лучшему. Точнее, он верил в людские пороки, которые неизменны. Он усмехнулся несвойственным в обычное время мыслям и смотрел на артистов, поглощающих дешевые комплексы. Можно сказать, коллеги, сочувственно вздохнул он, и потянулся рукой к хрустальному графину, наполненному холодной водкой.
– Извините. Не помешаю?
Голос поставленный: тоже артист, кто еще. Драма поднял голову. Перед ним стоял мужчина благородной наружности, и с вежливым любопытством ждал ответа.
– Не помешаете.
Драма не собирался сегодня работать, все-таки день рождения, но привычка взяла свое. Он не просто был любопытен от природы, но в каждом незнакомом человеке видел потенциального клиента. Пока новоявленный сосед изучал меню и объяснялся с официантом, Драма получил возможность рассмотреть его подробней. Лет сорок пять или немногим больше. Крупное рубленое лицо, волевой подбородок, раскосые глаза с цепким взглядом, стриженые волосы с проволокой седины, все это говорило о крутом и решительном характере. В то же время манерность поведения, подчеркнутость жестов, расчетливо выпущенные манжеты с брильянтовыми запонками и галстук-бабочка говорили об артистической принадлежности. Крепкие короткие пальцы, золотая печатка и обручальное кольцо завершали портрет незнакомца. Драма ощутил легкий кураж.
Официант принял заказ и, высоко вскинув голову, как только что подкованный жеребец, стремительно ускакал в свои прерии. Драма выпил налитую рюмку, ткнул вилкой, символически закусил и открыто поднял глаза. Сосед рассеянно барабанил пальцами по столу и смотрел по сторонам. Убедившись, что в зале курят, вынул из кармана пиджака роскошный золотой портсигар, поймал заинтересованный взгляд Драмы, дружелюбно улыбнулся.
– Угощайтесь! – украшенная вензелями крышка открылась с мелодичным звуком. На скатерть прыгнул золотой зайчик. – Пожалуйста, прошу вас.
– Дорогая игрушка, – уважительно протянул Драма, наклонившись, заглянул в портсигар и вынул коричневую сигару с красным ободком. – Кубинские?
Вообще-то сигары он не любил, но разговор требовал взаимного расположения.
– Так точно! Кубинские, – отозвался владелец портсигара и щелкнул, опять же, золотой зажигалкой: похоже, стремился произвести впечатление, но излишняя доброжелательность портила мужественный облик и внушала подозрение. Глубоко затянувшись, Драма кашлянул, покачал головой и неожиданно признался:
– Не умею сигары курить. Николай Николаевич! У вас какое звание?
– Пауза, наполненная сизым дымком, повисла над столом, вежливые улыбки окаменели. Вопрос застал собеседника врасплох.
– Мы разве знакомы?
Как раз возник официант с нагруженным, как крестьянская телега, подносом. Он поставил перед Драмой блюдо с огнедышащим цыпленком, горшочек с острым соусом, перед собеседником выставил трехсотграммовый графин с коньяком, закуску ассорти, какой-то салат и предупредил:
– Говядина с грибами будет готова минут через двадцать. Приятного аппетита!
По-белогвардейски щелкнув каблуками, официант испарился. Молчание слегка затянулось. Драма чувствовал себя на грани провала, как Штирлиц в кабинете Мюллера.
– Николай Николаевич, – смущенно сказал он. – У вас на портсигаре дарственная надпись имеется. Извините, если оказался нескромен.
– А насчет звания, как понимать?
– Думаю, если вы артист, то народный. Другие звания по заграницам редко разъезжают и золотые портсигары им не дарят. Вы оперный трагик, верно?
– Допустим, – каменное лицо собеседника прояснилось. – А как догадались, что я артист?
– Того проще. Ресторан закрыт на Спецобслуживание. Следовательно, тут все артисты. Кроме меня, разумеется, я по другой части. Могу добавить, что у вас молодая красивая жена и великое множество завистников.
– Гениально! – патетически воскликнул артист. – Вероятно, вы следователь.
– Боже упаси. Разрешите представиться. Константинов! Валерий Петрович. Кандидат наук, психолог. Работаю над докторской диссертацией.
– Рад знакомству! Волошин. Остальное вы уже знаете…
Словно гроссмейстеры перед началом игры, они привстали и обменялись рукопожатием. Усевшись, оба схватились за свои графины. Разумеется, первый тост выпили за знакомство.
В течение следующего часа новоиспеченные приятели пили за удачу и успехи, рассказывали анекдоты, ругали политиков и взаимно исподтишка приглядывались. Обсудили упадок культуры, поделились музыкальными вкусами и, наконец, почувствовали себя закадычными друзьями, выпили за дружбу. Симпатия и расположение были вроде обоюдными, но чересчур натуральными. Каждый раз, поставив очередную рюмку на стол, они взаимно вскидывали глаза и убеждались, что собеседник абсолютно трезв. Игра шла втемную. Наконец, артист Волошин расслабился, и по праву старшинства предложил перейти на «ты», что послужило сигналом к более решительным действиям. Драме фамильярность была на руку, он перешел в наступление.
– Ну что, Коля-Николай. Может, по девочкам ударим?
– В смысле, – тот не понял.
– Говорю, классные «брошки» есть, высший сорт.
– Золотые? – артист Волошин, погрузнев от обеда, тупо смотрел на собеседника.
– Сам ты золотой! Я имею в виду путанок пощупать. Можно в сауну. Как у тебя с деньгами?
– Не.
– Что «не»?
– Не могу, брат. Я свою жену люблю.
Волошин демонстративно провел ребром ладони по горлу, что означало, видимо, клятву супружеской верности.
– Любовь? – Драма сморщился.
– Точно.
– Друг дружке не изменяете? Не верится.
Вместо ответа Волошин распрямил ладонь и повернул к свету, любуясь обручальным кольцом.
– Давай, брат. За любовь выпьем!
– Не, – передразнил его Драма.
– Что «не», – парировал тот.
– За любовь не пью. Все бабы шлюхи, а кто им верит – осел! Причем рогатый осел.
– Не согласен, брат. Все женщины разные, – артист был настроен миролюбиво.
– Разные! Но все шлюхи, тут они одинаковые.
– Моя не такая, – заявил Волошин, как будто этим все сказано.
Драма непринужденно рассмеялся.
– Думаешь, она у тебя лучше всех? А хочешь, такую девочку подарю, ты о жене позабудешь? На одну ночь. Это эксперимент, психологический. Я в этом деле разбираюсь?
– Не требуется, брат, – Волошин снова открыл свой шикарный портсигар с вензелями. – Извини, но лучше любимой женщины женщин нет, просто не бывает. Угощайся.
Драма вздохнул и развел руками.
– Слепой не увидит, глухой не услышит, а влюбленный муж хуже обоих! Ты Шекспира читал?
– Обижаете, гражданин начальник! – Волошин снова прикуривал. – Завтра спектакль, и называется он «Отелло». Приглашаю на премьеру. Между прочим, я в главной роли, в гриме не узнаешь.
– Спасибо за приглашение, тогда вопрос. Зачем Шекспир задушил Дездемону?
– Отелло задушил, и совершенно напрасно! Она была верна.
– Вот, – победно воскликнул Драма, словно объявлял противнику шах. – Единственный способ добиться верности: вовремя задушить свою возлюбленную. Шекспир не дурак был, знал, что делает. Потому и рыдаем, что умерла непорочной. Осталась бы жить, таких дел наворотила! Вместо трагедии, комедию смотрели.
– Не обязательно, – артист сидел с непробиваемым видом, как скала на берегу моря, возле подножия которой волны разбиваются пенными брызгами. – Полно счастливых браков! Живут люди и радуются семейной жизни. Что плохого?
– Плохо то, что одни изменяют да посмеиваются, а другие глаза закрывают, предпочитая не видеть, не слышать, не знать!
– Мужчина, не доверяющий своей избраннице, сам себя обкрадывает, – артист с сожалением и даже сочувствием смотрел на Драму, не желающего понимать очевидных истин. – Лично я, например, жене не изменяю, и не вижу причин сомневаться в ней. Логично?
