– И если она видела, как он заходил сюда, это только укрепило ее подозрения.
– Да, но она бы так или иначе его достала. Вещь Фаберже, которую она взяла, заставляет меня думать, что она спрашивала о яйцах Фаберже, просто чтобы понять, что именно он знает. Не думаешь, что она так и сделала?
– Если бы я притворялся богатым клиентом – да. Я бы спросил о Фаберже.
– Логично, – подтвердила Лайла. – Она приводит бандита, который опять заходит слишком далеко. Но на этот раз избавляется от него.
Он выпил пива и стал заинтересованно наблюдать, как Лайла вынимает шпильки из волос.
– Вспыльчивость или жестокость?
– Может, и то, и другое. Он бандит, она – хищница.
Поскольку он думал то же самое, то опять был заинтригован. Сделал глоток, на этот раз медленный.
– Почему ты так считаешь?
– Сужу по тому, как она разыгрывала перед Винни богатую покупательницу, гуляла по магазину, выбирала вещи.
В ее платье не было карманов, поэтому она сложила шпильки на стойку, пригладила волосы, покрутила шеей.
– Она знала, что случится с ним, может быть, не то, как все случилось на деле, но они все равно убили бы его, даже если бы он отдал им яйцо. Она паучиха. И наслаждалась, сплетая паутину вокруг Винни. Сам видишь.
– С этим трудно спорить. Твоя теория почти незыблема. Только одно «но».
– Какое?
– Прекрасная паучиха – не клиент. Яйцо не для нее.
– Но она идеально вписывается…
– Тогда кому она звонила?
– Прости, что?
– Кому она звонила, когда оставила садиста-бандита наедине с Винни? Она не пожалела времени на разговор. Кому она звонила в перерыве между попытками выбить информацию из беззащитного человека?
– О, я и забыла.
Размышляя, она подняла волосы с плеч и шеи. Явно непреднамеренный жест: он прекрасно распознавал преднамеренные жесты. Но она подняла волосы и позволила им снова упасть. Освободила из узла, в который скрутила, и ему почему-то было хорошо.
Потому что непреднамеренный жест отозвался прямо в его чреслах.
– Может быть, она звонила своему бойфренду? – предположила Лайла. – Или матери… или женщине, которая кормит ее кошку, когда хозяйки нет в городе… Нет, черт возьми! Своему боссу.
– Вот!
– Она не клиент.
Вдохновленная идеей, она жестикулировала бутылкой, хотя едва притронулась к пиву.
– Она работает на кого-то. Того, кто может позволить себе купить яйцо, хотя она пыталась украсть его у Оливера. И при этом наверняка пыталась убедить его, что яйцо для нее. Но если ты можешь позволить себе купить яйцо, вовсе ни к чему бегать по всему Нью-Йорку, вламываться в квартиры, избивать людей. Ты нанимаешь кого-то для грязной работы. Черт, до этого я не додумалась. Но вместе мы родили прекрасную теорию.
– Мне совершенно ясно, что босс не возражает платить за убийство. Ты, может быть, и права, что Сейдж была связью между клиентом или его паучихой и Оливером. Важно понять, как и кто.
– Аш.
Лайла поставила бутылку: он вычислил, что она сделала три крошечных глоточка.
– Хочешь что-нибудь кроме пива? Может, вина?
– Нет, все нормально. Аш, трое людей – и это только те, о ком мы знаем, – мертвы из-за этого яйца. Яйцо у тебя.
– Верно.
– Ты мог бы отдать его полиции или кому угодно. Оповестить об этом всех. Давать интервью, появляться на телевидении, в газетах, журналах. Подумать только, отдал редкое бесценное сокровище властям на хранение.
– С чего это я должен его отдавать?
– Потому что тогда у них не будет причин тебя убивать, а я действительно не хочу, чтобы они пытались тебя убить.
– У них не было причин убивать Винни.
– Он видел их.
– Лайла, вспомни о логике. Они – или она – знали, что их лица будут на камерах наблюдения. Ей все равно. Они убили Сейдж, Оливера и Винни, потому что это их профессия. Как только я отдам яйцо, меня можно списать. Но сейчас они не уверены, у меня оно или нет. Я могу быть полезен им.
Она снова сделала крохотный глоточек пива.
– Неприятно думать, что ты прав. Почему ты не сказал это полицейским?
– Потому что они были бы чертовски паршивыми детективами, если бы не сообразили это сами. А паршивым детективам нет никакого смысла рассказывать что-то.
– Я не считаю их паршивыми.
– Хорошим детективам тоже нет смысла ничего рассказывать.
Он открыл винный кулер, выбрал бутылку «шираза».
– Не открывай это только ради меня.
– Мне нужно, чтобы ты позировала для меня. Не меньше часа. И если влить в тебя бокал вина, лучше расслабишься. Так что это и для меня тоже.
– Аш, я не думаю, что это подходящее время.
– Тебе не следовало распускать волосы.
– Что? Почему?
– Когда в следующий раз сделаешь это, обрати больше внимания на себя, – посоветовал он. – Твои волосы отвлекают меня от действительности.
Он вынул пробку из бутылки.
– Теперь пусть подышит, пока ты переоденешься. Костюм в гардеробной в моей мастерской. А я пока позвоню.
– Учитывая случившееся, не уверена, что сегодня смогу позировать. А следующие несколько дней я буду на другом конце города. Так что…
– Неужели ты позволишь моему отцу запугать тебя?
Он склонил голову, когда увидел, что она от удивления замолчала.
– Мы поговорим об этом. Но я должен позвонить. Иди переоденься.
Она вдохнула. Выдохнула.
– Примерь. Мне нужно позвонить, – уговаривал он. – Лайла, ты переоденешься и посидишь для меня часок? Я буду очень благодарен.
– Ну хорошо.
Он слегка улыбнулся в ответ на ее холодный пристальный взгляд и приподнял ее подбородок.
И поцеловал, медленно и крепко, достаточно крепко, чтобы в ее горле родилось блаженное мурлыканье.
– Я буду очень благодарен, – повторил он.
– Ладно, и я выпью вина, когда ты поднимешься наверх.
Так он знал, почему она уехала! Возможно, это к лучшему. И может быть, она еще решит не позировать ему, но не потому, что ее запугали.
Потому что она разозлилась. И в самом деле, какой смысл заводить интрижку, поскольку дело обстоит так: его отец взбесил тебя, а ты взбесила его отца?
Секс, пробормотала она, отвечая на свой вопрос. Секс. Вот он, смысл. Или часть его. Основная часть – сам Аштон. Он ей нравится. Нравилось говорить с ним, быть с ним, смотреть на него, нравилось думать, как она будет спать с ним. Ситуация, скорее всего, еще усугубила это, и полное разрешение ситуации, скорее всего, это рассеет.
И что из того? Ничто в мире не вечно. И поэтому жизненно важно выдавить весь сок из их отношений прямо сейчас.
Она сняла платье с вешалки. Изучила, вместе с цветным подолом нижней юбки. Ее очень быстро переделали, но для Аша, вероятно, все делают с молниеносной скоростью. К счастью для него или для нее, она надела сегодня новый лифчик.
Раздевшись, она повесила свое черное платье на все случаи жизни и скинула черные туфли. И превратилась в цыганку.
Теперь платье сидело идеально, а новый лифчик высоко поднимал груди. Иллюзия, но лестная. Лиф облегал ее торс, переходя в огненно-красную широкую юбку. Один поворот, и яркие оборки нижней юбки вспыхнули многоцветьем.
Он знал, чего хочет. И получал это…
Жаль только, что из косметики у нее только блеск для губ и салфетки для снятия макияжа. И нет изумрудов, которые он хотел на ней видеть.
Дверь открылась.
– Вот твое вино.
– Мог бы постучать.
– Зачем? Платье подошло, – продолжал он, не обращая внимания на ее негодующее фырканье. – То, что надо. Но теперь мне требуется выражение твоих глаз, чувственное, страстное… и темные губы.
– У меня нет макияжа.
– Вон там его полно.
Он показал на шкаф с дюжиной ящичков.
– Ты не смотрела?
– Я не открываю чужие ящики.
– Ты, возможно, одна из пяти человек в мире, которые могут сказать это и не солгать. Взгляни и воспользуйся всем, что нужно.
Она открыла первый ящик, и глаза у нее выкатились из орбит. Тени и карандаши для глаз и подводки, пудра, крем, туши с одноразовыми палочками, и все рассортировано по цвету и предназначению.
Она открыла следующий: основы, румяна. Бронзеры. Кисточки и еще кисточки.
Боже, Джули заплакала бы от счастья и благоговения.
Она открыла следующий ящик. Помада. Блеск для губ, карандаши для губ.
– Все мои сестры постарались…
– Ты мог бы открыть свой бутик.
В других ящиках лежали украшения: серьги, подвески, цепочки, браслеты.
– Просто глаза слепит.
Он встал рядом, порылся в содержимом ящика.
– Попробуй это, эти и да… вот это.
Все равно что играть в переодевания, решила она и пустилась в поиски.
Черт, может, у нее что-то и получится.
Она выбрала бронзер, румяна, тени для глаз и тушь и нахмурилась:
– Собираешься стоять здесь и наблюдать?
– Пока что да.
Она пожала плечами, повернулась к зеркалу и начала краситься.
– Мне извиниться за отца?
Их глаза встретились в зеркале.
– Нет. Ему пришлось сделать это ради себя. Я не стану злиться.
– Я не стану его оправдывать. Он может быть человеком трудным, даже при самых благоприятных обстоятельствах. А эти – далеки от лучших. Но у него не было никаких прав обращаться с тобой подобным образом. Ты должна была найти меня и поговорить.
