— И вы тут же побежали к берегу и нашли ее халат.
— Не знаю почему. Ноги сами принесли.
— Они тоже чутьем обладают? Разве Анастасия Ивановна пошла бы одна к берегу топиться. А лестница?
— Ходила она нормально. А если в голову чего втемяшится, то ее не переубедишь. Упрямая и настырная. Очень тяжелый человек. Но добрая душа. Сильный характер, а сколько раз я ее в слезах заставала. Так она одеялом прикрывалась. Кому охота свою слабость наружу выпячивать. Короче говоря, я вернулась в дом, позвонила генералу. Он бывает у нас в доме. В карты с хозяином играют.
— Но в доме уже находился капитан!
— А что с них толку. Настя им сотню раз звонила, а они и ухом не ведут.
Женщина с укоризной взглянула на Куприянова.
— Когда вы уходили из дома, чем занималась ваша хозяйка?
— Не знаю. В три часа я отнесла ей поднос с едой, а с посудой забрала. Она читала в постели. Чего зря беспокоить.
— Она вас ни о чем не просила?
— Даже от книжки глаз не отвела. Вид у нее был спокойный, признаков нервозности я не заметила.
— Вы ушли. Где в это время находилась медсестра, садовник и его сын?
— Ну сынок целыми днями где-то шастает. Он здесь торчит, только когда Алиса приезжает. Дочка хозяйская. Вот он к ней и липнет. Я ей звонила, она скоро приедет. Ну а Вика по четвергам выходная. У нее роман.
— С кем?
— Вы ей этот вопрос задайте. А садовник с обеда лыка не вяжет. Нажрался и спит. И потом, Настя не позволяла ему заходить в дом и сыну тоже. У них старая вражда.
— Дом оставался открытым?
— Нет, конечно. Я заперла входную дверь и ворота. Когда вернулась, все нараспашку.
— У кого есть ключи?
— У всех, кроме Насти. Они ей ни к чему. Она сама запиралась и пряталась, а запасные есть на кухне, но никто об этом не знает.
— Как же, по-вашему, она вышла из дома, спустилась с лестницы, открыла дверь, дошла до берега и проплыла два десятка метров?
— Ума не приложу.
— Однако побежали к берегу. А как собака реагировала на домашних?
— Рычала, но никого не трогала. Настю она слушалась.
— Кто же ее мог отравить?
— Не знаю. Настя как-то сказала: "Дик, ты моей смерти не перенесешь, умирать будем вместе!" Настя часто болтала глупости, мы и внимания не обращали. Крыша у нее поехала.
— А как к медсестре относилась?
— Вику доктор Кмитт привел, а Настя ему доверяла. Плохую не предложит. Ну а потом хозяйка заподозрила ее в связи с мужем.
— Сплетни?
— Я вижу взгляды. Какие у Максима делаются масляные глазки, когда он на нее смотрит. Мартовский кот. Ну а у Вики роман на стороне. Гордая баба.
— Хорошо, Недда Петровна, вы свободны. Подпишите протокол и попросите зайти медсестру.
Когда экономка покинула комнату, Наташа тут же отреагировала.
— Она все врет. Путается на каждом шагу.
Куприянов сделал более глубокие выводы:
— Зачем ей травить собаку, а потом преодолевать барьеры и устраивать спектакль с утоплением? Смерть есть смерть, приняла бы тот же яд, что и собаке дала. В крайнем случае повесилась бы, если веревка имелась.
— Веревка имелась, — сказала Наташа. — Лапы у собаки связаны.
— Веревку мы не нашли, Наташа, — хмуро заметил Трифонов. — Кроме той, которой связан пес. Тут другое не ясно: откуда она знала, что покойная много раз звонила в милицию. Причем знала, куда конкретно. А телефона мы в ее комнате так и не нашли. И еще. Она тебе звонила в три часа, а домработница в это время ей еду приносила, и та книжку читала со спокойным видом, а ты говоришь, что она нервничала и кричала.
— Не нравится мне эта баба! — резко заявила Наташа.
Трифонов усмехнулся.
— Напрасно. Она без второго дна. Непонятно, чем продиктовано ее молчание.
Дверь распахнулась, и на пороге появилась женщина лет тридцати с небольшим, на которую можно смотреть и описывать долго и в деталях. Главным казались ее необычные глаза: серо-зеленые, безразличные, как морская вода в стакане. Чувственный рот и дерзкая упрямая линия подбородка. Стати и форм в ней хватало, при этом она излучала какую-то притягательную силу.
— Скажите, откуда вы родом? — мягко спросил Трифонов.
— Из Москвы.
— А как получилось, что вы завербовались нянькой в пригород Питера?
— Случайность. Жила с одним парнем в Питере, но, когда поняла, что он мне не подходит, ушла. Доктор Кмитт вошел в мое положение и рекомендовал меня в этот дом. У меня медицинское образование.
Трифонов немного съежился. Его коробили слова женщины. С такими дамами надо работать молодым ребятам, а не старомодным ханжам.
— Сколько времени вы здесь находитесь?
— Девять месяцев.
— В каких отношениях вы были с покойной?
— В ровных. Скажем так: она меня терпела. Я ей не возражала и не перечила, старалась не разговаривать слишком много. С больными лучше не спорить, они легко возбудимы и могут дойти до припадков или впасть в депрессию.
— Она могла кончить жизнь самоубийством?
— С какой стати? Мазюкалась, как уличная шлюха, пыталась заново влюбить в себя мужа. Часами наводила макияж, а он возвращался с работы и даже не заглядывал к ней.
— Я не заметил ни одного зеркала в ее комнате.
— А вы под подушку заглядывали? За одно и на очки напоролись бы. Она их прятала, но читать без них не могла. В сорок пять лет с ее внешностью можно еще на принца рассчитывать, а она на муже помешалась.
— Интересно мыслите. Может быть, скажете, почему их связь оборвалась?
— Сама виновата. Она изнемогала от неудовлетворенности, но, когда хозяин к ней заходил, у нее происходила обратная реакция. Вся причина в болезни. Она видела в нем не мужчину, а изменника. Навязчивая идея. Либо сверхчестолюбие, завышенное понятие гордыни, но скорее всего это следствие недуга, а не свойство характера. Как только он уходил, она начинала плакать. Весь ее макияж оставался на подушке.
— Кто она по гороскопу? — внезапно спросила Наташа.
Вика пожала плечами.
— Кажется, Лев. А вы из тех, кто верит в астрологию и гадает на кофейной гуще?
— А почему не верить? Я не сомневаюсь в том, что вы Овен.
— Предположим, но все это чушь собачья.
— Она нормально ходила? — продолжил допрос Трифонов.
— Нет сомнений. Страх перед полом, лестницей, падение, удар. Так можно себя довести до головокружения, глядя себе под ноги. А коляску она увидела в кино, и ей захотелось такую же. Она не терпела жалости, но постоянно пыталась ее вызвать, заполучить внимание к себе любой ценой, это перерастало в маразм, в своего рода паранойю.
— А как к вам относилась собака?
— Я не обращала на нее внимания. Это она только с виду страшная, а так дура дурой.
Трифонова не покидала мысль, что перед ним валяют Ваньку.
Эта женщина думала о своем, а говорила чужими словами и заготовленными ответами, если ее слова можно назвать ответами.
— Возле собаки найдена ампула без маркировки. Ваша?
— Я не заходила в комнату, не видела собаку и тем более ампулу. Я привыкла убирать за собой мусор. Что касается ампул, то за вашей спиной шкаф с медикаментами. Вы сидите в моей комнате. Надписи с ампул, по рекомендации доктора Кмитта, смыты кислотой. Здесь много психотропных средств, наркотических и других, которые надо держать под контролем. Шкафы заперты, и ключ только у меня. Ну а уколы здесь все делать умеют.
— И домработница?
— В первую очередь. У нее диабет, и она сама колет себе инсулин.
— Где вы находились от четырех до семи?
— Ездила в Ломоносов. Гуляла по магазинам. У меня выходной по четвергам, и мне разрешено пользоваться "шкодой". В гараже четыре машины.
— А почему не в Питер?
— В Ломоносове есть милые магазинчики и мне там больше нравится. На обратном пути я остановилась в Сосновом Бору и выпила коктейль в баре. Вернулась сюда в семь пятнадцать.
— Как называется бар?
— "Феникс".
— Вы никого из знакомых там не видели?
— Нет. Я не думала, что мне потребуется алиби.
— Ветров приехал домой через шестнадцать минут после вас. Он пил коньяк в том же баре. Удивительно, как такие яркие личности не заметили друг друга.
— Ничего удивительного. В "Фениксе" три зала.
— Но стоянка машин, очевидно, одна, и трудно не заметить серебристый "мерседес" своего хозяина.
— Я не наблюдательна.
— Хорошо, вернемся к хозяйке дома. Вы считаете, что она не могла решиться на самоубийство?
— Я уверена, что это стопроцентное убийство.
Трифонов нахмурился.
— Почему?
— А это вам решать. Женщина, которая панически боялась воды и высоты, не могла утопиться. Даже при всей ее театральности и слабости к эффектам. У нее в комнате дверь выходит на солярий. Опоры уходят в воду. Прекрасный вид и воздух, но даже летом эта дверь оставалась запертой. Мы с Неддой сносили ее вниз вместе с коляской, и я гуляла с ней по саду. А когда я предложила ей покататься на лодке, ее чуть удар не хватил.
