Из штата Миссисипи он — миля за милей — перебрался в штат Теннесси, а тот по волшебству колес превратился в штат Кентукки, покинув который он увидит наконец знакомые с детства пейзажи Огайо.
Панорамы сменялись и вокруг, и в его сознании, словно какие-то заграничные картинки, будто цветной карандаш постепенно, по мере продвижения, линией отмечал на карте незнакомую территорию.
Вдоль дороги бежали электрические и телефонные провода. Они несли над его головой энергию и слова, помогая людям, похожим на марионеток в маленьком театрике, двигаться и питаться иллюзией подлинной жизни.
Он то и дело спрашивал себя, какая энергия и какие слова нужны в данный момент ему. Может, когда он лежал на больничной койке у полковника Ленского, все слова уже были сказаны и все силы призваны и исчерпаны. То была хирургическая литургия, которую его разум отверг, как верующий отвергает языческую службу, и доктор напрасно проводил ее.
А он спрятал свое неверие в надежном уголке сознания, где вряд ли что-либо могло поколебать его или уничтожить.
Пережитое нельзя ни изменить, ни забыть.
За него можно только мстить.
Автобус замедлил ход и привез его куда следовало точно по расписанию. Место обозначено на дорожном указателе, который подтверждал: Флоренция.
Если смотреть со стороны — город как город, к тому же нисколько не стремящийся как-либо походить на своего знаменитого итальянского тезку. Капрал видел его в туристическом буклете однажды вечером, когда они с Карен лежали на кровати в ее комнате. Вспомнил, с каким интересом они рассматривали фотографии.
Франция, Испания, Италия…
Именно Флоренция — итальянская — больше всего привлекла их внимание. Карен рассказала ему о ней много такого, чего он не знал, и пробудила в нем мечты, каких раньше и представить себе не мог. В то время он еще думал, будто надежды ничего не стоят, и лишь позже узнал, что, напротив, могут стоить очень дорого.
Жизни — порой.
По неистощимой иронии судьбы он так или иначе приехал во Флоренцию, только не в ту, и произошло это не так, как должно бы. Ему вспомнились слова Бена, человека, заменившего ему отца.
Время — это кораблекрушение, после которого очень трудно остаться на плаву.
Он цеплялся за плот, он с трудом возвращался к действительности после того, как пошел ко дну со своей маленькой личной утопией.
Водитель медленно подъехал к автобусной станции и остановился у обшарпанного навеса с выцветшими указателями.
Капрал остался на своем месте, ожидая, пока выйдут все пассажиры. Какая-то женщина, похоже, мексиканка, посадила на руку уснувшую девочку, в другую взяла чемодан. Ей трудно было вынести его, но никто и не подумал помочь. Парень, сидевший справа, подхватил свою сумку и, не удержавшись, взглянул на капрала еще раз.
Уэнделл решил приехать в Чилликот вечером и поэтому остановился тут, прежде чем пересечь границу штата. Здешняя Флоренция — такое же место, как и все прочие. А значит, подходящее. Сейчас годилось любое место. Из Чилликота он попробует добраться до своей цели автостопом, хотя это и непросто. Ясно, что не всякий водитель захочет пустить его к себе в машину.
Обычно люди напрямую связывают физическое уродство со склонностью к криминалу и не думают о том, что зло, дабы питаться, должно быть обольстительным, располагающим к себе, должно привлекать окружающих обещанием красоты и предваряться улыбкой. А он чувствовал себя сейчас как последняя картинка, которой недостает в альбоме с изображениями чудовищ.
Водитель, взглянув на него в зеркало заднего обзора, откуда виден весь автобус, обернулся. Капрал не стал задумываться, хотел ли он попросить его выйти или же только убедиться, что увиденное в зеркале не померещилось. В любом случае следовало действовать. Он достал из багажной сетки над креслом свой рюкзак, опустил его на плечо, придерживая матерчатую лямку рукой в перчатке, чтобы не растравить шрамы, и направился к выходу.
А водитель, удивительно похожий на Сэнди Куфакса, питчера бейсбольной команды «Доджерс», вдруг весьма заинтересовался чем-то на своем приборном щитке.
Капрал спустился из автобуса по четырем нескончаемым ступенькам и снова оказался один на вокзальной площади, залитой солнцем — тем же самым, что светит во всех уголках мира.
Осмотрелся.
По ту сторону дороги, разделявшей площадь, находилась станция технического обслуживания «Гульф», а при ней ресторанчик. Общая парковка объединяла их с «Оупен Инн», дешевым мотелем, который обещал свободные комнаты и золотые сны.
Он поправил рюкзак на плече и отправился туда, намереваясь купить себе, не торгуясь, немного гостеприимства.
И пока будет им пользоваться, сможет считать себя новым жителем Флоренции, штат Кентукки.
Мотель вопреки обещаниям оказался самой дешевой туристической гостиницей. Повсюду цвет нужды, а не хорошего вкуса.
Человек, встретивший его у стойки регистрации, — низенький, толстенький, с преждевременной лысиной, которую компенсировал длинными бакенами и усами, — никак не проявил своих чувств, когда капрал попросил комнату. Только ключи передал не сразу, а лишь получив задаток. Капрал не понял, так ли здесь принято или же к нему лично отнеслись с особым вниманием. В любом случае это не имело для него никакого значения.
В комнате с дешевой мебелью и затертым грязным паласом стоял запах сырости. Душ за пластиковой занавеской неуправляемо чередовал горячую и холодную воду.
Телевизор работал плохо, и он решил остановиться на местном канале с более четкой картинкой и терпимым звуком. Передавали фильм из старого сериала «Зеленый шершень» с Вэном Уильямсом и Брюсом Ли, который раньше шел всего один год.
Теперь, закрыв глаза, он лежал раздетый в постели. Разговоры персонажей в масках, кидающихся на борьбу с преступностью в неизменно безупречных костюмах, звучали далеким бормотанием. Он сбросил покрывало и накрылся простыней, чтобы не видеть своего тела сразу же, как откроет глаза.
Ему все время хотелось натянуть легкую ткань на голову, как накрывают трупы. Он столько видел их — лежащих точно так же, на земле, под окровавленными простынями, наброшенными не из жалости, а для того, чтобы выжившие не видели, что каждую минуту может случиться с любым из них. Слишком насмотрелся он на мертвых, столько видел, что и сам оказался в их числе — еще живой.
Война научила его убивать и позволила делать это без осуждения, без чувства вины — по той лишь причине, что на нем военная форма. Теперь от этой формы осталась только зеленая куртка в его рюкзаке. А жизненные правила снова пришли в норму.
Но не для него.
Сами того не сознавая, люди, отправившие его на войну с ее первобытными законами, подарили ему то, чем раньше он, оказывается, не обладал, — свободу.
В том числе и свободу убивать.
Он улыбнулся этой мысли и остался в постели, которая до него равнодушно принимала десятки других тел. Лежа долгие часы без сна с закрытыми глазами, он возвращался во времени назад, когда по ночам еще…
спал крепко, как только спят молодые парни после трудового дня. Внезапно его разбудил глухой стук, дверь в комнату распахнулась, в лицо ударили порыв ветра и яркая вспышка фонаря. В ней он увидел угрозу— прямо перед собой полированный ствол ружья. За ним, как и в его сознании, еще не отошедшем ото сна, маячили какие-то тени.
Одна из них обрела голос, резкий и четкий:
— Не двигаться, дерьмо, иначе это будет последнее, что ты делал в своей жизни.
Кто-то грубо перевернул его на кровати лицом вниз и решительно заломил руки за спину. Он услышал металлический щелчок наручников, и с этого момента его тело и его жизнь больше не принадлежали ему.
— Ты уже сидел в исправительной колонии. Знаешь все эти дела про твои права?
— Да.
Он еле выдохнул это короткое слово.
— Тогда считай, что тебе их прочли.
Голос обратился к другой тени в комнате, приказав:
— Уилл, глянь-ка вокруг.
Лицо вдавлено в подушку, он слышит только, как идет обыск. Выдвигаются ящики, что-то падает, летит одежда. Руки, рывшиеся в его скудных пожитках, может, и были умелыми, но уж точно не церемонились.
Наконец какой-то другой голос радостно произнес:
— Эй, шеф, а это у нас что?
Он услышал приближающиеся шаги, и давление на спину ослабло. Потом две пары грубых рук встряхнули его и усадили на кровати. В ярком свете фонаря он увидел перед собой прозрачный пластиковый мешочек с травой.
— Балуемся, значит, травкой иногда? Наверное, еще и продаешь это дерьмо. А знаешь, парень, ты крепко влип!
