Она шла по улице Сантьяго, стараясь держаться поближе к парадным в попытке защититься от ветра, который усилился, как только она вышла на улицу Хавьер Сига, возле богатого дома, давшего название мосту. Рев падающей с дамбы воды показался Амайе просто оглушительным и заставил ее задаться вопросом, как могут спать люди, чьи окна выходят на этот небольшой водопад. Все фонари на Тринкете были погашены. Улица выглядела пустынной, как будто находилась в городе-призраке. Шаг за шагом, следуя за течением той, другой реки, которая струилась у нее внутри, она углубилась в улицу Калле-дель-Соль и направилась к Чокото. И вот уже она снова стоит у двери кондитерской. Она вытащила руку из кармана пуховика и оперлась о ледяной замок. Наклонившись вперед и уткнувшись лбом в шероховатую деревянную дверь, Амайя беззвучно заплакала.
24
Она умерла. Она это знала с той же уверенностью, с которой раньше знала, что жива. Она умерла. И она осознавала не только собственную смерть, но и все, что происходило вокруг. Она видела кровь, которая продолжала бить фонтаном из ее головы, остановившееся на полувздохе сердце.
Странная тишина, объявшая ее тело, изнутри казалась почти оглушительной, но позволяла ей слышать все остальные звуки вокруг. Раз за разом падающая на лист железа капля воды. Усилие, с которым кто-то настойчиво дергал за ее безжизненные руки и ноги. Хриплое и учащенное дыхание. Шепот… Возможно, приближающаяся опасность. Но это уже не имело значения, потому что все окончилось. Смерть положила конец всем страхам, и осознание этого сделало ее почти счастливой, потому что она была мертвой девочкой в белой могиле, и рядом с ней кто-то запыхался от усилий, необходимых для того, чтобы ее похоронить.
Земля была мягкой и ароматной. Она теплым и рыхлым покрывалом укутывала ее остывшие члены. Она подумала, что земля милостива к усопшим. Чего нельзя было сказать о том, кто ее хоронил. Он забрасывал пригоршнями пыли ее руки, ее рот, ее глаза и нос, засыпая ее тело, пытаясь скрыть ото всех этот ужас. Земля просыпалась ей в рот и превратилась в плотную вязкую глину. Она прилипла к ее зубам и коркой засохла на губах. Она проникла ей в нос, забивая носовые полости. А затем, несмотря на то что она считала себя мертвой, она вдохнула эту милостивую землю и закашлялась. Пригоршни земли начали все чаще падать ей на лицо, сопровождаемые сдавленным криком. Этот панический крик издавало безжалостное чудовище, которое ее хоронило. Земля ее белой могилы забила ей рот, но она все равно в отчаянии закричала:
— Я ведь только девочка, я ведь только девочка!
Но ее рот был залеплен глиной, и слова не смогли прорваться сквозь границу зубов, опечатанных мучным клейстером.
— Амайя, Амайя, — тряс ее за плечо Джеймс.
Она смотрела на него, все еще объятая ужасом, но уже ощущая, как она выныривает из сна. Как будто скоростной лифт стремительно поднимал ее на поверхность из бездны, в ловушке которой она очутилась, одновременно заставляя ее забыть все подробности кошмарного сновидения. Когда она посмотрела на Джеймса и смогла ему ответить, в ее памяти сохранилось лишь воспоминание об ужасе и об удушье, которые, тем не менее, преследовали ее всю оставшуюся ночь и напоминали о себе даже утром. Джеймс ласково гладил ее по голове, и его ладонь нежно скользила по волосам.
— Доброе утро, — прошептала Амайя.
— Доброе утро. Я принес тебе кофе, — с улыбкой ответил Джеймс.
Привычка пить кофе в постели сохранилась у Амайи еще со студенческих времен, когда она жила в Памплоне, в ветхой квартире без отопления. Она вставала, чтобы приготовить себе кофе, и возвращалась с ним в постель, чтобы насладиться им, укутавшись в одеяло. Согревшись, она ощущала себя достаточно проснувшейся для того, чтобы выскочить из постели и стремительно одеться. Джеймс никогда не завтракал в постели, но потакал привычке жены и каждый день, прежде чем ее разбудить, готовил ей кофе.
— Который час? — спросила она, потянувшись к лежащему на тумбочке телефону.
— Полвосьмого. Успокойся, ты никуда не опаздываешь.
— Я хочу поговорить с Роз, прежде чем она уйдет на работу.
Джеймс досадливо покачал головой.
— Она только что ушла.
— Вот черт, это было важно. Я хотела…
— Возможно, так даже лучше. Мне она показалась спокойной, но я думаю, что будет мудрее оставить ее на несколько часов в покое, чтобы она окончательно пришла в себя. Сегодня вечером ты сможешь с ней поговорить, и я уверен, что к этому времени жизнь вернется в свое привычное русло.
— Ты прав, — согласилась Амайя. — Но ты же меня знаешь. Я предпочитаю решать проблемы, не откладывая их в долгий ящик.
— В таком случае пей свой кофе и решай проблему вот с этим мужем, который чувствует себя заброшенным.
Она поставила чашку на столик и потянула Джеймса за руку. Он, рассмеявшись, упал на нее.
— Вот, все решено!
Она прижалась к его губам в страстном поцелуе. Она обожала его поцелуи, его обыкновение медленно подходить к ней, внимательно глядя ей в глаза, и охватывающую ее при этом уверенность, что они займутся любовью, как только он к ней прикоснется. Сначала она брала его за руки и клала их либо себе на грудь, либо на талию. Потом ее взгляд скользил от его глаз ко рту, и она представляла себе, как вскоре тот же путь проделают ее губы. Когда же наконец его губы начинали ее целовать, ей казалось, что она парит в воздухе. Когда Джеймс ее целовал, она ощущала страсть и едва сдерживаемую мощь титана, но потом приходили нежность и уважение, которые может испытывать только человек, который любит того, кого целует. Она думала, что ни один мужчина в мире не целуется так, как Джеймс, что поцелуи Джеймса соответствуют древнему, как мир, закону, согласно которому влюбленные всегда ищут и находят друг друга. Джеймс принадлежал ей, а она принадлежала ему, и это было воплощением замысла, созданного задолго до того, как на Земле появились первые признаки жизни. И его поцелуи были предвестниками ощущений, которые обрушивались на них во время секса. Джеймс любил ее самым восхитительным образом. Секс с ним был танцем для двух партнеров, в котором оба играли одинаково важную роль. Джеймс овладевал ее охваченным страстью телом, но делал это неторопливо и без излишнего давления. Он покорял каждый сантиметр ее плоти. Он ласкал ее ловкими пальцами и покрывал ее кожу горячими поцелуями, заставляя ее трепетать от каждого прикосновения. Он покорял владения, в которых по праву был королем, но в которые всегда возвращался с благоговением и нежностью первого раза. Он позволял ей быть самой собой, он ни к чему ее не принуждал, но увлекал за собой на небеса. И она чувствовала, что все остальное сейчас не имеет значения. Только он и она.
Они лежали рядом, обнаженные и обессиленные. Джеймс внимательно смотрел на Амайю. Он нежным взглядом скользил по ее лицу в поисках признаков тщательно скрываемой тревоги. Она улыбнулась, и он ответил ей улыбкой, в которой Амайя с удивлением отметила обеспокоенность, несвойственную обычно самонадеянному Джеймсу с его несколько детским характером, присущим многим североамериканцам, живущим за пределами своей страны.
— Как ты?
— Отлично, а ты?
— Хорошо, только немного замерзла, — капризно пожаловалась она.
Он немного приподнялся, поднял соскользнувшее на пол одеяло и укрыл Амайю, прижав ее к себе. Несколько секунд он молчал, наслаждаясь ее теплым дыханием на своей коже.
— Амайя, вчера… — начал было он.
— Не тревожься, любовь моя, ничего страшного не произошло. Это всего лишь был результат чрезмерного напряжения.
— Нет, любовь моя, я уже видел тебя ушедшей с головой в работу. На этот раз это что-то другое. Я уже не говорю об этих твоих ночных кошмарах… Они стали повторяться слишком часто. И то, что ты сказала мне вчера, когда я нашел тебя возле кондитерской…
Она приподнялась, чтобы заглянуть ему в глаза.
— Джеймс, я уверяю тебя, тебе не о чем беспокоиться. Со мной все в порядке. У меня очень трудное дело, а тут еще Фермин со своим странным поведением… и эти мертвые девочки… Стресс, вот и все, ничего такого, с чем я еще не сталкивалась.
Она поцеловала его в губы и встала с постели.
— Амайя, это еще не все. Вчера я звонил в клинику Ленокс, чтобы перенести назначенный на эту неделю визит, и они сказали, что ты уже отменила процедуры.
Она молча смотрела на него.
— Мне кажется, я заслуживаю объяснений. Я думал, что мы с тобой договорились о том, что начнем проходить процедуры по подготовке к оплодотворению.
— Вот видишь? Это как раз то, о чем я говорила. Ты и в самом деле считаешь, что я сейчас в состоянии об этом думать? Я только что сказала тебе, что нахожусь в состоянии постоянного стресса, и ты только усугубляешь ситуацию.
