class="p1">Желудок сводило спазмами, голова раскалывалась от мигрени, а в кухне еще оставался джин.
Следующие несколько дней прошли… Слились в один. Один непрекращающийся день.
Эмили пила. Ее рвало, но она пила. Она перестала чувствовать разницу между днем и ночью. Время измерялось в стопках и сигаретах. Четырнадцать шотов тридцать одна сигарета…
Продукты, сигареты и выпивку ей приносил молодой араб, сын хозяина соседней бакалеи. Он молча отдавал Эмили пакеты, а она рассчитывалась с ним, добавляя несколько долларов сверху, за отсутствие укора в его взгляде.
Излюбленный джин был отложен, наверное, на всегда – тот сладкий, терпкий вкус, который всегда бодрил Стабле, теперь стал прогорклым и ненавистным, вызывая болезненные воспоминания о Джеффе и его беспомощном теле, распластанном в нелепой позе на замызганном полу закусочной. Виски – выбор чемпионов.
Визит О’Хары сам по себе был неким посланием, кард-бланшем на неуемную печаль и возможность выплакаться в тишине. Ей дали понять, что никто не будет ее трогать в ближайшие дни. А с чем это было связано – то ли с унизительной жалостью, то ли со страхом, что Эмили может наделать глупости, непонятно. Но, это все не имело никакого значения.
В какой-то из отрезков застывшего, между бутылкой и пачкой сигарет, времени, ей позвонили. В динамике слышался участливо-осторожный голос шефа. Он сказал, что похороны Джеффа состоятся позже. Судмедэксперты, Аманда, что-то еще. Психолога уже никто не предлагал. Эмили не была уверена, что все эти действия управления имеют отношение к инструкции, она никогда не попадала в подобные ситуации, но была убеждена в том, что вся ситуация далека от соблюдения директив. Но и это не имело ни малейшего смысла.
Заставляя себя проглотить мерзкую лазанью, разогретую в микроволновке, Стабле вдруг осознала себя несчастной.
Тарелка с недоеденным полуфабрикатом полетела в стену, а Эмили закрыла лицо ладонями и разрыдалась. Она сползла по стене и позволила себе истерику. Дрожа всем телом, она размазывала слезы по лицу, гортанно всхлипывая и подвывая. Спустя время, она захлебнула удушливую печаль несколькими глубокими глотками, уже не обжигающего, дрянного шотландского виски.
Детектив Стабле проснулась ночью от ужасающего чувства, что ее пытаются задушить. Она лежала на спине в спальне, жадно улавливая судорожные вдохи и боясь оглядеться. Перед глазами была липкая пустота жаркой ночи, в ушах стоял гул кондиционера и, вырывающиеся наружу ритмы дыхания. Ее никто не душил. Во всяком случае сейчас.
На прикроватном столике стояла бутылка и лежал пистолет. Личный пистолет. Вернее, лично отобранный пистолет, угрожая которым ее пытался ограбить какой-то ублюдок прямо в подъезде пару лет назад.
Простыни были мокрыми от пота и скомканы в одну кучу. Повинуюсь параличу, Эмили лежала без движения, лишь пальцы рук судорожно царапали влажный матрац.
Сколько длилась эта кататония? На этот вопрос не было ответа ни у Эмили, ни у демонов, ее обуявших – ночь темна и таинственна, и, то, что она подчас вытворяет с пространством и временем в своих владеньях – не всегда подвладно и людям с монолитным рассудком, что уж говорить о Эмили, живущей последние дни в преддверье сумеречной зоны.
До самого утра Стабле лежала в кровати, не в силах даже помыслить о том, чтобы сбросить с себя это инфернальное оцепенение. Лишь руки, повинуясь собственным ритмам пытались растерзать атласную поверхность матраца.
Когда солнечные лучи осветили тяжкий полумрак спальни, разгоняя черноту скорбной кельи, Эмили встала. Все время предрассветного бодрствования она мечтала об этом свете, теша себя мыслью, что, лучи тепла изгонят могильный холод и оцепенение, сводившее ее сума нескончаемым проигрыванием и повторением недавних событий. Но, нет, солнце, даровало лишь раздражение и дискомфорт глазам, измученных иссохшимися слезами.
Эм долго плескала себе в лицо холодной водой из крана, после, не раздеваясь, залезла в душ и долго стояла под колкими ледяными струями, наслаждаясь этим забытым болезненным дискомфортом. Любая боль хороша, когда она сменяет старую боль.
Холод и влага подернул туман забвения, и, наливая вторую чашку кофе, Эмили уже старалась мыслить максимально рационально. Главное, что она диагностировала у себя – явный перебор с алкоголем в последние дни, результатом которого стала истеричный паралич утром. Это подтверждал и явный тремор, и необъяснимое чувство страха и навязчивые мысли о том, что Эм кого-то страшно обидела, во время своего затяжного запоя. Хотя на счет последнего – она не была столь уверенной.
Закуривая сигарету, Стабле пыталась систематизировать выводы, полученные этим утром. Главный вывод гласил – нужно завязывать с виски. Не в том смысле, что пора поменять напиток, а в том, что нужно сделать паузу в употреблении алкоголя, так как Эм уже одной ногой заступила за ту незримую черту, за которой облегчение превращается в разрушение. Ее нынешнее состояние характеризовалось простым и емким словом – запой. Поэтому, с виски придется завязать на определенное время, дабы сохранить остатки функциональности. Остается пить кофе, курить и надеяться, что молодой организм не подарит Эмили все прелести синдрома отмены, несмотря на то, что галлюцинации уже стучались к ней во время ночных бдений.
Допив горькую жижу растворимого напитка и выкурив очередную сигарету, Эм вздохнула, и мысленно проверила все ли демоны спрятаны в клетках ее подсознания. Все сидели по местам, хотя скрежет скрюченных лап и хтонический вой, ими издаваемый, гулом расходился по телу.
Взяв пистолет, документы на имя Регины Шоу и упаковав портативную рацию в рюкзак, детектив Стабле с тоской обвела взглядом квартиру.
Иногда лучшее решение – не принимать решений. Но, чаще, бездействие – лишь контрольный выстрел в голову.
Мир – жуткое и неприятное место. Мы все живем в его недрах, соблюдаем его правила, строим мечты и планы, жалуемся на неудачи и, кажущуюся нам несправедливость, даже не понимая, насколько хрупкой является почва, на которой зиждиться наша реальность. Один нелепый шаг, невероятное стечение обстоятельств, шаг в сторону, поворот не вовремя – и вот уже меняется перспектива твоего взгляда на мир. Ты взираешь снизу вверх на более удачливых соплеменников, раздирая в кровь руки, которыми пытаешься ухватиться за острые края провала, в который провалился.
Я лежал на пыльной кровати, разглядывая причудливый узор трещин потолка и, думал. Сейчас я размышлял о том, сколько нужно времени человеку, которому ампутировали руку, чтобы привыкнуть к своей потере и научится с ней жить. Потом я задумался о роли нелепости в судьбе человека.
Я представлял, как какой-то несчастный идет по улице, у него развязывается шнурок. Секундное дело – зашнуровать ботинок. Но через десять метров, когда
