящие глаза. Сегодня будет хороший день. Я наклоняюсь к ней и закрываю глаза, когда наши губы соприкасаются. Ее губы изгибаются в улыбке напротив моих губ, поэтому я обнимаю ее и пододвигаю ее тело ближе к себе.
— Мандо, — практически разборчиво шепчет она мое имя.
Она знает, что я мщу за нее? У нее есть какое-то предчувствие, что я отказался от нее?
Расположив голову под моим подбородком, она начинает напевать «Open Arms» группы Journey, и я присоединяюсь к ней, напевая слова своей любимой песни. Я поглаживаю ее по спине и целую в макушку, пока планирую свой день, напоминая себе, что все равно придется сделать Эрике завтрак и проверить Холли.
— Потанцуешь со мной? — спрашиваю Эрику. Вижу, как на ее губах появляется улыбка, мне даже не надо смотреть на ее лицо. Я знаю, что ее глаза светятся от моего вопроса.
Отойдя от кровати, иду к ее стороне, где помогаю ей сесть, а затем встать. Я обнимаю ее за талию и жду, когда она положит свои руки вокруг моей шеи. Когда она кладет голову на мою грудь, я начинаю петь песню Джеймса Тейлора «Something in the Way She Moves» ей прямо в ухо, осторожно раскачивая ее из стороны в сторону. Она тихо хихикает, и я знаю: она помнит нашу двадцатипятилетнюю годовщину свадьбы.
Мы повторили наши клятвы на лугу, усыпанном васильками, перед нашими друзьями и солнцем, которое улыбалось, глядя на нас. Мне до сих пор не стыдно за слезы, что я пролил на ее слова о любви ко мне, и мне только жаль, что моя клятва не смогла сделать мои чувства к ней справедливыми. После поцелуя мы танцевали под звездами и все время целовались. Когда солнце начало садиться, я взял ее на руки и спел эту песню, в то время как наши друзья подбадривали нас. Закончив петь, я поцеловал ее со всей любовью, что она давала мне на протяжении многих лет.
Она была моей родственной душой. Женщина в моих руках — это только оболочка человека, которым она когда-то была.
Если бы я был милосердным человеком, то отпустил бы ее из ада, в котором она живет каждый день. Но я эгоист и если не могу вернуть мою Эрику, то, по крайней мере, ее тело рядом со мной для напоминания мне, как надо дышать.
Закончив петь, я целую ее в лоб, задержавшись, делаю медленный вдох и веду ее обратно к кровати, и она ложится со счастливой улыбкой на лице. Я люблю ее улыбку даже сейчас, когда эта улыбка больше не может появляться на ее лице, как это было раньше.
Как только Эрика съедает завтрак, приготовленный мною для нее после наших танцев, оставляю ее отдыхать в постели и направляюсь к старому швейному набору Эрики, вытащив иглу. Я вращаю ее между моим большим и указательным пальцами, мои глаза светятся от радости и предвкушения.
Да, сегодня будет хороший день.
Холли— Ты и я сыграем в небольшую игру, — слова Мандо и его зловещая улыбка держат меня в напряжении.
Ад приближается.
Я смотрю мимо него на Трэвиса, уже не прикованного к полу, но теперь его руки связаны за спиной, а другая веревка обернута вокруг его шеи. Она, к счастью, завязана слабо, однако тянется вверх и присоединяется к большому кольцу на потолке. Другая её часть падает на пол.
Подъемное устройство. Мороз пробегает по коже, и я не желаю думать о том, в какую игру Мандо хочет сыграть.
Он щелкает пальцами, чтобы привлечь мое внимание. К сожалению, я отрываю взгляд от Трэвиса и смотрю на Мандо.
Мандо смотрит на меня довольным взглядом, слишком довольным, но с такой безжизненностью, какой может обладать только дьявол.
— Итак, наша игра, — он садится передо мной, раздвинув ноги, и продолжает вертеть иглу между пальцами.
Могу ли я отнять ее у него? Могу. И тогда я смогла бы ударить его в глаз, чтобы освободиться и спасти Деда и Трэвиса.
Но что, если я потерплю неудачу? Страх парализует меня, и я послушно оглядываюсь на Мандо.
— О, Холли, — он похлопывает меня по руке, будто мы были старыми друзьями. — Я вижу в тебе борьбу, но ты сделала правильный выбор, — он протягиваем мне руку с иглой, предлагая принять ее.
Мой взгляд перемещается к Трэвису. Я моргаю и вынуждаю свой разум посмотреть мимо этого сарая.
Он сжимает свою протянутую руку в кулак и смеется.
— Хорошая девочка.
Взяв мою напряженную руку, по одному освобождает мои пальцы. Я знаю, что произойдет. Видела достаточно фильмов ужасов. Я кусаю изнутри щеку, пока не начинаю чувствовать привкус крови, и тогда продолжаю кусать ее еще сильнее, в то время как игла приближается к моему мизинцу. Она медленно скользит под моими ногтями. Ужасный миллиметр за миллиметром он толкает ее дальше. Я не должна — знаю, не должна, — но я кричу душераздирающе громко, приводя Трэвиса в бешенство.
— Ты проиграла, — улыбается он мне, выпрямляя ноги и вставая с проворной легкостью.
Мандо тянется к веревке, свисающей с противоположной стороны блока, и я снова кричу. Я прошу. Я плачу. А он поет.
Как и раньше, он поет «Open Arms», и она поглощает меня, напоминая о том, на что этот человек способен.
Он тянет веревку руками, сначала медленно, но как только ноги Трэвиса отрываются от земли, Мандо будто находит в себе юношескую энергию и тянет сильнее, быстрее. Затем он оставляет Трэвиса висеть в воздухе с веревкой, обмотанной вокруг шеи и душащей его.
— Ты победил! — кричу я Мандо, пытаясь и не сумев встать на ноги, для того чтобы оттолкнуть Мандо от веревки. — Остановись! — воплю я. — Ты победил, ты победил, ты победил!
