А начали-то развозить с главного, с Мэра…
Около восьми к грузовой проходной подъехал ветхий автобус, открыл переднюю дверь и выпустил на волю строительных рабочих числом, посчитал Пастух, одиннадцать персон, явно – гастарбайтеров. Они потянулись через проходную, протопали по улице, свернули на перпендикулярную, вошли на участок, где в лесах стоял кирпичный остов нового дома. Второго на том участке. В главном доме никто не обитал: окна закрыты ставнями. Да и кому охота жить на стройке? Вон даже работяг увозят на ночь. Это, понятно, от греха подальше…
И еще почти следом подъехали другие работяги – уже в кузове открытого грузовика. Эти явно где-то неподалеку ночевали. Тоже потянулись к стройке, к другой… Оппа! А стройка-то эта варилась через один участок от мэрского. Вчера поздновато было, смеркалось, всякие работы приостановились, вот Пастух и не заметил, что соседи Мэра строятся. Почти соседи…
А должен был. Плохо. Очень.
Но хорошо, что все же заметил. Пусть и сегодня, не поздно еще. Здесь возводили то ли гараж, то ли совсем небольшой дом. Для прислуги? Не исключено.
Здесь главный дом был явно жилым, но жильцов не наблюдалось. Несмотря на выходной. Вольный домысел, конечно, может хозяева в отпуск на теплые моря отлетели, но Пастуху был важен факт: участок и дом на нем в воскресенье необитаемы, если не считать рабочих. Стоит сей факт отметить и зафиксировать.
А кто у нас живет между этой стройкой и Мэром?
Осмотрел дом. Вроде жилой, окна распахнуты. Женщина вышла из задней двери, держа на локте корзинку, поспешила к стеклянному домику-теплице, где – в бинокль хорошо было видно, – быстро собрала утренний урожай овощей: помидоры, огурцы, травка какая-то. Немного. На двух-трех человек и то – по минимуму. Вернулась в дом.
Минут через пятнадцать (Пастух не засекал) вышла другая, прошла по улице на соседний участок, где строили, понесла работягам бидон с чем-то и почему-то всего три кружки. А работяг – пятеро, к слову. Скорее всего – квас. Или морс какой-то. Благотворительность, получается… Поставила бидон на скамейку, о чем-то поговорила с работягой, который ее встретил. Разошлись.
Больше никто ниоткуда не выходил. Пока.
Скучно было Пастуху! Но – работа. И привычка – до кучи.
А в девять утра на красном крыльце своей резиденции возник Мэр. Или, для Пастуха, Первый. По списку. На Мэре-Первом имел место голубой тренировочный костюм, куртка расстегнута, под ней – майка с надписью «Мэр». Чтоб не путали, не дай Бог. Мэр постоял на крыльце, подышал свежим воздухом, дошел до калитки и побежал по улице – к другой калитке, что вела на пляж, легко открыл ее и рванул в хорошем темпе вдоль Реки. Крепкий мужик, констатировал Пастух, в свои пятьдесят два – как новенький. Да и внешне – в отличной форме.
И без охраны! Ладно бы по участку, а он ведь в неохраняемые просторы ломанулся один-одинешенек. Вариант? – спросил себя Пастух и ответил себе: не вариант. Даже если он, Мэр, типа поскользнулся, с горы полетел кубарем и шею сломал. Слишком очевидно и оттого неубедительно. Пастух не любил простых решений, хотя Учитель на «спецухе» не раз говорил: простая смерть – понятная смерть, ей верят. По сути, Учитель прав. Но не по жизни. Пастух умел придумывать и осуществлять простые смерти. Только он знал и другое: чем проще, привычней и очевиднее смерть для близких, для врачей, для следствия, наконец, тем сложнее должно быть для исполнителя. Попробуйте, к примеру, устроить так, чтоб приговоренный – вдруг! – у десятка человек на виду выпил стакан воды и умер, поперхнувшись глотком и задохнувшись. Lege artis, как говаривали древние римляне, что означает – по всем правилам искусства. Это и есть искусство, как знал Пастух, и знали те, кто знал его.
Вот теперь и Наставник – из знающих…
Но это – к слову.
А не к слову, в половине десятого на всё то же парадное крыльцо явилась из дома супруга Мэра, владелица заводов и пароходов – буквально, поскольку ее завод как раз и строил суда класса «река-море», которые продавал всем желающим, но в первую очередь Государству. Жена, будучи моложе супружника на десять лет, выглядела почти ровесницей ему. Увы и ах, но женщины стареют раньше мужчин, особенно – если любят покушать и не терпят физических нагрузок. И вот вам вариант: у Мэра, как знал Пастух, имелась прелестная двадцатитрехлетняя дама сердца или иного органа страсти, которая жила в отличной квартире, ни хрена не делала, типа – ждала любимого, не смыкая глаз.
Ее очередь придет, допускал Пастух. Мэр вполне может умереть в объятиях подруги. Но Пастуху этот вариант не очень нравился. Слишком прост. Хотя, с точки зрения общественного мнения, весьма щемящ. Дамы изрыдаются!
И что тогда с подругой делать? Живая – значит свидетельница. А мертвая… Пастух не считал себя убийцей. На войне он убивал врагов, защищая интересы Державы – пусть и непонятные толком никому, а оттого вздорные. Ныне он стирает из реальности тех людей, которые оказались чрезмерными даже для его, Пастуха, абсолютно безбашенной Родины. Нормально, в принципе. А лишать жизни случайную девку…
И впрямь чрезмерно!
Ну, да жизнь покажет…
У Пастуха был достаточно большой опыт режиссуры смертей, он рано с этим столкнулся, еще пацаном, еще в детдоме, где всегда и повсюду пахло смертью…
А супруга Мэра, постояв на крыльце и обойдя глазом владенья свои, ушла в дом. И снова жизнь на дачном участке стихла, но ровно в десять ноль-ноль бегающий Мэр открыл калитку с пляжа, хорошим темпом добежал до своих ворот, потом до дверей дома, где и скрылся: душ, завтрак, сортир, что следом?
Впрочем, не Пастуха это дело.
На участке, что расположился между стройкой и мэрскими угодьями, никто посторонний не появлялся. А на том, где стройка, так и строили себе полегоньку, смотрящий устал смотреть и тоже к делу присоединился.
Былые коллеги Пастуха по военной службе считали, что Пастух – малость чокнутый мужик. Никто не любил подолгу лежать в засаде. Все, ясный болт, умели и частенько сидели, лежали, стояли в оной, но – не любили. Кроме Пастуха. Учитель считал, что это у него – дар Божий, не часто применимый в обычной гражданской жизни. Он был не очень прав, Учитель. Еще как применимый! Даже если отбросить нынешнюю гражданскую специализацию Пастуха, если заглянуть в рядовую жизнь рядового сапиенса, то быстро поймешь, что жизнь оного сапиенса на пятьдесят процентов состоит из ожиданий: лифта, такси, поезда метро, женщины, зарплаты, повышения по службе, выпивки, смерти, наконец. Список людских ожиданий безмерен! И профессия или интеллект ожидающего значения не имеет.
Как говаривал бессмертный герой бессмертного литературного произведения: «Ждем-с!..» Это – обо всех сапиенсах без исключения.
В десять сорок три супруга Мэра, надев соломенную шляпу, темные очки и взяв DVD-балалайку, отправилась на пляж – смотреть фильм и дышать у Реки полезным воздухом. За ней шел охранник, все время наблюдения, оказывается, таившийся внутри дома, и нес складное парусиновое кресло. На пляже он разложил его, установил в тенечке и отошел к калитке. Вроде и не рядом, а вроде и охраняет. Смешно! Метров двенадцать между ним и женой Мэра. Двенадцать раз ее кончить можно. И двенадцатью способами…
И опять это число! В двенадцать ноль шесть Мэр, одетый в джинсы, майку, неплохо подчеркивающую достойную для его лет мускулатуру, и обутый в легкие мокасины вышел из дома, миновал калитку и пошел куда-то по улице поселка. Один!
Пастух даже обиделся за него. Живет Большой Начальник, имеет три кучи бабла, одну от родного бизнеса, вторую – от неродного, но крышуемого, и третью от областного бюджета плюс федеральное финансирование, успешен, любим, держит тучу слуг, включая охрану, и – уязвим для любого прохожего бандюка. И ведь сам виноват. Нанимает супер-охранников, платит им (да пусть даже из казенных средств!) большие бабки и мешает охранять себя любимого. Это ж он сам наверняка приучил своих охранников не ходить за ним: в квартиру любовницы, в гости к соседу по даче, на пляж, в театр, куда еще?.. Да лень перечислять!.. Не привык наш человек к реальному режиму охраны. Нравится ему, что его окружают люди с оружием и в камуфляже, но понты понтами, а личные интересы – это не замай. Личное – это личное!..
И на хрена ему тогда охрана? Был бы Пастух простым киллером, горя бы не знал. Не работа – стрельба в детском тире по уточкам!
Но – не судьба ему быть простым. И слава Богу, что не судьба…
А Мэр одиноко прошагал по главной улице, свернул в боковую, позвонил в чью-то калитку. Из дома, куда меньшего, чем мэрский, выбежал какой-то мальчик лет двенадцати, открыл калитку и, не дожидаясь гостя, умчался назад, в дом. А Мэр калитку закрыл и тоже пошел в дом. И опять стало тихо и скучно. А Пастуху еще лежать было – не перележать. Хотя картинка уже вырисовывалась и довольно внятная. По сути, дальше можно было и не следить. Вряд ли что-то радикально изменится в абсолютно растительном существовании мэрской семьи в выходной день на лоне природы. Разве что гости к ним придут. Или они сами в гости двинутся.
