потому, что долго не знала, что делать со своей внезапной беременностью, пока не стало поздно, а потом – слишком поздно.
Поздно думать о сделанном… но мысли всё равно перескакивают с одной на другую: от радости к ужасу.
Я подхожу к окну – напротив глаз трава. Лето только началось, и сегодня солнечно. Одно из окон выходит во двор, и я вижу автоматически открывающиеся ворота и щель под ними – полосу неба. В этой щели на короткое время и только летом видно закатное солнце. Я стараюсь не пропускать этот миг. Смотреть на закат, словно прикасаться к свободе, которую щедро дарит небо живущим. Только не мне.
– Что ты делаешь, мама? – Его голос долетает из динамиков.
– Жду тебя, милый, – усилием воли заставляю себя отойти от окна.
Он не знает, что я могу видеть закат, эту тайну я храню для себя.
– Когда ты приедешь? Скоро? Я соскучилась! – Поначалу мне было странно разговаривать с пустотой, но я привыкла. Как и ко всему остальному.
– Скоро, – он никогда не обозначает точного времени, – привезу тебе варенья, малинового. Уже купил.
– Ты знаешь, чем меня порадовать! Спасибо! – оскаливаюсь в улыбке.
Не верь себе, не верь себе, не верь себе!
Я повторяю это каждый раз, потому что, когда постоянно проговариваешь одно и то же, начинаешь этому верить. И забываешь, как есть на самом деле.
– И ещё у меня для тебя сюрприз, мам! Пока это тайна, но обещаю – тебе понравится! – Его голос интригующий, тон приподнятый.
Чтоб ты сдох, тварь, вместе со своими сюрпризами!
– Ох как интересно, мой дорогой сыночек, – стискиваю зубы.
– Не скучай, скоро приеду, мамочка.
– Мамочка моя, мама, мама, – очень тихо прошептал он, но Елена услышала и удивлённо обернулась.
Вадим стоял возле окна, нервно потирая переносицу. Видно было, что он волнуется.
«Интересно, беспокоилась бы так за меня Кира?» – вдруг подумала Елена.
Операция была назначена на одиннадцать утра – на сегодняшний день вторая по счёту, а поскольку первая прошла с осложнениями и задержалась, следующая тоже сдвинулась.
Увидев врача, он сразу же подошёл.
– Здравствуйте, – лицо его было серьёзным и сосредоточенным, – какие прогнозы? Эт-то надолго? Сколько ждать?
На нём были джинсы и рубашка с пиджаком. Елена скользнула взглядом по его фигуре – видно было, что он не брезгует спортзалом. И рубашка отличная!
– Несколько часов, точнее сказать не могу – вы всегда можете позвонить в операционный блок и узнать, как идут дела.
– Вы так добры. – Он улыбнулся, поправляя очки.
На них смотрели медсёстры, санитарки, пациенты.
Елена заметила, что у него чуть подрагивают кончики пальцев.
– Вадим Григорьевич, успокойтесь, это не самая сложная операция, и у вашей мамы отличные шансы. После я к вам подойду и всё подробно расскажу.
– И я буду бесконечно вам благодарен! – Он понял, что врач заметила его волнение, и постарался его скрыть, от чего засмущался, подёргивая дужку очков, и покраснел.
Это смущение ему очень шло.
– Всё будет хорошо, – доктор коротко кивнула, – через пару часов я к вам выйду.
Когда она вошла в операционную, пациентка уже лежала на столе. Ещё в сознании, под лёгким седативным препаратом.
– Как там мой мальчик? – тихим голосом спросила Светлана Леонидовна.
– Переживает за вас очень, – Елена улыбнулась, – немногие сыновья так волнуются за своих мам.
Она всегда старалась разговаривать с пациентами мягко и спокойно, давая понять, что волноваться не о чем, настрой самого пациента – уже половина дела.
– Он такой, – пациентка покачала головой, – всегда со мной и в горестях, и в радостях, когда я болею, лечит меня, заботится. Никогда не оставляет и не бросает, как другие дети.
– И это хорошо. – Доктор отошла на шаг.
Пришёл анестезиолог, пациентка благополучно уснула, Елена коротко кивнула ассистенту, тот махнул медсестре, и послышались первые аккорды орга́на.
Как зав отделением она ввела такую моду, и теперь каждый хирург волен был слушать ту музыку, которая помогала сосредоточиться. У самой заведующей Бах чередовался с «Пинк Флойдом» и «Металликой» в произвольном порядке.
– Что-то давление падает, – анестезиолог Миша глянул на датчики, – что там у тебя, Лен?
– Гм… подержи… – она оставила инструменты ассистенту и вынула руки из полости. – Сколько?
– Восемьдесят на пятьдесят пять, давай-ка эпинефрина подколю, – он набрал шприц и кивнул на мешок, – второй литр лью.
– Скоро закончу. – Елена посмотрела на него поверх очков и вернулась к больной.
Неприятный холодок пробежал по спине, она вспомнила голубые глаза сына пациентки, его нервно подрагивающие пальцы и отмахнулась – всё хорошо, работаем.
– У тебя там кровотечения нет? – Анестезиолог достал другой шприц. – До адреналина доводить не хочется.
– Пульс? – Елена посмотрела на датчики, потом на ассистента, протянула руку медсестре. – Москит. Только тахикардии нам не хватало.
– Да, похоже, брадикардия, – Михаил кивнул на вяло пиликающий датчик, – подстегну сердце.
Елена поджала губы, как всегда делала, когда нервничала, и обратилась к медсестре:
– Выключи музыку.
Стало тихо. В этой сгустившейся тишине звуки обрели объём и резкость: лязгали металлические инструменты, слышалось дыхание людей, пиликанье аппаратов, и сквозь ржавый запах крови и свежий – спирта трафаретно проступали минуты, наполненные чужой жизнью. Перед глазами снова всплыл образ Вадима, растерянно мнущего переносицу.
– Лен, ищи кровотечение. – Анестезиолог вколол в резинку капельницы иглу. – Достаю адреналин, я не думаю, что это сердце.
Он сидел на том же месте, бледный, в отглаженной рубашечке и очочках, а когда увидел её, встал навстречу.
– К-как? Как всё прошло, больше четырёх часов, я уже…
Елена подавила желание сесть рядом с ним.
– Ваша мама в реанимации, но пугаться не нужно, во время операции возникли незначительные осложнения, но мы с ними справились, беспокоиться не о чем… Мастэктомия правой молочной железы прошла успешно. Сейчас пациентка спит, к ней нельзя, приходите завтра утром. Если всё будет хорошо, то завтра мы переведём её в отделение и вы навестите её.
Елена собиралась уйти, но наткнулась на его взгляд:
– Сегодня.
– Что? – Она не поняла.
Он смотрел внимательно и неотрывно, так, что она смутилась.
– Буквально на минуту. Но… сегодня, – в его глазах была невероятная настойчивость и мольба одновременно, – ничего страшного ведь не случится, правда? Мне нужно её увидеть, – он улыбнулся, скользнув по Елене взглядом, и понизил голос: – Пожалуйста, дорогой доктор, я вас очень прошу.
Не в её характере было нарушать правила, но в его глазах было что-то такое, что она невольно заулыбалась в ответ:
– Хорошо, но только на минуту.
Дойдя до белой двери, над которой было написано крупными красными буквами: «Реанимация», они остановились.
– Две минуты. – Елена посмотрела на него строго.
Он ничего не
